Отчёт Тьярви, сына Нарви, сына Нали, Отважного Поносителя Сауронов - часть 2
Начало читайте здесь: http://gnomoved.livejournal.com/219339.html
Мы расспрашивали Аннатара жадно, почти что перебивая друг друга, потому что с первых слов открылось: Аннатар знал почти всё и почти обо всём. Недаром он у самого Махала учился.
Тьяльви он объяснил следующее: эльфы живут почти бесконечно долго, а мы - лишь краткие 300 лет оттого, что у нас разные судьбы. Мы - как испаряющаяся и вновь возвращающаяся в жидкое состояние вода, из камня выходим и потом снова обращаемся в камень. Судьба эльфа похожа, с другой стороны, на полёт стрелы.
Аннатар пояснял эти судьбы с помощью жестов: рассказывая о гномах, рисовал пальцем в воздухе круг, а говоря об эльфах, чертил прямую горизонтальную линию. Не могу не сравнить это объяснение с гифкой (мы с Тьяльви в поисках лекарства от смертности похожи на рыжего хомяка): https://vk.com/doc360423196_448270816?hash=703c20e2ba55a29532&dl=61ba619c3439a7e3b0
И если изменить Судьбу, то гном тоже может перестать стариться, камень больше не будет манить его тело обратно, к себе. Мне Аннатар тоже посоветовал изменить Судьбу - но не мою собственную, а камня, из которого я буду резать то, что должно ожить. И посоветовал переговорить с дядькой Келебримбором - мол, эльфы хорошо умеют такие штуки делать.
Так оно и оказалось. Впрочем, эльфы были заняты своими Великими Творениями, и помочь мне никто не соглашался, пока не будет закончена работа. Я спросил, чем могу помочь, и неожиданно для себя стал кузнецом. Делал я Кольца играючи, больше ради удовольствия, сем имея в виду великую цель, и даже не знал, что с ними будет дальше.
Сделал я Митрил и Никель - два из семи великих Гномьих Колец, названных так потому, что в них была вплетена сильнейшая магия и воля. Во-первых, каждое Кольцо могло попросить металл, из которого было изготовлено, петь старую песню, таким образом, облегчая работу кузнецу и рудокопу. Во-вторых, любой, кто носил кольцо, стариться переставал вовсе. А в-третьих, творя вещи из камней того же рода, что были вставлены в Кольца, мог, используя своё искусство рунной магии, добиться, чтобы камень ожил и стал в каком-то роде плотью.
Я помогал Кольцам прийти в мир и осознать себя. Самого Плетения Слов над ними я не видел, но зато, отлучившись ненадолго, застал Гвилгеллет в полуобморочном состоянии: она в одиночку пыталась объяснить Кольцам, уже получившим волю и выкованным как Единое в Семи, что они такое. Я понемногу перехватил у неё инициативу, и долго беседовал с ними, а после и Тьяльви решил послушать голос свежеоткованных Колец. Особенно тяжко было с Никелем, недаром его некоторые мастера подлецом считают.
Гномьи Кольца отыгрывались одним игротехом, но на разные голоса. И как настоящие гномьи творения, были дотошны, занудны и своевольны. В общем сложности они промывали мозги нам с Гвилгеллет и другим творцам Семи около двух часов.
Я взял Кольца в Кхазад-дум, полный радостного предвкушения: сколько великого можно будет сотворить с их помощью! Принёс их в мастерскую в кружке (я свою кружку берегу как зеницу ока и она всегда при мне) и завалился спать.
И тогда-то мне приснился сон, от которого я проснулся с криком в холодном поту. Я видел то, чего ни один гном не смог бы, а всё потому, что шутя связал свою Судьбу с Судьбой Колец, и стал частью цепи, в которую объединились Семь. Я видел, как некто с лицом Аннатара стоял у наковальни, одетый в чёрное, и ковал золотое кольцо. Я видел, как он соединил в цепь все остальные, в том числе Митрил и Никель, и заявил, что забирает всё, что было создано с его помощью и при использовании его знаний. Я видел, как воля Колец гасла, подчиняясь воле Аннатара - впрочем, нет. Я видел, как Кольца принимают волю Саурона, называемого Гортхауэром. Я видел это, а потом стало темно, и я очнулся.
В панике, бормоча что-то об опасности, я забрал Семь из мастерской, ощущая, что они чувствуют мою ладонь, в которой я их зажал плотно, как мог. Тьяльви вышел в Эрегион вместе со мной - в отличие от меня, он-то сражаться умел. Мы шли ночной дорогой, почти бежали, и я чувствовал, что беззвучно плачу от предчувствия большой беды. Думаю, именно тогда я разучился смеяться вовсе. Куда делся шутник и балагур? Его сменил печальный молодой мастер, придавленный собственным Деянием.
В Эрегионе я отыскал Келебримбора и... не узнал его. Как мой смех смыло с меня горе, так и от его жизнелюбия не осталось следа. Я сразу понял - он уже вытесал для себя саркофаг и скоро ляжет в него. Мы стояли под открытым небом, и я слушал, не слишком понимая, что слышу, но зная одно: всё. Конец. Дядька Келебримбор извинялся перед нами с братом за то, что навлёк на наш народ беду. Признавался, что никогда так не ошибался, как при создании Колец. Прощался с нами. А я всё не мог в это поверить...
В Бар-эн-Мирдайн собрался совет, и все, у кого были при себе Кольца, пришли туда. Мы все сообща долго решали, что делать с Кольцами, и эльфы стоял горой за то, чтобы их спрятать. Я тогда впервые увидел, насколько яростным может быть мастер, защищающий свои творения - своих детей. Никто и не мыслил не то что разрушить, но даже с руки снять созданное Кольцо. Я же высказался за то, чтобы Кольца уничтожить.
Келебримбор пылко поинтересовался у меня, готов ли я ради нужды убить своего брата? Отца? Узбада? И я знал - он бы не смог. А я?
А я смог бы. Я бы не простил себе этого никогда, но смог бы. Потому что... Что такое я сам по сравнению с целым народом кхазад? Крошка руды, не более. И любой из нас - тоже крошка. И ради блага народа я готов пожертвовать чем и кем угодно. Неважно, насколько это будет тяжело.
Так я и сказал, и в немом изумлении на меня смотрели мои друзья-эльфы. Они не могли вместить в себя то, что только что вместил я. Их жажда творения была сильнее даже чести и долга. Я стал... чужим. И одиноким. Никто не хотел помогать мне узнать, как разрушить Кольца. Никто не принимал моей стороны. И я понял, что мы разошлись в путях с искусниками Эрегиона.
Перед уходом я прощался с Келебримбором. Я хотел ему сказать многое - что он был мне как отец, особенно после смерти моего родного отца, что я готов сделать всё, чтобы он остался жив, что я не держу на него зла... Но слова застряли в горле, и я бормотал что-то невразумительное. А Келебримбор посмотрел на меня, прощаясь, и прошептал мне на ухо: "Я хочу, чтобы ты запомнил меня таким, каким я был на самом деле".
...И потому продолжил: "Что будет, если побрить гномью задницу?" "Что?" - подыгрывая и стремительно теряя ощущение пафосности момента, ответил Тьярви. "Бритая гномья задница!" - радостно ответил Келебримбор. На том и расстались.
Из Кхазад-Дума на поверхность мне дороги больше не было. Я, как и настаивал Келебримбор, держал Кольца при себе и никому не говорил, где они и какова будет их Судьба. А потому если Саурон решит искать Семь, то только я буду в опасности.
Почти сразу я прибежал к узбаду, и тот меня принял. Я рассказал, как было дело, и Дурин посоветовал мне сначала попробовать разрушить Кольца, а уж если никак не выйдет, то спрятать их. Я нехотя согласился - всё-таки, нелегко разрушить то, что могло бы быть так полезно кхазад в их трудах...
И потому я решил: нужно поговорить с Кольцами. В конце концов, удар в спину - это подло. Именно я уговорил-таки их прийти в мир, чтобы познавать его, чтобы помогать нашим мастерам - и мне самому в частности. Я заключил с ними договор, мне же и разбираться, как его расторгнуть.
Я бедесовал с Митрилом, это Кольцо я полюбил больше других. Я признался Семерым, что они скоро перестанут быть, потеряют форму. Кольца заявили, что им нравится и нынешняя, и что они готовы к работе, а отдыхать в шкатулке не хотят. Попытавшись объяснить им, что они теперь могут вызвать потерю формы у нас, у тех, для кого созданы, я ощутил, что Воля Колец, их собственная воля, очень упряма. А кроме того, эту волю подпитывает другая - я знал чья. Их было не перебороть, но я попробовал.
Я разбил все кузнечные молоты деда, пытаясь расколоть камни. Я нашёл плавильню для самых тугоплавких сплавов, но металл не поддался. Кольца хотели жить. А кто не хочет? Так что я понёс их прятать. И когда донёс их до тайника, обнаружил, что куда-то запропастился Никель.
По жизни ещё в субботу вечером мы в команде распределили, кто какие Кольца заберёт на память. Никель забрал Хьёрли, и потерял в темноте, ходя за дровами. Поутру его нашла Владычица Галадриэль, и подсказала, что неплохо бы пожизнёвый случай считать игровым. Так и решили.
Я обыскал всё трижды, но так и не нашёл Кольца. У них своя воля и своя Судьба, и, похоже, они будут посильнее моих. Пусть так. Я надёжно укрыл оставшиеся шесть в тайнике, убедился, что меня никто не видел, и вернулся в мастерскую. Плакать.
Дни напролёт я ждал, когда Врата Кхазад-Дума сотрясёт таран армии, пришедшей за Семерыми. И каждый день, каждый ночь, каждый миг в моей голове наперебой говорили семь Колец. Они умоляли пустить их в работу, достать из тайника, освободить от опостылевшего отдыха, дать им то, что я обещал, пробуждая их... Я начинал сходить с ума, когда разведчики донесли, что войско Саурона с ним самим во главе подходит к горам.
Дальнейшее - это, к сожалению, доигрыш в голове. Не повезло нам, и Саурон под Врата не пришёл. Ну что ж, лучше финал в голове, чем вовсе никакого.
Тогда-то я понял, что мне, бледной тени меня прежнего, нужно делать. Кольца начали поглощать меня, и скоро я сам буду умолять хоть кого-нибудь забрать их у меня. Тайна будет раскрыта, и я предам то, что должен был сделать.
Я не знал наверняка тогда, в Эрегионе, готов ли я буду убить кого-то ради блага большинства. Сегодня я узнал точно: я смогу убить даже самого себя. Тьяльви по моей просьбе приготовил яд, который убил бы меня через пять минут после того, как я его выпью. Противоядия этот яд не имел и действовал внезапно, так, что времени остановить его действие не было. Но на всякий случай я попросил брата на прощание: стой наготове у бойницы, наложив стрелу на тетиву. Я не должен попасть в плен, иначе Кхазад-Дум будет разорён.
Когда под Вратами протрубили рога и послышался грозный, внушающий ужас голос, хорошо мне знакомый, я выпил яд, отдающий мятой и почему-то элем, и вышел за Врата безоружным. Глядя Саурону прямо в глаза, я радовался, злорадствовал, насмехался, и видел, что Враг приходит в бешенство. Где Семь, знал только я. И я эту тайну раскрывать не собирался. Даже под пытками. И когда в ответ моей долгой речи про предательство, которое сделало Саурона моим личным Врагом, прогремело "Посмотрим, как ты заговоришь!", я ответил: "Ника...". И умер. С лёгким сердцем и вкусом эля на губах. Наверное, я именно так и мечтал умереть. Разве что попозже.
Спасибы я на этот раз сброшу в личку. Но всё равно благодарю Нали, Тьяльви, Лёшу, Хэмиша, Марго, Гилтанаса, Эридель, Векшу, Альквэнаро, Крейла, Радомира и всех тех, кто со мной играл. Именно вы сделали эту игру такой, что я смогла сыграть невероятную для гнома Судьбу и даже натянуть нос Саурону. :)
А ещё мы с братом устроили доигрыш по дороге домой и выяснили вот что: Семь запомнили и могли говорить не только со мной, но и с Тьяльви. И хотя он их никогда в своей жизни не коснулся, они заронили ему в голову мысль: знание о Кольцах должно сохраниться, чтобы потомки остерегались. Шли столетия, сменялись поколения, и кто-то из потомков Нарви "случайно", по подспудному зову, нашёл в старой мастерской шкатулку с шестью Кольцами и решил узнать, что же они всё-таки могут делать... А где-то седьмое Кольцо, хитрый Никель, уже несколько столетий жил на пальцах кхазад и очень радовался, что всё-таки смог увидеть, какую ещё форму под руками мастера может принимать его металл.
Мы расспрашивали Аннатара жадно, почти что перебивая друг друга, потому что с первых слов открылось: Аннатар знал почти всё и почти обо всём. Недаром он у самого Махала учился.
Тьяльви он объяснил следующее: эльфы живут почти бесконечно долго, а мы - лишь краткие 300 лет оттого, что у нас разные судьбы. Мы - как испаряющаяся и вновь возвращающаяся в жидкое состояние вода, из камня выходим и потом снова обращаемся в камень. Судьба эльфа похожа, с другой стороны, на полёт стрелы.
Аннатар пояснял эти судьбы с помощью жестов: рассказывая о гномах, рисовал пальцем в воздухе круг, а говоря об эльфах, чертил прямую горизонтальную линию. Не могу не сравнить это объяснение с гифкой (мы с Тьяльви в поисках лекарства от смертности похожи на рыжего хомяка): https://vk.com/doc360423196_448270816?hash=703c20e2ba55a29532&dl=61ba619c3439a7e3b0
И если изменить Судьбу, то гном тоже может перестать стариться, камень больше не будет манить его тело обратно, к себе. Мне Аннатар тоже посоветовал изменить Судьбу - но не мою собственную, а камня, из которого я буду резать то, что должно ожить. И посоветовал переговорить с дядькой Келебримбором - мол, эльфы хорошо умеют такие штуки делать.
Так оно и оказалось. Впрочем, эльфы были заняты своими Великими Творениями, и помочь мне никто не соглашался, пока не будет закончена работа. Я спросил, чем могу помочь, и неожиданно для себя стал кузнецом. Делал я Кольца играючи, больше ради удовольствия, сем имея в виду великую цель, и даже не знал, что с ними будет дальше.
Сделал я Митрил и Никель - два из семи великих Гномьих Колец, названных так потому, что в них была вплетена сильнейшая магия и воля. Во-первых, каждое Кольцо могло попросить металл, из которого было изготовлено, петь старую песню, таким образом, облегчая работу кузнецу и рудокопу. Во-вторых, любой, кто носил кольцо, стариться переставал вовсе. А в-третьих, творя вещи из камней того же рода, что были вставлены в Кольца, мог, используя своё искусство рунной магии, добиться, чтобы камень ожил и стал в каком-то роде плотью.
Я помогал Кольцам прийти в мир и осознать себя. Самого Плетения Слов над ними я не видел, но зато, отлучившись ненадолго, застал Гвилгеллет в полуобморочном состоянии: она в одиночку пыталась объяснить Кольцам, уже получившим волю и выкованным как Единое в Семи, что они такое. Я понемногу перехватил у неё инициативу, и долго беседовал с ними, а после и Тьяльви решил послушать голос свежеоткованных Колец. Особенно тяжко было с Никелем, недаром его некоторые мастера подлецом считают.
Гномьи Кольца отыгрывались одним игротехом, но на разные голоса. И как настоящие гномьи творения, были дотошны, занудны и своевольны. В общем сложности они промывали мозги нам с Гвилгеллет и другим творцам Семи около двух часов.
Я взял Кольца в Кхазад-дум, полный радостного предвкушения: сколько великого можно будет сотворить с их помощью! Принёс их в мастерскую в кружке (я свою кружку берегу как зеницу ока и она всегда при мне) и завалился спать.
И тогда-то мне приснился сон, от которого я проснулся с криком в холодном поту. Я видел то, чего ни один гном не смог бы, а всё потому, что шутя связал свою Судьбу с Судьбой Колец, и стал частью цепи, в которую объединились Семь. Я видел, как некто с лицом Аннатара стоял у наковальни, одетый в чёрное, и ковал золотое кольцо. Я видел, как он соединил в цепь все остальные, в том числе Митрил и Никель, и заявил, что забирает всё, что было создано с его помощью и при использовании его знаний. Я видел, как воля Колец гасла, подчиняясь воле Аннатара - впрочем, нет. Я видел, как Кольца принимают волю Саурона, называемого Гортхауэром. Я видел это, а потом стало темно, и я очнулся.
В панике, бормоча что-то об опасности, я забрал Семь из мастерской, ощущая, что они чувствуют мою ладонь, в которой я их зажал плотно, как мог. Тьяльви вышел в Эрегион вместе со мной - в отличие от меня, он-то сражаться умел. Мы шли ночной дорогой, почти бежали, и я чувствовал, что беззвучно плачу от предчувствия большой беды. Думаю, именно тогда я разучился смеяться вовсе. Куда делся шутник и балагур? Его сменил печальный молодой мастер, придавленный собственным Деянием.
В Эрегионе я отыскал Келебримбора и... не узнал его. Как мой смех смыло с меня горе, так и от его жизнелюбия не осталось следа. Я сразу понял - он уже вытесал для себя саркофаг и скоро ляжет в него. Мы стояли под открытым небом, и я слушал, не слишком понимая, что слышу, но зная одно: всё. Конец. Дядька Келебримбор извинялся перед нами с братом за то, что навлёк на наш народ беду. Признавался, что никогда так не ошибался, как при создании Колец. Прощался с нами. А я всё не мог в это поверить...
В Бар-эн-Мирдайн собрался совет, и все, у кого были при себе Кольца, пришли туда. Мы все сообща долго решали, что делать с Кольцами, и эльфы стоял горой за то, чтобы их спрятать. Я тогда впервые увидел, насколько яростным может быть мастер, защищающий свои творения - своих детей. Никто и не мыслил не то что разрушить, но даже с руки снять созданное Кольцо. Я же высказался за то, чтобы Кольца уничтожить.
Келебримбор пылко поинтересовался у меня, готов ли я ради нужды убить своего брата? Отца? Узбада? И я знал - он бы не смог. А я?
А я смог бы. Я бы не простил себе этого никогда, но смог бы. Потому что... Что такое я сам по сравнению с целым народом кхазад? Крошка руды, не более. И любой из нас - тоже крошка. И ради блага народа я готов пожертвовать чем и кем угодно. Неважно, насколько это будет тяжело.
Так я и сказал, и в немом изумлении на меня смотрели мои друзья-эльфы. Они не могли вместить в себя то, что только что вместил я. Их жажда творения была сильнее даже чести и долга. Я стал... чужим. И одиноким. Никто не хотел помогать мне узнать, как разрушить Кольца. Никто не принимал моей стороны. И я понял, что мы разошлись в путях с искусниками Эрегиона.
Перед уходом я прощался с Келебримбором. Я хотел ему сказать многое - что он был мне как отец, особенно после смерти моего родного отца, что я готов сделать всё, чтобы он остался жив, что я не держу на него зла... Но слова застряли в горле, и я бормотал что-то невразумительное. А Келебримбор посмотрел на меня, прощаясь, и прошептал мне на ухо: "Я хочу, чтобы ты запомнил меня таким, каким я был на самом деле".
...И потому продолжил: "Что будет, если побрить гномью задницу?" "Что?" - подыгрывая и стремительно теряя ощущение пафосности момента, ответил Тьярви. "Бритая гномья задница!" - радостно ответил Келебримбор. На том и расстались.
Из Кхазад-Дума на поверхность мне дороги больше не было. Я, как и настаивал Келебримбор, держал Кольца при себе и никому не говорил, где они и какова будет их Судьба. А потому если Саурон решит искать Семь, то только я буду в опасности.
Почти сразу я прибежал к узбаду, и тот меня принял. Я рассказал, как было дело, и Дурин посоветовал мне сначала попробовать разрушить Кольца, а уж если никак не выйдет, то спрятать их. Я нехотя согласился - всё-таки, нелегко разрушить то, что могло бы быть так полезно кхазад в их трудах...
И потому я решил: нужно поговорить с Кольцами. В конце концов, удар в спину - это подло. Именно я уговорил-таки их прийти в мир, чтобы познавать его, чтобы помогать нашим мастерам - и мне самому в частности. Я заключил с ними договор, мне же и разбираться, как его расторгнуть.
Я бедесовал с Митрилом, это Кольцо я полюбил больше других. Я признался Семерым, что они скоро перестанут быть, потеряют форму. Кольца заявили, что им нравится и нынешняя, и что они готовы к работе, а отдыхать в шкатулке не хотят. Попытавшись объяснить им, что они теперь могут вызвать потерю формы у нас, у тех, для кого созданы, я ощутил, что Воля Колец, их собственная воля, очень упряма. А кроме того, эту волю подпитывает другая - я знал чья. Их было не перебороть, но я попробовал.
Я разбил все кузнечные молоты деда, пытаясь расколоть камни. Я нашёл плавильню для самых тугоплавких сплавов, но металл не поддался. Кольца хотели жить. А кто не хочет? Так что я понёс их прятать. И когда донёс их до тайника, обнаружил, что куда-то запропастился Никель.
По жизни ещё в субботу вечером мы в команде распределили, кто какие Кольца заберёт на память. Никель забрал Хьёрли, и потерял в темноте, ходя за дровами. Поутру его нашла Владычица Галадриэль, и подсказала, что неплохо бы пожизнёвый случай считать игровым. Так и решили.
Я обыскал всё трижды, но так и не нашёл Кольца. У них своя воля и своя Судьба, и, похоже, они будут посильнее моих. Пусть так. Я надёжно укрыл оставшиеся шесть в тайнике, убедился, что меня никто не видел, и вернулся в мастерскую. Плакать.
Дни напролёт я ждал, когда Врата Кхазад-Дума сотрясёт таран армии, пришедшей за Семерыми. И каждый день, каждый ночь, каждый миг в моей голове наперебой говорили семь Колец. Они умоляли пустить их в работу, достать из тайника, освободить от опостылевшего отдыха, дать им то, что я обещал, пробуждая их... Я начинал сходить с ума, когда разведчики донесли, что войско Саурона с ним самим во главе подходит к горам.
Дальнейшее - это, к сожалению, доигрыш в голове. Не повезло нам, и Саурон под Врата не пришёл. Ну что ж, лучше финал в голове, чем вовсе никакого.
Тогда-то я понял, что мне, бледной тени меня прежнего, нужно делать. Кольца начали поглощать меня, и скоро я сам буду умолять хоть кого-нибудь забрать их у меня. Тайна будет раскрыта, и я предам то, что должен был сделать.
Я не знал наверняка тогда, в Эрегионе, готов ли я буду убить кого-то ради блага большинства. Сегодня я узнал точно: я смогу убить даже самого себя. Тьяльви по моей просьбе приготовил яд, который убил бы меня через пять минут после того, как я его выпью. Противоядия этот яд не имел и действовал внезапно, так, что времени остановить его действие не было. Но на всякий случай я попросил брата на прощание: стой наготове у бойницы, наложив стрелу на тетиву. Я не должен попасть в плен, иначе Кхазад-Дум будет разорён.
Когда под Вратами протрубили рога и послышался грозный, внушающий ужас голос, хорошо мне знакомый, я выпил яд, отдающий мятой и почему-то элем, и вышел за Врата безоружным. Глядя Саурону прямо в глаза, я радовался, злорадствовал, насмехался, и видел, что Враг приходит в бешенство. Где Семь, знал только я. И я эту тайну раскрывать не собирался. Даже под пытками. И когда в ответ моей долгой речи про предательство, которое сделало Саурона моим личным Врагом, прогремело "Посмотрим, как ты заговоришь!", я ответил: "Ника...". И умер. С лёгким сердцем и вкусом эля на губах. Наверное, я именно так и мечтал умереть. Разве что попозже.
Спасибы я на этот раз сброшу в личку. Но всё равно благодарю Нали, Тьяльви, Лёшу, Хэмиша, Марго, Гилтанаса, Эридель, Векшу, Альквэнаро, Крейла, Радомира и всех тех, кто со мной играл. Именно вы сделали эту игру такой, что я смогла сыграть невероятную для гнома Судьбу и даже натянуть нос Саурону. :)
А ещё мы с братом устроили доигрыш по дороге домой и выяснили вот что: Семь запомнили и могли говорить не только со мной, но и с Тьяльви. И хотя он их никогда в своей жизни не коснулся, они заронили ему в голову мысль: знание о Кольцах должно сохраниться, чтобы потомки остерегались. Шли столетия, сменялись поколения, и кто-то из потомков Нарви "случайно", по подспудному зову, нашёл в старой мастерской шкатулку с шестью Кольцами и решил узнать, что же они всё-таки могут делать... А где-то седьмое Кольцо, хитрый Никель, уже несколько столетий жил на пальцах кхазад и очень радовался, что всё-таки смог увидеть, какую ещё форму под руками мастера может принимать его металл.