Булочник.
Его булочная была лучшая в городе. Потому что единственная частная. Рестораны в их маленьком городке не прижились, поэтому самые заметные минигорожане привыкли приходить к нему в пекарню и поболтать о делах насущных, выпить чаю или кофе, выяснить последние сплетни. Весь бомонд ближних деревень и посёлков, а также их отпрыски частенько наведывались в единственное чистое и гостеприимное место социодоступного приёма пищи.
А начиналось всё с его жены и отсутствия работы в их городке ещё в блудные девяностые. С квартирки на первом этаже старого двухэтажного дома с деревянными и лавиноопасными перекрытиями. В которую все соседи заваливали вечерами пить чай с баранками и пирожными. Времена менялись, но вечерние посиделки никто не думал отменять. Кто-то что-то всегда приносил, да что там надо-то для приятного разговора? Как-то жена сварганила умопомрачительныые печеньки, уже и никто не помнит из чего именно. И как раз очередной страновой руководитель пафосно сообщил с телевизора о предпринимательской инициативе и малом бизнесе. Да и народ начал понемногу зарабатывать. На посиделки приходила и налоговая и жёны ментов и пожарников и родственники главы местной администрации. Разрешение на отдельный вход в его квартирку прямо с улицы ему выдали сразу и зарегистрировался на свой же домашний адрес, тогда это было ещё можно. Бухгалтера местной библиотеки пришлось уговаривать довольно долго, но на очередном чайном заседании уломали-таки всем миром пригрозив общественным порицанием в случае отказа. Короче, тихо-медленно и постепенно родилась булочная, потом кондитерская. В итоге здесь и кормили, отпускали булки с кренделями и решали районноважные дела.
Всё было прекрасно и потихоньку. Пришли денежные времена, удалось накопить на квартирку в столице, в которую так никто и не поехал и её начали сдавать.
Потом времена, как водится, немного изменились и стало посложней. Ещё вчера искренне поддерживавшая местная элита начала медленно и неуклюже описывать круги вокруг мелкого, но преуспевающего бизнеса. Сначала налоговая, потом менты и пожарники. Да и вовсе какие-то маргинальные личности, которым место в девяностых, но там-то их как раз и не было. Так прошло пятнадцать лет и к сорока пяти годам перенесши два инфаркта кондитер околорайонного масштаба понял, что дальше будет хуже и пора бы завязывать предпринимательство. Жить в родном городке стало уж совсем невыносимо, система выдавливала его из себя как дородная сельская роженица новорожденного. В москву ехать не хотелось, ибо делать там было нечего в его возрасте. Да и пара поездок в европу помогли сориентироваться предпринимателю именно туда.
В те поездки он не отдыхал, потому как не умел этого делать вовсе, а пытался на остатках школьного немецкого прояснить для себя принциипы ведения привычного для себя дела, которое, как оказалось, в старом свете было довольно популярным. Все говорили - ты никому там не нужен, там ещё хуже всё зарегулировано. Всё равно потом вернёшься. А он сидел и в очередной раз засматривался на бесконечную даль черепичных крыш маленьких европейских городов, синие моря и неспокойные океаны. Бережно сохраняемый, к сожалению не на родине, каждый квадратный миллиметр окружающей природы, наслаждался мягким климатом, дышал не изгаженным отсутствием достойных механизмов очистки воздухом. И неуклонно понимал, что родины у него совсем нет. Нет того, чем можно гордиться, нет того, кто большой, справедливый и никогда не бросит. Нет и того, кто помогал бы, поддерживал и понимал. А был лишь тот, вопреки чьих усилий он-таки выжил. Его гнобили, убивали и калечили непрерывно и без устали. Предъявляли претензии и права на то, что он считал своим по праву. Он привык отбиваться, вгрызаться в глотки, ненавидеть, много и на износ работать, уничтожать свой и любой чужой организм. Но так и не научился любить. Тихо и беззаветно. Страдал и чувствовал себя эмоционально кастрированным. У него отняли что-то такое, без чего дальнейшая жизнь на этом возрастном пороге просто невозможна, потому что именно этот промежуток жить надо эмоциями, надеждами, немного сказочными. А он не мог. И пустота уничтожала его изнутри, словно высокотемпературное окисление пригородных торфяников. Ни потушить, ни хоть как-то успокоить. Выгорит, должно выгореть...
Смотрел и понимал, что не измени он хоть что-то в своей жизни, ближайшее же будущее он встретит на транквилизаторах и в четырёх больничных стенах, столь же слепых к состраданию, как и его недоразвитая душа и такая жестокая родина. И дело тут совсем не в "нужен" или нет. И даже не в "пропадёшь". Всё одно пропадёшь, либо что-то делать, либо пиво-футбол-диван-телевизор.
Именно поэтому решение было принято и смысла передумывать не предвиделось вовсе.
Да и старая прага очень давно и методично звала его в свои объятия и накрепко засела в подсознании как его "вторая Родина". И как-то совсем внезапно выяснилось, что в период очередного мирового финансового сумрачья Европа целиком и по отдельности очень рада таким как он - не умеющим да и упорно не желающим ничего не делать. И виды на жительство Финансово независимым и экономически активным выдает с удовольствием, в то же самое время непрерывно отбивясь от нахлебников и разгильдяев из стран третьего мира. Знакомство в одной из кафешек на большой площади в праге с владельцем, который сидел в своём же баре и наливал себе какой-то настойки принесло ему многие полезные знания и перспективу владения приглянувшимся заведением. Старый чех давно собирался отойти от дел и продать заведение хорошему человеку. Они давно подружились и даже иногда переписывались.
Оформление бумаг было обычным, не утомительным и шло само по себе. Времени теперь было много и наш герой разъезжал по старушке туда-сюда и пытался привыкнуть к новому ощущению, которое и предполагать-то в начале этого пути было невозможно. Одно дело - когда ты приехал в отпуск на две-три недели и имеешь на руках обратный билет. И совсем другое - когда обратного нет совсем, да и в голове отсутствует веха "как вернусь". "Как вернусь, так сразу и доделаю". "Как вернусь, так и ...". А ещё - нет чемоданов, есть небольшая спортивная сумка. Нет спешки, а есть булгаковское спокойствие мастера. Нет потока бытовых, таких постоянных на той родине проблем. Всё очень четко, прозрачно и понятно. Даже задумываться не надо. Перманентной российской тревожности тоже нет. Есть спокойствие и предсказуемость. Желание платить налоги. Не обязанность, а желание. Собственное удовольствие от удовольствия соседа, которого ты угостил кофе. Есть Прага, а есть Череповец. Есть Орел, но есть и Мальчезине. Да и треклятые Монте-Карло с многочисленными яхтами "газпром", они тоже есть. Есть ещё домашняя Ницца. Урюпинск есть тоже, с Волгоградом и Краснодаром.
Есть также и ещё один нюанс. Чехии не нужны граждане на две страны. И уж если она выдала вид на жительство, то именно на "жительство", а не на "потусить". И через несколько лет, когда встанет вопрос о гражданстве, а он обязательно встанет, уж не сомневайтесь, сделает ли наш герой правильный выбор? И какой именно "правильный"?
Хлебопёк пока об этом не думал. И правильно делал. Для него пять ближайших лет в другой стране - это аванс проказницы-удачи и отсрочка тюрьмы или дурдома. Он это прекрасно понимал и для него выбор стоял несколько иначе. Быть или быть. Спать или не спать. Жить или не жить. А о призовой игре лучше не задумываться, пусть она станет приятным бонусом на подумать к полтиннику прожитых, выстраданных и таких дорогих его усталому сердцу лет.
Он разломил печенку пополам и из неё выпала маленькая бумажулька на плотной бумаге. Он узнал почерк старого чеха. "Это кафе всегда принадлежало только хорошим людям. Однажды ты поймешь, почему я его тебе продал. Наступит и твоё время. Удачи тебе, дружище". Булочник улыбнулся и пожал плечами - записка была написана на правильнейшем русском...
А начиналось всё с его жены и отсутствия работы в их городке ещё в блудные девяностые. С квартирки на первом этаже старого двухэтажного дома с деревянными и лавиноопасными перекрытиями. В которую все соседи заваливали вечерами пить чай с баранками и пирожными. Времена менялись, но вечерние посиделки никто не думал отменять. Кто-то что-то всегда приносил, да что там надо-то для приятного разговора? Как-то жена сварганила умопомрачительныые печеньки, уже и никто не помнит из чего именно. И как раз очередной страновой руководитель пафосно сообщил с телевизора о предпринимательской инициативе и малом бизнесе. Да и народ начал понемногу зарабатывать. На посиделки приходила и налоговая и жёны ментов и пожарников и родственники главы местной администрации. Разрешение на отдельный вход в его квартирку прямо с улицы ему выдали сразу и зарегистрировался на свой же домашний адрес, тогда это было ещё можно. Бухгалтера местной библиотеки пришлось уговаривать довольно долго, но на очередном чайном заседании уломали-таки всем миром пригрозив общественным порицанием в случае отказа. Короче, тихо-медленно и постепенно родилась булочная, потом кондитерская. В итоге здесь и кормили, отпускали булки с кренделями и решали районноважные дела.
Всё было прекрасно и потихоньку. Пришли денежные времена, удалось накопить на квартирку в столице, в которую так никто и не поехал и её начали сдавать.
Потом времена, как водится, немного изменились и стало посложней. Ещё вчера искренне поддерживавшая местная элита начала медленно и неуклюже описывать круги вокруг мелкого, но преуспевающего бизнеса. Сначала налоговая, потом менты и пожарники. Да и вовсе какие-то маргинальные личности, которым место в девяностых, но там-то их как раз и не было. Так прошло пятнадцать лет и к сорока пяти годам перенесши два инфаркта кондитер околорайонного масштаба понял, что дальше будет хуже и пора бы завязывать предпринимательство. Жить в родном городке стало уж совсем невыносимо, система выдавливала его из себя как дородная сельская роженица новорожденного. В москву ехать не хотелось, ибо делать там было нечего в его возрасте. Да и пара поездок в европу помогли сориентироваться предпринимателю именно туда.
В те поездки он не отдыхал, потому как не умел этого делать вовсе, а пытался на остатках школьного немецкого прояснить для себя принциипы ведения привычного для себя дела, которое, как оказалось, в старом свете было довольно популярным. Все говорили - ты никому там не нужен, там ещё хуже всё зарегулировано. Всё равно потом вернёшься. А он сидел и в очередной раз засматривался на бесконечную даль черепичных крыш маленьких европейских городов, синие моря и неспокойные океаны. Бережно сохраняемый, к сожалению не на родине, каждый квадратный миллиметр окружающей природы, наслаждался мягким климатом, дышал не изгаженным отсутствием достойных механизмов очистки воздухом. И неуклонно понимал, что родины у него совсем нет. Нет того, чем можно гордиться, нет того, кто большой, справедливый и никогда не бросит. Нет и того, кто помогал бы, поддерживал и понимал. А был лишь тот, вопреки чьих усилий он-таки выжил. Его гнобили, убивали и калечили непрерывно и без устали. Предъявляли претензии и права на то, что он считал своим по праву. Он привык отбиваться, вгрызаться в глотки, ненавидеть, много и на износ работать, уничтожать свой и любой чужой организм. Но так и не научился любить. Тихо и беззаветно. Страдал и чувствовал себя эмоционально кастрированным. У него отняли что-то такое, без чего дальнейшая жизнь на этом возрастном пороге просто невозможна, потому что именно этот промежуток жить надо эмоциями, надеждами, немного сказочными. А он не мог. И пустота уничтожала его изнутри, словно высокотемпературное окисление пригородных торфяников. Ни потушить, ни хоть как-то успокоить. Выгорит, должно выгореть...
Смотрел и понимал, что не измени он хоть что-то в своей жизни, ближайшее же будущее он встретит на транквилизаторах и в четырёх больничных стенах, столь же слепых к состраданию, как и его недоразвитая душа и такая жестокая родина. И дело тут совсем не в "нужен" или нет. И даже не в "пропадёшь". Всё одно пропадёшь, либо что-то делать, либо пиво-футбол-диван-телевизор.
Именно поэтому решение было принято и смысла передумывать не предвиделось вовсе.
Да и старая прага очень давно и методично звала его в свои объятия и накрепко засела в подсознании как его "вторая Родина". И как-то совсем внезапно выяснилось, что в период очередного мирового финансового сумрачья Европа целиком и по отдельности очень рада таким как он - не умеющим да и упорно не желающим ничего не делать. И виды на жительство Финансово независимым и экономически активным выдает с удовольствием, в то же самое время непрерывно отбивясь от нахлебников и разгильдяев из стран третьего мира. Знакомство в одной из кафешек на большой площади в праге с владельцем, который сидел в своём же баре и наливал себе какой-то настойки принесло ему многие полезные знания и перспективу владения приглянувшимся заведением. Старый чех давно собирался отойти от дел и продать заведение хорошему человеку. Они давно подружились и даже иногда переписывались.
Оформление бумаг было обычным, не утомительным и шло само по себе. Времени теперь было много и наш герой разъезжал по старушке туда-сюда и пытался привыкнуть к новому ощущению, которое и предполагать-то в начале этого пути было невозможно. Одно дело - когда ты приехал в отпуск на две-три недели и имеешь на руках обратный билет. И совсем другое - когда обратного нет совсем, да и в голове отсутствует веха "как вернусь". "Как вернусь, так сразу и доделаю". "Как вернусь, так и ...". А ещё - нет чемоданов, есть небольшая спортивная сумка. Нет спешки, а есть булгаковское спокойствие мастера. Нет потока бытовых, таких постоянных на той родине проблем. Всё очень четко, прозрачно и понятно. Даже задумываться не надо. Перманентной российской тревожности тоже нет. Есть спокойствие и предсказуемость. Желание платить налоги. Не обязанность, а желание. Собственное удовольствие от удовольствия соседа, которого ты угостил кофе. Есть Прага, а есть Череповец. Есть Орел, но есть и Мальчезине. Да и треклятые Монте-Карло с многочисленными яхтами "газпром", они тоже есть. Есть ещё домашняя Ницца. Урюпинск есть тоже, с Волгоградом и Краснодаром.
Есть также и ещё один нюанс. Чехии не нужны граждане на две страны. И уж если она выдала вид на жительство, то именно на "жительство", а не на "потусить". И через несколько лет, когда встанет вопрос о гражданстве, а он обязательно встанет, уж не сомневайтесь, сделает ли наш герой правильный выбор? И какой именно "правильный"?
Хлебопёк пока об этом не думал. И правильно делал. Для него пять ближайших лет в другой стране - это аванс проказницы-удачи и отсрочка тюрьмы или дурдома. Он это прекрасно понимал и для него выбор стоял несколько иначе. Быть или быть. Спать или не спать. Жить или не жить. А о призовой игре лучше не задумываться, пусть она станет приятным бонусом на подумать к полтиннику прожитых, выстраданных и таких дорогих его усталому сердцу лет.
Он разломил печенку пополам и из неё выпала маленькая бумажулька на плотной бумаге. Он узнал почерк старого чеха. "Это кафе всегда принадлежало только хорошим людям. Однажды ты поймешь, почему я его тебе продал. Наступит и твоё время. Удачи тебе, дружище". Булочник улыбнулся и пожал плечами - записка была написана на правильнейшем русском...