"Неизвестная Оптина". Трагикомедия. Окончание
«Неизвестная Оптина». Окончание.
Я нашел рукопись в Ленинке в 1990-м. Долго ее переписывал, переснимал на свой фотоаппарат, еще дольше набирал двумя пальцами на машинке с ужасно получившихся небольших фотографий, потом ездил в Москву сверять текст. Неделями жил в Москве у друзей - Володи и Елены Воропаевых (Владимир Воропаев, профессор МГУ, известнейший гоголевед, самый большой в мире знаток его жизни и творчества), которые совершенно безвозмездно пустили меня к себе пожить и кормили. Все понимали, что тружусь я не для себя, помогаю по крупицам собрать историю великой обители. Мы вместе радовались находкам в архиве, живо обсуждали прочитанное, мечтали о том, что когда-то может быть сможем это издать - на дворе советская власть, все эти истории монахов были мало кому интересны. Хорошо помню, как я пытался убедить "патриотичные" толстые журналы начать печатать фрагменты архива - все отказались. Как мне сказал один из главных нынешних патриотов:
- Людям надо еще объяснить, что Бог есть. А вы им про какой-то Оптинский монастырь вещаете. Рано, не поймут.
- Но это же самый удивительный монастырь, - кипятился я. - Туда такие люди приезжали...
- Никто его не знает. Рано.
Восемь лет я уговаривал наместника Оптиной. Подбивал братию похлопотать... Бесполезно. - Неформат, - как сейчас бы сказали.
В 1998 году я занял недостающую сумму и самостоятельно издал никому не нужные жизнеописания скитян. Я думал, что если у монастыря нет денег на издание, то они хотя бы обрадуются выходу книги. Но теперь вы знаете, какой ад начался.
Трудно передать словами, как мне было обидно, горько, больно от всего, что происходило. Дело не только в потере большой суммы денег. Куда больнее было встретить чудовищное непонимание, откровенные угрозы, требование уничтожить тираж, выплатить наместнику деньги за "преступное издание". Страшным ударом стало известие, что в моей любимой Оптине сожгли приобретенные ранее несколько сот книг.
Переживал я долго и болезненно. Супруга вообще не понимала того, что происходило. Мы только поженились, она только приняла крещение, я столько всего рассказывал про свой любимый монастырь и тут такое. Мне приходилось не только себя успокаивать, но пытаться найти какие-то слова утешения и укрепления для нее.
Сейчас религиозные фанатики уверяют меня, что во мне говорит личная обида на наместника и жуткая, сатанинская гордыня. Обида есть, не буду скрывать. Но поставьте себя на мое место. Много ли найдется людей, кто, понеся столько трудов, покойно и с радостью примут решение уничтожить тираж и "покаяться"?
Что касается гордыни, то мне говорят, что я должен был принять решение наместника, как волю Божию и не издавать книгу без благословения. А если сам виноват, то смирить гордыню и признать свою вину.
Ни тогда, ни сейчас не могу принять такую точку зрения.
Прошли годы. Оптина осталась в прошлом и стала все больше растворятся в моей памяти. Шрам от той истории остался, но уже не болел и никак о себе не напоминал.
В 2009 г. меня избрали членом Издательского Совета РПЦ, что в какой-то момент сблизило меня с митрополитом Климентом. Мы и раньше встречались и даже работали вместе. Два года я делал патриарший журнал «Предстоятель», рассказывающий о деятельности патриарха за год. Журнал внутренний, в продажу не поступал, распространялся в качестве подарка высокопоставленным гостям Патриарха. Митрополит Климент был в то время Управделами Патриархии и лично контролировал создание журнала. Дело весьма непростое, много внутренней церковной политики, о которой нет желания и смысла сейчас рассказывать.
После назначения Митрополита Климента главой ИС РПЦ мы продолжили добрые, нормальные, рабочие отношения. Климент вообще умеет располагать к себе и, при всей внешней неприступности и замкнутости, вполне приятный в общении человек. Однажды мы пили чай в его кабинете, не помню что уже обсуждали и вдруг он говорит:
- Георгий Михайлович, приезжайте ко мне в гости в Калугу (кто не знает Климент - митрополит Калужский).
- Зовите, всегда буду рад.
- Вот зову. А в Оптиной Вы были?
- Да, конечно, и не раз.
- А хотите еще съездить? Я завтра собираюсь в монастырь на литургию. Приезжайте. Там еще пообщаемся и можем продолжить у меня в Калуге.
Так и порешили. У меня как раз было дело рядом с Оптиной. Мы одному детскому дому собрали в подарок два десятка коробок книг и я давно собирался их отвезти.
Рано утром вместе с супругой и еще одной дамой, представляющей интересы детского дома, мы выехали из Москвы и к 10:30 были в монастыре. На службу немного опоздали, в алтарь я не решился пойти (неизвестно какая могла быть реакция у Венедикта), стоял по старинке в «братской зоне». Надо же было повидать друзей. Климент меня не замечал до конца службы, а затем все отправились в трапезную. По дороге он меня заметил, кивком поздоровался и прошел дальше. Я остался на улице. Минут через пять бежит благочинный и зовет меня в трапезную.
- Я с двумя женщинами.
- Ничего, пусть тоже идут.
Заходим. Братия уже вся села. За центральным столом Климент и Венедикт. Что-то кто-то кому-то шепнул и старшая братия, сидевшая ближе всех к центральному столу встала и пересела, освободив нам место. Не могу передать, что я чувствовал в тот момент: какой-то фантастический сон. Все-таки Оптина меня приняла, причем по-царски. Несколько «стариков»-приятелей, наблюдавших за этой сценой ликовали и показывали глазами «круто, рады за тебя».
Далее шел обычный обед, с чтением житий святых и речами в конце. Обед закончился, митрополит встал и неожиданно для всех вышел из своего стола и подошел ко мне, чтобы благословить и приветствовать. Венедикт был вынужден так же обойти стол и подойти с другой стороны. И вот стоит такая компания: Климент, Венедикт, я, моя жена и представитель детдома. Вся братия чуть поодаль. И вдруг Климент, после коротенькой паузы, обращается с речью к братии.
- Знаете, дорогие отцы и братья. Я тут был в Ульяновске и ко мне в алтаре подошел один местный чиновник, спросил откуда я. Ответил, что я митрополит Калужский и Боровский. - А какие у вас там святыни? - спросил у меня чиновник. - Ну как же, знаменитая на весь мир Оптина пустынь. - Оптина пустынь? Нет, никогда не слышал.
Так вот, - продолжал Климент. - Мы все думаем, что уже все сделано, Оптина восстановлена, просияла на весь мир и все ее знают. Но это не так. Даже в нашей стране, в другом городе про нее еще не знают, не всем она еще известна. Можно даже сказать, что для многих она еще неизвестна. И предстоит понести еще не мало трудов, чтобы каждый человек в России и за ее пределами узнали про Оптину...
Ну и далее в таком духе.
Клянусь, что я ничего не рассказывал про книгу ни митрополиту, ни кому-либо из его помощников. Знать он эту историю не мог. Я вообще мало кому про нее говорил. Все получилось как с прозорливыми старцами, которые отвечали на вопросы, которые посетители боялись или не хотели задавать. Во мне все бурлило. Прошло 12 лет и тут такой разворот. Я смотрел на Венедикта и видел, как его лицо меняет цвет с красного на зеленый, фиолетовый, синий и снова на красный. Он безусловно прекрасно помнил эту историю и решил, что я специально все это устроил - рассказал Клименту, а тот решил над ним, Венедиктом, посмеяться. Он злился страшно, хотя внешне не подавал никаких признаков недовольства. Все-таки огромная школа лукавства создана системой. Высшая школа мастерства. Мои друзья не верили своим ушам и некоторые стояли открыв рот от удивления. Слишком все было похоже на сон и чью-то безумную фантазию. Климент, Венедикт и Гупало стоят вместе и митрополит говорит про Неизвестную Оптину. Так не бывает и не может быть. Затем, уже на улице Климент предложил организовать мне экскурсию по монастырю, но я перешел в наступление. Чтоб уже окончательно добить испорченное настроение наместника, я отказался, сославшись, что монастырь мне может показать благочинный (мой старый приятель), а потом цинично добавил «если отец наместник не против, конечно». Тот стоял опустив голову и только кивнул в ответ. «Да-да, конечно».
Никакую экскурсию мне никто не устроил, благочинный исчез и на мои звонки на мобильный не отвечал, но я все равно был несказанно рад. Думайте что хотите, но я считаю, что восторжествовала справедливость и оптинские старцы, устами митрополита Климента меня почтили.
Вот такая трагическая история издания книги «Неизвестная Оптина», закончившаяся водевилем, анекдотом, комедией.
После того визита в Оптину я больше не ездил.
В качестве довеска даю ссылку на одну из любимых историй из "Неизвестной Оптины". Рассказ был опубликован как раз после описываемого последнего визита в Оптину. Я не стал тогда никому объяснять детали. Причину его публикации знал только я и моя жена.
https://gm-dar.livejournal.com/132743.html
Я нашел рукопись в Ленинке в 1990-м. Долго ее переписывал, переснимал на свой фотоаппарат, еще дольше набирал двумя пальцами на машинке с ужасно получившихся небольших фотографий, потом ездил в Москву сверять текст. Неделями жил в Москве у друзей - Володи и Елены Воропаевых (Владимир Воропаев, профессор МГУ, известнейший гоголевед, самый большой в мире знаток его жизни и творчества), которые совершенно безвозмездно пустили меня к себе пожить и кормили. Все понимали, что тружусь я не для себя, помогаю по крупицам собрать историю великой обители. Мы вместе радовались находкам в архиве, живо обсуждали прочитанное, мечтали о том, что когда-то может быть сможем это издать - на дворе советская власть, все эти истории монахов были мало кому интересны. Хорошо помню, как я пытался убедить "патриотичные" толстые журналы начать печатать фрагменты архива - все отказались. Как мне сказал один из главных нынешних патриотов:
- Людям надо еще объяснить, что Бог есть. А вы им про какой-то Оптинский монастырь вещаете. Рано, не поймут.
- Но это же самый удивительный монастырь, - кипятился я. - Туда такие люди приезжали...
- Никто его не знает. Рано.
Восемь лет я уговаривал наместника Оптиной. Подбивал братию похлопотать... Бесполезно. - Неформат, - как сейчас бы сказали.
В 1998 году я занял недостающую сумму и самостоятельно издал никому не нужные жизнеописания скитян. Я думал, что если у монастыря нет денег на издание, то они хотя бы обрадуются выходу книги. Но теперь вы знаете, какой ад начался.
Трудно передать словами, как мне было обидно, горько, больно от всего, что происходило. Дело не только в потере большой суммы денег. Куда больнее было встретить чудовищное непонимание, откровенные угрозы, требование уничтожить тираж, выплатить наместнику деньги за "преступное издание". Страшным ударом стало известие, что в моей любимой Оптине сожгли приобретенные ранее несколько сот книг.
Переживал я долго и болезненно. Супруга вообще не понимала того, что происходило. Мы только поженились, она только приняла крещение, я столько всего рассказывал про свой любимый монастырь и тут такое. Мне приходилось не только себя успокаивать, но пытаться найти какие-то слова утешения и укрепления для нее.
Сейчас религиозные фанатики уверяют меня, что во мне говорит личная обида на наместника и жуткая, сатанинская гордыня. Обида есть, не буду скрывать. Но поставьте себя на мое место. Много ли найдется людей, кто, понеся столько трудов, покойно и с радостью примут решение уничтожить тираж и "покаяться"?
Что касается гордыни, то мне говорят, что я должен был принять решение наместника, как волю Божию и не издавать книгу без благословения. А если сам виноват, то смирить гордыню и признать свою вину.
Ни тогда, ни сейчас не могу принять такую точку зрения.
Прошли годы. Оптина осталась в прошлом и стала все больше растворятся в моей памяти. Шрам от той истории остался, но уже не болел и никак о себе не напоминал.
В 2009 г. меня избрали членом Издательского Совета РПЦ, что в какой-то момент сблизило меня с митрополитом Климентом. Мы и раньше встречались и даже работали вместе. Два года я делал патриарший журнал «Предстоятель», рассказывающий о деятельности патриарха за год. Журнал внутренний, в продажу не поступал, распространялся в качестве подарка высокопоставленным гостям Патриарха. Митрополит Климент был в то время Управделами Патриархии и лично контролировал создание журнала. Дело весьма непростое, много внутренней церковной политики, о которой нет желания и смысла сейчас рассказывать.
После назначения Митрополита Климента главой ИС РПЦ мы продолжили добрые, нормальные, рабочие отношения. Климент вообще умеет располагать к себе и, при всей внешней неприступности и замкнутости, вполне приятный в общении человек. Однажды мы пили чай в его кабинете, не помню что уже обсуждали и вдруг он говорит:
- Георгий Михайлович, приезжайте ко мне в гости в Калугу (кто не знает Климент - митрополит Калужский).
- Зовите, всегда буду рад.
- Вот зову. А в Оптиной Вы были?
- Да, конечно, и не раз.
- А хотите еще съездить? Я завтра собираюсь в монастырь на литургию. Приезжайте. Там еще пообщаемся и можем продолжить у меня в Калуге.
Так и порешили. У меня как раз было дело рядом с Оптиной. Мы одному детскому дому собрали в подарок два десятка коробок книг и я давно собирался их отвезти.
Рано утром вместе с супругой и еще одной дамой, представляющей интересы детского дома, мы выехали из Москвы и к 10:30 были в монастыре. На службу немного опоздали, в алтарь я не решился пойти (неизвестно какая могла быть реакция у Венедикта), стоял по старинке в «братской зоне». Надо же было повидать друзей. Климент меня не замечал до конца службы, а затем все отправились в трапезную. По дороге он меня заметил, кивком поздоровался и прошел дальше. Я остался на улице. Минут через пять бежит благочинный и зовет меня в трапезную.
- Я с двумя женщинами.
- Ничего, пусть тоже идут.
Заходим. Братия уже вся села. За центральным столом Климент и Венедикт. Что-то кто-то кому-то шепнул и старшая братия, сидевшая ближе всех к центральному столу встала и пересела, освободив нам место. Не могу передать, что я чувствовал в тот момент: какой-то фантастический сон. Все-таки Оптина меня приняла, причем по-царски. Несколько «стариков»-приятелей, наблюдавших за этой сценой ликовали и показывали глазами «круто, рады за тебя».
Далее шел обычный обед, с чтением житий святых и речами в конце. Обед закончился, митрополит встал и неожиданно для всех вышел из своего стола и подошел ко мне, чтобы благословить и приветствовать. Венедикт был вынужден так же обойти стол и подойти с другой стороны. И вот стоит такая компания: Климент, Венедикт, я, моя жена и представитель детдома. Вся братия чуть поодаль. И вдруг Климент, после коротенькой паузы, обращается с речью к братии.
- Знаете, дорогие отцы и братья. Я тут был в Ульяновске и ко мне в алтаре подошел один местный чиновник, спросил откуда я. Ответил, что я митрополит Калужский и Боровский. - А какие у вас там святыни? - спросил у меня чиновник. - Ну как же, знаменитая на весь мир Оптина пустынь. - Оптина пустынь? Нет, никогда не слышал.
Так вот, - продолжал Климент. - Мы все думаем, что уже все сделано, Оптина восстановлена, просияла на весь мир и все ее знают. Но это не так. Даже в нашей стране, в другом городе про нее еще не знают, не всем она еще известна. Можно даже сказать, что для многих она еще неизвестна. И предстоит понести еще не мало трудов, чтобы каждый человек в России и за ее пределами узнали про Оптину...
Ну и далее в таком духе.
Клянусь, что я ничего не рассказывал про книгу ни митрополиту, ни кому-либо из его помощников. Знать он эту историю не мог. Я вообще мало кому про нее говорил. Все получилось как с прозорливыми старцами, которые отвечали на вопросы, которые посетители боялись или не хотели задавать. Во мне все бурлило. Прошло 12 лет и тут такой разворот. Я смотрел на Венедикта и видел, как его лицо меняет цвет с красного на зеленый, фиолетовый, синий и снова на красный. Он безусловно прекрасно помнил эту историю и решил, что я специально все это устроил - рассказал Клименту, а тот решил над ним, Венедиктом, посмеяться. Он злился страшно, хотя внешне не подавал никаких признаков недовольства. Все-таки огромная школа лукавства создана системой. Высшая школа мастерства. Мои друзья не верили своим ушам и некоторые стояли открыв рот от удивления. Слишком все было похоже на сон и чью-то безумную фантазию. Климент, Венедикт и Гупало стоят вместе и митрополит говорит про Неизвестную Оптину. Так не бывает и не может быть. Затем, уже на улице Климент предложил организовать мне экскурсию по монастырю, но я перешел в наступление. Чтоб уже окончательно добить испорченное настроение наместника, я отказался, сославшись, что монастырь мне может показать благочинный (мой старый приятель), а потом цинично добавил «если отец наместник не против, конечно». Тот стоял опустив голову и только кивнул в ответ. «Да-да, конечно».
Никакую экскурсию мне никто не устроил, благочинный исчез и на мои звонки на мобильный не отвечал, но я все равно был несказанно рад. Думайте что хотите, но я считаю, что восторжествовала справедливость и оптинские старцы, устами митрополита Климента меня почтили.
Вот такая трагическая история издания книги «Неизвестная Оптина», закончившаяся водевилем, анекдотом, комедией.
После того визита в Оптину я больше не ездил.
В качестве довеска даю ссылку на одну из любимых историй из "Неизвестной Оптины". Рассказ был опубликован как раз после описываемого последнего визита в Оптину. Я не стал тогда никому объяснять детали. Причину его публикации знал только я и моя жена.
https://gm-dar.livejournal.com/132743.html