Про зимний арбуз
Как непредсказуемо работает память. Сегодня за завтраком, прерванным звонком тётьЖени, маминой двоюродной сестры, я вспомнила один давний предновогодний день.
Я школьница началки. Слушаюсь родителей, таскаюсь хвостиком за мамой. Потому отвязаться от меня и уехать в гости одной у мамы не получилось. Потому мы вместе брели по ветреным и безлюдным улицам до остановки и долго тряслись в промёрзжшем троллейбусе с заиндевевшими стёклами до Спартановки.
Помню, что высившаяся свечка в 20 этажей мне показалась невероятно огромной. Район, где до сих пор живут тётьЖеня и дядьОлег, тогда считался "спальником". Кучка многоэтажек посреди пустыря. Ни деревьев, ни двора, ни детской площадки. Всё для удобства взрослых, вечно занятых на работе людей.
Помню мрачный подъезд, страх перед лифтом, стеснение перед этими самыми отдельно взятыми взрослыми людьми. В квартире пахло котами, хотя в тот исторический период у тётьЖени жил пёс. Нечёсанный беспородный, почти предмет интерьера, изредка подававший голос и тыкавшийся влажным носом в гостевые колени и ладони.
По телевизору транслировали традиционное застольное шоу - какие-то там песни года (вот бы вспомнить, какой же был год). Наверняка Леонтьев, Газманов, Аллегрова. Когда тебе семь или восемь, ты вынужденно слушаешь всё, что слушают твои родители. Заедая горькие песни о нелегкой судьбе какой-нибудь картошкой с селёдкой, я тщетно пыталась выглядеть беспечным и беззаботным ребёнком. ДядьОлег с любопытством взирал на молчаливую меня из-под чёрных кустистых бровей, сильно контрастировавших с абсолютно седой шевелюрой. Брови были как два огромных жука. И общалась я скорее с ними, чем с тем, на ком волею судьбы они жили. Жуки рассказывали мне про микросхемы и самодельное радио, в котором я ничего не понимала. А потом мне и вовсе стало не до кустистых букашек. ТётьЖеня торжественно внесла в комнату арбуз! Небольшой, полосатый, чуть меньше волейбольного мяча. Это же декабрь, я в тёплых колготках под штанами, голова ещё помнит неприятности шапки. За окном непроглядная тьма волгоградского декабря, а тут арбуз! Тарелку мне, и самый большой кусочек (скибочку, как говаривала мама). И вот мы уютно сидим на диване, жуки молчат и смотрят на меня. Поглядывает на меня и какая-нибудь Буланова из телевизора. Все чего-то ждут. Секунда до катастрофы: капая соком на салфетку, несу ломоть ко рту и надкусываю. Вместо вожделенной сочной сладости чувствую вкус соленых огурцов помноженный на запах квашеной капусты и лёгкую сладинку. Было обидно, почти до слёз. Хотелось срочно выплюнуть это склизкое и невкусное нечто, прикинувшееся арбузом.
Не помню, в чем нашла утешение, но с тех пор настороженно отношусь не только к арбузам, но и к тётьЖене. Неспроста же она угощает детей такими дико несъедобными вещами.
Я школьница началки. Слушаюсь родителей, таскаюсь хвостиком за мамой. Потому отвязаться от меня и уехать в гости одной у мамы не получилось. Потому мы вместе брели по ветреным и безлюдным улицам до остановки и долго тряслись в промёрзжшем троллейбусе с заиндевевшими стёклами до Спартановки.
Помню, что высившаяся свечка в 20 этажей мне показалась невероятно огромной. Район, где до сих пор живут тётьЖеня и дядьОлег, тогда считался "спальником". Кучка многоэтажек посреди пустыря. Ни деревьев, ни двора, ни детской площадки. Всё для удобства взрослых, вечно занятых на работе людей.
Помню мрачный подъезд, страх перед лифтом, стеснение перед этими самыми отдельно взятыми взрослыми людьми. В квартире пахло котами, хотя в тот исторический период у тётьЖени жил пёс. Нечёсанный беспородный, почти предмет интерьера, изредка подававший голос и тыкавшийся влажным носом в гостевые колени и ладони.
По телевизору транслировали традиционное застольное шоу - какие-то там песни года (вот бы вспомнить, какой же был год). Наверняка Леонтьев, Газманов, Аллегрова. Когда тебе семь или восемь, ты вынужденно слушаешь всё, что слушают твои родители. Заедая горькие песни о нелегкой судьбе какой-нибудь картошкой с селёдкой, я тщетно пыталась выглядеть беспечным и беззаботным ребёнком. ДядьОлег с любопытством взирал на молчаливую меня из-под чёрных кустистых бровей, сильно контрастировавших с абсолютно седой шевелюрой. Брови были как два огромных жука. И общалась я скорее с ними, чем с тем, на ком волею судьбы они жили. Жуки рассказывали мне про микросхемы и самодельное радио, в котором я ничего не понимала. А потом мне и вовсе стало не до кустистых букашек. ТётьЖеня торжественно внесла в комнату арбуз! Небольшой, полосатый, чуть меньше волейбольного мяча. Это же декабрь, я в тёплых колготках под штанами, голова ещё помнит неприятности шапки. За окном непроглядная тьма волгоградского декабря, а тут арбуз! Тарелку мне, и самый большой кусочек (скибочку, как говаривала мама). И вот мы уютно сидим на диване, жуки молчат и смотрят на меня. Поглядывает на меня и какая-нибудь Буланова из телевизора. Все чего-то ждут. Секунда до катастрофы: капая соком на салфетку, несу ломоть ко рту и надкусываю. Вместо вожделенной сочной сладости чувствую вкус соленых огурцов помноженный на запах квашеной капусты и лёгкую сладинку. Было обидно, почти до слёз. Хотелось срочно выплюнуть это склизкое и невкусное нечто, прикинувшееся арбузом.
Не помню, в чем нашла утешение, но с тех пор настороженно отношусь не только к арбузам, но и к тётьЖене. Неспроста же она угощает детей такими дико несъедобными вещами.