Серия «Мои командировки», Начало
Мягкий климат западного побережья создает иллюзию непрекращающейся весны все четыре сезона. Но календарная весна цвет и пахнет особенно буйно:
Камелии выпячиваются своей неживой красотой на тротуары улиц:
Тюлпанная магнолия оттеняет розовым голубое небо:
Розовых сакур больше, чем белых:
Они особенно хорошо смотрятся на фоне зелени хвойных деревьев:
Лес тоже готовится к лету. В папоротниковых зарослях можно увидеть побеги, уже выстрелившие вот на таких склонах:
Бамбук тянется к небу:
Лососевые ягоды цветут и завязываются. Недели через три начнут поспевать:
Весна меняет краски дельты, свежий камыш делает ее зеленой:
В гавань пришла ржавая посудина, приписанная к Виктории:
Экипаж сошел на берег и непонятно, что же они привезли на продажу. А рыбаки из Нанаймо торгуют треской и акулами:
Пятьдесят сакур на Гэрри Пойнт радуют ценителей японской культуры своей аутентичностью:
Шмели работают:
Судовой ход тоже работает:
А эту фиговину скоро уберут отсюда:
И еще пара картинок с камелиями:
А я решил начать новую серию.
Давно хочу рассказать о своих командировках. Мне кажется, что временные срезы, начиная с середины семидесятых и заканчивая началом двухтысячных, дадут некоторое представление о динамике жизненных процессов в позднем СССР с переходом через перестройку, нестабильные девяностые в стабильные двухтысячные без формального анализа происходящго, а на примере событий, связанных с жизнью одного конкретного человека, меня, в частности. Логично бы выстроить повествование в хронологическом порядке, но не буду этого делать, я же не собираюсь писать мемуары. Буду выкладывать то, что чаще всего вспоминается. Первый рассказ этой серии начну со своей поездки в Пекин в феврале 1993 года. Не знаю, почему-то именно эта командировка частенько всплывает в памяти.
Это было уже мое второе путешествие в Китай. Во время первого, в сентябре 1992, я прочитал несклько лекций в Пекинском аэрокосмическом университете и побывал в Пекинском политехническом институте, где и договорился об установке системы РИПАК на их VAXах. О РИПАКе и VAXах можно почитать в сериях «Мои компьютеры» и «Мои бани».
1993 год для меня связан с ясным осознанием коллапса отечественной экономики, начавшемся еще до развала СССР и принявшего лавинообразный характер в девяностые. Неплатежи по выполненным контрактам, невыплаченные зарплаты, гиперинфляция - все это однозначно определяло отсутсвие будущего для технических специалистов в этой стране, для авиационных инженеров уж точно. Сейчас хорошо понимаю, что надо было менять страну проживания именно в начале девностых. Но, к сожалению, экономический спад был всего лишь одной из особенностей тех лет в послеперестроечной России. Другая особенность, удерживающая меня в РФ, - обретение свобод перемещения по планете, иллюзии перспектив собственного бизнеса в области высоких технологий, возможность выхода с собственными научно-техническими продуктами на западный рынок. Свободы были реальными, а перспективы оказались, как я уже заметил, чистейшей иллюзией. Но последнее открылось для меня только спустя пять лет, в 1998-м. Об этом надо написать отдельно, именно об иллюзиях и связанных с ними настроениями, устремлениями, планами. Ладно, может быть и соберусь с мыслями как-нибудь, может, даже в этой серии, а сейчас продолжу рассказ.
Цель командировки - установка РИПАКа и обучение китайских инженеров и научных работников обращению с этой системой анализа и оптимизации конструкций. Я отвечал за обучение, Виталий - за установку. Но в эту командировку от нашей лаборатории отправился еще и заведующий кафедрой, научный руководитель, профессор Комаров вместе с женой.
Я давно мечтал проехать по маршруту Москва - Пекин по железной дороге и настоял именно на таком способе транспортировки нас в Китай, объясняя, что мне необходимо время для подготовки к лекциям и семь дней в изолированном от внешнего мира купе - лучший вариант для этого. Билеты были куплены на поезд № 20 «Москва-Пекин», идущего через Забайкальск и, недоходя Порт-Артура, сворачивающего с КВЖД на Пекин.
В Москву мы с Виталием стартовали четвертого февраля также поездом, скорым 45-м. Утром в пятницу были на Казанском вокзале, который в те годы выглядел особенно неопрятно и тревожно. Тревогу создавали какие-то устрашающего вида патрули в военной форме образца 1942-го года с АК-47, а некоторые и с ручными пулеметами, на ремнях через плечо. Приклады пулеметов иногда волочились по земле, а дула торчали высоко над головами бойцов с лицами, украшенными небритой щетиной и глазами с безысходной тоской. Кроме патрульных было еще много странных людей в полувоенной форме с синими широкими лампасами на шароварах, без автоматов, но с саблями. Это, как нетрудно догадаться, красовались казаки. Откуда только они повылазили, в каких чуланах прятались все советское время? Тоски в глазах казаков не было. Они уже с раннего утра успели похмелиться, и даже не единожды.
Метро работало исправно, и через полчаса мы прибыли на станцию Аэропорт. Легендарное место - колыбель российской авиации. Пройдя мимо ворот Ходынского Поля (в то время там размещался генеральный штаб войск Варшавского договора), свернув во дворы за бензозаправкой, пройдя мимо детского садика, оказались у проходной КБ Ил. По привычной процедуре представили справки нашего первого отдела в их первом отделе, получили отмеченные предписания и временные пропуска, прошли КПП и вышли во двор КБ. Монумент Ил-2 занимал центр площади перед старым трехэтажным зданием КБ. Два новеньких черных блестящих лимузина Вольво стояли напротив входа в новое здание. Генрих Васильевич, продолжая развивать отечественную авиацию, пересел на западную автомобильную технику. Госчиновникам и руководителям российской индустрии уже было ясно, что отечественный автопром - это не для них. Никто тогда еще не предполагал, что очень скоро и от отечественной гражданской авиации не останется ничего и Аэрофлот будет эксплуатировать исключительно Боинги и Эйрбасы.
Отдел прочности размещался на втором этаже старого здания КБ, куда мы и отправились.
«Что-то тихо тут» - заметил Виталий.
«Да, жизнь замерла в этом месте» - подтвердил я.
Войдя в отдел, огромное помещение со множеством пустых столов и всего лишь несколькими работниками, быстро нашли Олега. Он играл в преферанс на одном из двух ПК, имеющихся у прочнистов. Олег не удивился нашему приезду, просто поинтересовался, что нам от него нужно. А нужно было поговорить о задачах, встретиться с Валерием Ивановичем и выяснить, когда-же будет подписан генеральным наш договор на 1993-й, утвержденный уже во всех инстанциях. Мне еще надо было посмотреть NASTRANовскую документацию, подсистему аэроупругости, в частности. В обед сходили в столовку, которая, несмотря на дефицит всего в стране, работала исправно. Салат из капусты, куриный суп, гуляш с картошкой и компот были в наличии. Поговорили за жизнь с Олегом. Он рассказал о массовых увольнениях толковых специалистов, уходящих в представительства зарубежных компаний, открывающихся в Москве. Я же пытался ободрить его, распрашивая о планах сертификации Ил-96М с PW2337 по FARам, о сотрудничестве с FAA и переработке российских норм летной годности в АП. Мне искренне верилось, что мы действительно можем сотрудничать и конкурировать с западным авиапромом, и что у ильюшинского КБ здесь большие перспективы.
Часов в пять отметили командировки, забрали предписания и отправились по своим делам в город, договорившись встретиться в десять вечера на площади перед кассами предварительной продажи билетов, что располагалась между Ленинградским и Ярославским вокзалами.
Я поехал к тетке на Люсиновскую, где провел время до вечера и в пятнадцать минут одиннадцатого уже был на площади между вокзалами. Картина происходящего там до сих пор стоит в глазах вместе со звуковым сопровождением в ушах.
В центре площади разместился духовой оркестр. Музыканты расположились полукругом, тыльной стороной обратясь к Ленинградскому вокзалу. Это были профессионалы, игравшие мелодичные произведения русской классики. Любителей музыки собралось много. Толпу составляли не только пассажиры, провожающие или встречающие. Процентов тридцать аудитории представляли бродяги и лица без определенного места жительства, бомжи. Они тоже расположились полукругом, лицом к оркестру, спинами к Ярославскому вокзалу, образовав таким образом круглую площадку между оркестром и слушателями. Все это было плохо освещено. Грязная, заплеванная площадь, серый снег, превращающийся в слякоть, запах дешевого табака и водочного перегара в холодном воздухе и еще какие-то вокзальные запахи помойки и угольных печек - вот такая неприглядная картина.
Я, медленно двигаясь, огибая оркестр и толпу, искал глазами Виталия, а увидел чету Комаровых, стоящих чуть в сторонке. Валерий Андреевич слушал духовую музыку с удовольствием. Оркестр закончил «Амурские Волны» и дирижер, желая повысить эффективность денежного сбора, обратился к толпе:
«Чего хотите послушать, граждане?»
Громче всех свое желание выразил Комаров:
«Чаттаногу чу чу!» - заорал он.
Дирижер и оркестр прореагировали на это положительно. Музыканты быстро нашли Миллеровские ноты и врезали. Толпа отнеслась к этому тоже с большим энтузиазмом: несколько крепко пьяных бомжих вышли в круг и начали танцевать. Одна из них громко запела, достаточно правильно выдерживая мелодию и какие-то похожие на правильные слова.
А еще через некоторое время сюрреалистичности к окружающей меня обстановки добавили несколько девиц из американской «Армии спасения». Они появились со стороны Ярославского вокзала в своих черных костюмах, белых блузках, форменных галстуках и шляпках. Часть бомжей, оторвавшись от музыкального зрелища, отправились за ними к микроавтобусу с привезенной едой.
Оркестр исполнил еще несколько произведений из серии «Серенада Солнечной долины», сопровождаемых пением и танцами привокзальной толпы. Появился припоздавший Виталий и мы пошли на платформы Ярославского вокзала, надеясь, что поезд уже подан. Действительно, поезд №20 стоял на первом пути и наша компания, предъявив билеты и загран пасспорта проводнице, погрузилась в вагон СВ. Наше с Виталием купе находилось в середине вагона, Комаровское - рядом с купе проводников.
Точно по расписанию, без пяти минут полночь, поезд дернулся и поехал. Я к этому времени уже лежал под одеялом и начинал засыпать.
Камелии выпячиваются своей неживой красотой на тротуары улиц:
Тюлпанная магнолия оттеняет розовым голубое небо:
Розовых сакур больше, чем белых:
Они особенно хорошо смотрятся на фоне зелени хвойных деревьев:
Лес тоже готовится к лету. В папоротниковых зарослях можно увидеть побеги, уже выстрелившие вот на таких склонах:
Бамбук тянется к небу:
Лососевые ягоды цветут и завязываются. Недели через три начнут поспевать:
Весна меняет краски дельты, свежий камыш делает ее зеленой:
В гавань пришла ржавая посудина, приписанная к Виктории:
Экипаж сошел на берег и непонятно, что же они привезли на продажу. А рыбаки из Нанаймо торгуют треской и акулами:
Пятьдесят сакур на Гэрри Пойнт радуют ценителей японской культуры своей аутентичностью:
Шмели работают:
Судовой ход тоже работает:
А эту фиговину скоро уберут отсюда:
И еще пара картинок с камелиями:
А я решил начать новую серию.
Давно хочу рассказать о своих командировках. Мне кажется, что временные срезы, начиная с середины семидесятых и заканчивая началом двухтысячных, дадут некоторое представление о динамике жизненных процессов в позднем СССР с переходом через перестройку, нестабильные девяностые в стабильные двухтысячные без формального анализа происходящго, а на примере событий, связанных с жизнью одного конкретного человека, меня, в частности. Логично бы выстроить повествование в хронологическом порядке, но не буду этого делать, я же не собираюсь писать мемуары. Буду выкладывать то, что чаще всего вспоминается. Первый рассказ этой серии начну со своей поездки в Пекин в феврале 1993 года. Не знаю, почему-то именно эта командировка частенько всплывает в памяти.
Это было уже мое второе путешествие в Китай. Во время первого, в сентябре 1992, я прочитал несклько лекций в Пекинском аэрокосмическом университете и побывал в Пекинском политехническом институте, где и договорился об установке системы РИПАК на их VAXах. О РИПАКе и VAXах можно почитать в сериях «Мои компьютеры» и «Мои бани».
1993 год для меня связан с ясным осознанием коллапса отечественной экономики, начавшемся еще до развала СССР и принявшего лавинообразный характер в девяностые. Неплатежи по выполненным контрактам, невыплаченные зарплаты, гиперинфляция - все это однозначно определяло отсутсвие будущего для технических специалистов в этой стране, для авиационных инженеров уж точно. Сейчас хорошо понимаю, что надо было менять страну проживания именно в начале девностых. Но, к сожалению, экономический спад был всего лишь одной из особенностей тех лет в послеперестроечной России. Другая особенность, удерживающая меня в РФ, - обретение свобод перемещения по планете, иллюзии перспектив собственного бизнеса в области высоких технологий, возможность выхода с собственными научно-техническими продуктами на западный рынок. Свободы были реальными, а перспективы оказались, как я уже заметил, чистейшей иллюзией. Но последнее открылось для меня только спустя пять лет, в 1998-м. Об этом надо написать отдельно, именно об иллюзиях и связанных с ними настроениями, устремлениями, планами. Ладно, может быть и соберусь с мыслями как-нибудь, может, даже в этой серии, а сейчас продолжу рассказ.
Цель командировки - установка РИПАКа и обучение китайских инженеров и научных работников обращению с этой системой анализа и оптимизации конструкций. Я отвечал за обучение, Виталий - за установку. Но в эту командировку от нашей лаборатории отправился еще и заведующий кафедрой, научный руководитель, профессор Комаров вместе с женой.
Я давно мечтал проехать по маршруту Москва - Пекин по железной дороге и настоял именно на таком способе транспортировки нас в Китай, объясняя, что мне необходимо время для подготовки к лекциям и семь дней в изолированном от внешнего мира купе - лучший вариант для этого. Билеты были куплены на поезд № 20 «Москва-Пекин», идущего через Забайкальск и, недоходя Порт-Артура, сворачивающего с КВЖД на Пекин.
В Москву мы с Виталием стартовали четвертого февраля также поездом, скорым 45-м. Утром в пятницу были на Казанском вокзале, который в те годы выглядел особенно неопрятно и тревожно. Тревогу создавали какие-то устрашающего вида патрули в военной форме образца 1942-го года с АК-47, а некоторые и с ручными пулеметами, на ремнях через плечо. Приклады пулеметов иногда волочились по земле, а дула торчали высоко над головами бойцов с лицами, украшенными небритой щетиной и глазами с безысходной тоской. Кроме патрульных было еще много странных людей в полувоенной форме с синими широкими лампасами на шароварах, без автоматов, но с саблями. Это, как нетрудно догадаться, красовались казаки. Откуда только они повылазили, в каких чуланах прятались все советское время? Тоски в глазах казаков не было. Они уже с раннего утра успели похмелиться, и даже не единожды.
Метро работало исправно, и через полчаса мы прибыли на станцию Аэропорт. Легендарное место - колыбель российской авиации. Пройдя мимо ворот Ходынского Поля (в то время там размещался генеральный штаб войск Варшавского договора), свернув во дворы за бензозаправкой, пройдя мимо детского садика, оказались у проходной КБ Ил. По привычной процедуре представили справки нашего первого отдела в их первом отделе, получили отмеченные предписания и временные пропуска, прошли КПП и вышли во двор КБ. Монумент Ил-2 занимал центр площади перед старым трехэтажным зданием КБ. Два новеньких черных блестящих лимузина Вольво стояли напротив входа в новое здание. Генрих Васильевич, продолжая развивать отечественную авиацию, пересел на западную автомобильную технику. Госчиновникам и руководителям российской индустрии уже было ясно, что отечественный автопром - это не для них. Никто тогда еще не предполагал, что очень скоро и от отечественной гражданской авиации не останется ничего и Аэрофлот будет эксплуатировать исключительно Боинги и Эйрбасы.
Отдел прочности размещался на втором этаже старого здания КБ, куда мы и отправились.
«Что-то тихо тут» - заметил Виталий.
«Да, жизнь замерла в этом месте» - подтвердил я.
Войдя в отдел, огромное помещение со множеством пустых столов и всего лишь несколькими работниками, быстро нашли Олега. Он играл в преферанс на одном из двух ПК, имеющихся у прочнистов. Олег не удивился нашему приезду, просто поинтересовался, что нам от него нужно. А нужно было поговорить о задачах, встретиться с Валерием Ивановичем и выяснить, когда-же будет подписан генеральным наш договор на 1993-й, утвержденный уже во всех инстанциях. Мне еще надо было посмотреть NASTRANовскую документацию, подсистему аэроупругости, в частности. В обед сходили в столовку, которая, несмотря на дефицит всего в стране, работала исправно. Салат из капусты, куриный суп, гуляш с картошкой и компот были в наличии. Поговорили за жизнь с Олегом. Он рассказал о массовых увольнениях толковых специалистов, уходящих в представительства зарубежных компаний, открывающихся в Москве. Я же пытался ободрить его, распрашивая о планах сертификации Ил-96М с PW2337 по FARам, о сотрудничестве с FAA и переработке российских норм летной годности в АП. Мне искренне верилось, что мы действительно можем сотрудничать и конкурировать с западным авиапромом, и что у ильюшинского КБ здесь большие перспективы.
Часов в пять отметили командировки, забрали предписания и отправились по своим делам в город, договорившись встретиться в десять вечера на площади перед кассами предварительной продажи билетов, что располагалась между Ленинградским и Ярославским вокзалами.
Я поехал к тетке на Люсиновскую, где провел время до вечера и в пятнадцать минут одиннадцатого уже был на площади между вокзалами. Картина происходящего там до сих пор стоит в глазах вместе со звуковым сопровождением в ушах.
В центре площади разместился духовой оркестр. Музыканты расположились полукругом, тыльной стороной обратясь к Ленинградскому вокзалу. Это были профессионалы, игравшие мелодичные произведения русской классики. Любителей музыки собралось много. Толпу составляли не только пассажиры, провожающие или встречающие. Процентов тридцать аудитории представляли бродяги и лица без определенного места жительства, бомжи. Они тоже расположились полукругом, лицом к оркестру, спинами к Ярославскому вокзалу, образовав таким образом круглую площадку между оркестром и слушателями. Все это было плохо освещено. Грязная, заплеванная площадь, серый снег, превращающийся в слякоть, запах дешевого табака и водочного перегара в холодном воздухе и еще какие-то вокзальные запахи помойки и угольных печек - вот такая неприглядная картина.
Я, медленно двигаясь, огибая оркестр и толпу, искал глазами Виталия, а увидел чету Комаровых, стоящих чуть в сторонке. Валерий Андреевич слушал духовую музыку с удовольствием. Оркестр закончил «Амурские Волны» и дирижер, желая повысить эффективность денежного сбора, обратился к толпе:
«Чего хотите послушать, граждане?»
Громче всех свое желание выразил Комаров:
«Чаттаногу чу чу!» - заорал он.
Дирижер и оркестр прореагировали на это положительно. Музыканты быстро нашли Миллеровские ноты и врезали. Толпа отнеслась к этому тоже с большим энтузиазмом: несколько крепко пьяных бомжих вышли в круг и начали танцевать. Одна из них громко запела, достаточно правильно выдерживая мелодию и какие-то похожие на правильные слова.
А еще через некоторое время сюрреалистичности к окружающей меня обстановки добавили несколько девиц из американской «Армии спасения». Они появились со стороны Ярославского вокзала в своих черных костюмах, белых блузках, форменных галстуках и шляпках. Часть бомжей, оторвавшись от музыкального зрелища, отправились за ними к микроавтобусу с привезенной едой.
Оркестр исполнил еще несколько произведений из серии «Серенада Солнечной долины», сопровождаемых пением и танцами привокзальной толпы. Появился припоздавший Виталий и мы пошли на платформы Ярославского вокзала, надеясь, что поезд уже подан. Действительно, поезд №20 стоял на первом пути и наша компания, предъявив билеты и загран пасспорта проводнице, погрузилась в вагон СВ. Наше с Виталием купе находилось в середине вагона, Комаровское - рядом с купе проводников.
Точно по расписанию, без пяти минут полночь, поезд дернулся и поехал. Я к этому времени уже лежал под одеялом и начинал засыпать.