Лающая ворона и Астраханский дневник 5
Сидит на елке и облаивает всю округу:
Еще я знаю, где здесь неподалеку обитает мяукающая ворона. Но заснять ее мне пока не удается. А впервые меня облаила ворона в ботаническом саду, что рядом с КуАИ. Практически каждый день в обеденное время я разминался и медитировал в ботсаду. Пробегая мимо помойки в нижней части сада, около оранжереи, часто спугивал ворон. Обычно они улетали, недовольно каркая. Но в один из солнечных морозных зимних дней большая и пушистая ворона, отлетев немного в направлении моего движения, уселась невысоко на ель и начала гавгать, когда я пробегал мимо. Как я выяснил позже, гавкать ее научили собаки, живущие в оранжерее. Ворона конкурировала с ними на помойке и переняла некоторые собачьи повадки.
Сейнер Sena II, приписанный к порту Виктория, почему-то уже вторую неделю стоит в гавани у Shadow Island. Обычно в это время они ловят треску и привозят ее на продажу в конце ноября.
Ленин и Мао ждут решения муниципальных властей: оставят их здесь навсегда или уберут весной:
Осень вступила в свои права:
Обитатели финской деревни топят печки:
Отлив, вода убегает из гавани браконьеров и котрабандистов:
Это я пошутил, здесь живут художники, поэты и рыбаки:
Но ходить к ним в гости без приглашения не стоит:
А я продолжу свой астраханский рассках, о хлебе насущном в этой серии.
Астраханский дневник 5
Следующую порцию осетровой икры мы готовили в ее паюсном варианте. Свежевыпотрошенная икра в ястыках помещалась в марлевом мешке в тузлук уже минут на десять-пятнадцать. А затем слегка отжималась в этом же мешке путем закручивания гороловины и формирования шарообразной формы руками. Икра внутри мешка подсыхала, просаливалась, и уже на следующий день черная глянцевая глыба была готова к употреблению.
Из осетриной головы варили суп, немного рыбы жарили, а большая часть шла на балык. Процесс изготовления балыка был тоже несложным. Осетровая туша, с отрезанной брюшиной, удаленным хребтом и хрящами, делилась пополам. Каждая половина нарезалась, вернее прорезалась, ломтиками до кожи. Бок натирался солью, соль набивалась в прорезы между ломтиками. В таком состоянии полуфабрикат балыка мог храниться достаточно долго и без холодильника. Уже через пять-семь дней просол заканчивался и обработку полуфабриката можно было продолжить. Для этого просоленый осетровый бок сутки отвмачивался в воде лагуны, после чего вывешивался для провяливания на солнце. Еще через пару дней янтарное мясо балыка просто само просилось в рот.
Икра и балык хороши с хлебом, особенно ржаным. Но хлеба у нас уже не было давно. На третий день после моего приезда Люба обнаружила, что все до одной буханки, хранящиеся в хорошо проветриваемом месте, заплесневели изнутри. Снаружи - нормальная буханка, а разрежешь - ядовито синяя мякоть внутри. Имеющийся небольшой запас муки был израсходован - только два дня мы ели блины с икрой. Рыбо-икряная диета быстро приедается и Люба уже несколько раз подначивала Левина:
«Саша, может, стрельнешь уточку? Рыба так надоела».
И Левин не выдержал:
«Бери ружье» - обратился он ко мне - «Иди, подстрели гусенка».
Гусиная охота заняла минут тридцать. Я отошел недалеко от дома и в неширокой протоке среди высоченного тростника выбрал хорошо оперившегося и уже отъевшегося гусенка. Иж-54 двенадцатого калибра, патрон с дробью номер три, пятнадцать метров до сидящей на воде птицы - очень простая охота. И еще через тридцать минут выпотрошенный, общипанный и опаленный на костре гусь тушился в имеющейся у нас жаровне.
Но хлеба этот гусь нам не заменил. И на десятый безхлебный день Левин начал отдавать приказы:
«Возьми банку икры и осетровый бок и отправляйся на канал меняться».
«На что меняться?» - не доходит до меня срау.
«Да на хлеб!» - начинает недоумевать Левин.
«С кем меняться?» - продолжаю задавать глупые вопросы.
«Остановишьк какой-нибудь пароход» - заканчивает Левин.
Не очень понимая, каким образом я остановлю пароход, я сажусь в лодку, Люба приносит поллитровую банку икру и балык, завернутый в мелкоячеистую дель. Завожу мотор и направляюсь на канал.
Мотор Ветерок бодро стучит и я, потихоньку выгрибая против течения, двигаюсь на север. За сорок минут моего плавания ни одна посудина не прошла мимо. Я уже начал подумывать о возвращении на остров, как вдруг за поворотом увидел ржавую корму баржи. Поворачиваю и вижу не одну, а аж две баржи уткнутые носами на тростниковую отмель. Одна из посудин обитаема. Три мужика вылезли на корму и наблюдают за мной. Зрелище еще то: рваная на груди тельняшка, нечесаные космы, недельная щетина. Но я без особого смущения подхожу ближе и обращаюсь с приветствием:
«Здорово, мужики!»
«Здорово» - овечает самый пожилой, шкипер, как безошибочно решил я про себя.
Подваливаю под борт, цепляюсь за привальный брус, и слышу вопрос:
«Как ты тут очутился? Чего ты тут делаешь?»
«Живу я тут» - отвечаю, и в свою очередь спрашиваю - «А вы чего тут встали, рыбу ловите?»
«Нет, какую рыбу! Наш буксир сломал винт. Ушли они в Махачкалу чиниться. Когда назад будут? Не знаем».
«А хлебушком я у вас не разживусь?» - беру быка за рога.
«Что ты! Откуда! Сами последний доедаем».
«Да я не просто прошу, я меняться хочу. Смотри» - и я демонстрирую им банку и балык - «Вот, полкило паюсной икры и три килограмма балыка за три буханки хлеба!»
«Да где ж мы возьмем хлеб, если у нас его нет» - шкиперу явно хочется получить икру и балык, но, похоже, хлеба у них и правда нет.
«Ладно» - говорю - «Пойду дальше искать» - и отталкиваюсь от баржи.
В это время из кубрика на палубу поднимается женщина, кокша, как я сразу понял, и кричит:
«Сынок, подожди! А сухари возьмешь?»
Я, стоя в лодке, одним веслом начал подгребать назад к барже:
«Возьму! А сколько дадите?»
«Ведра хватит?»
«Хватит!» - даже не задумываясь отвечаю я.
Причалив к борту отдаю носовой конец матросу с баржи и передаю икру и балык шкиперу. А через минуту кокша уже протягивала мне большое эмалированное ведро, полное сухарей. Я расправил дель на сланях, высыпал сухари, вернул ведро и завязал дель мешком.
«Спасибо и прошайте! Желаю быстрейшего возвращения вашего буксира!» - раскланиваюсь я.
«Спасибо тебе» - отвечают с баржи.
Отталкиваюсь, веслом поворачиваю нос вниз по течению, дергаю шнур стартера, врубаю скорость, даю газ и левая рука сама тянется к мешку с сухарями. Достаю сухарь, подношу ко рту и обращаю внимание на прилипшие зерна перловой каши, высушенные вместе с хлебом. Начинаю разглядывать сухарь и понимаю, что это высушенный кусок недоеденной горбушки, которую кокша не выкинула вместе с недоеденой кашей, когда мыла посуду, а вынула его из тарелки и засушила. Я отколупал крупу и с удовольствием захрустел сухарем.
По прибытию в лагерь выяснилось, что все сухари были хлебными объедками, сохраненными и высушенными запасливой кокшей. Но это нас ни капельки не смутило. Сухарей как рах хватило до прихода «аквариума» с порцией мальков и провизией.
Вспоминая эту историю с сухарями я поймал себя на мысли, что в моей сегодняшней жизни хлеб практически отсутствует. И не потому, что здесь нет, как считают многие жители бывшего СССР, настоящего хлеба. Настоящий хлеб есть. Есть замечательные немецкие и восточноевропейские пекарни. А на нашем острове есть удивительная румынская пекарня, где в деревенский хлеб выпекается в огромной русской печи и на березовых дровах. Хлеб исчез им нашего рациона сам собой в процессе адаптации к здешней жизни. И эта история с сухарями сейчас мне самому кажется удивительной.
Click to viewЕще я знаю, где здесь неподалеку обитает мяукающая ворона. Но заснять ее мне пока не удается. А впервые меня облаила ворона в ботаническом саду, что рядом с КуАИ. Практически каждый день в обеденное время я разминался и медитировал в ботсаду. Пробегая мимо помойки в нижней части сада, около оранжереи, часто спугивал ворон. Обычно они улетали, недовольно каркая. Но в один из солнечных морозных зимних дней большая и пушистая ворона, отлетев немного в направлении моего движения, уселась невысоко на ель и начала гавгать, когда я пробегал мимо. Как я выяснил позже, гавкать ее научили собаки, живущие в оранжерее. Ворона конкурировала с ними на помойке и переняла некоторые собачьи повадки.
Сейнер Sena II, приписанный к порту Виктория, почему-то уже вторую неделю стоит в гавани у Shadow Island. Обычно в это время они ловят треску и привозят ее на продажу в конце ноября.
Ленин и Мао ждут решения муниципальных властей: оставят их здесь навсегда или уберут весной:
Осень вступила в свои права:
Обитатели финской деревни топят печки:
Отлив, вода убегает из гавани браконьеров и котрабандистов:
Это я пошутил, здесь живут художники, поэты и рыбаки:
Но ходить к ним в гости без приглашения не стоит:
А я продолжу свой астраханский рассках, о хлебе насущном в этой серии.
Астраханский дневник 5
Следующую порцию осетровой икры мы готовили в ее паюсном варианте. Свежевыпотрошенная икра в ястыках помещалась в марлевом мешке в тузлук уже минут на десять-пятнадцать. А затем слегка отжималась в этом же мешке путем закручивания гороловины и формирования шарообразной формы руками. Икра внутри мешка подсыхала, просаливалась, и уже на следующий день черная глянцевая глыба была готова к употреблению.
Из осетриной головы варили суп, немного рыбы жарили, а большая часть шла на балык. Процесс изготовления балыка был тоже несложным. Осетровая туша, с отрезанной брюшиной, удаленным хребтом и хрящами, делилась пополам. Каждая половина нарезалась, вернее прорезалась, ломтиками до кожи. Бок натирался солью, соль набивалась в прорезы между ломтиками. В таком состоянии полуфабрикат балыка мог храниться достаточно долго и без холодильника. Уже через пять-семь дней просол заканчивался и обработку полуфабриката можно было продолжить. Для этого просоленый осетровый бок сутки отвмачивался в воде лагуны, после чего вывешивался для провяливания на солнце. Еще через пару дней янтарное мясо балыка просто само просилось в рот.
Икра и балык хороши с хлебом, особенно ржаным. Но хлеба у нас уже не было давно. На третий день после моего приезда Люба обнаружила, что все до одной буханки, хранящиеся в хорошо проветриваемом месте, заплесневели изнутри. Снаружи - нормальная буханка, а разрежешь - ядовито синяя мякоть внутри. Имеющийся небольшой запас муки был израсходован - только два дня мы ели блины с икрой. Рыбо-икряная диета быстро приедается и Люба уже несколько раз подначивала Левина:
«Саша, может, стрельнешь уточку? Рыба так надоела».
И Левин не выдержал:
«Бери ружье» - обратился он ко мне - «Иди, подстрели гусенка».
Гусиная охота заняла минут тридцать. Я отошел недалеко от дома и в неширокой протоке среди высоченного тростника выбрал хорошо оперившегося и уже отъевшегося гусенка. Иж-54 двенадцатого калибра, патрон с дробью номер три, пятнадцать метров до сидящей на воде птицы - очень простая охота. И еще через тридцать минут выпотрошенный, общипанный и опаленный на костре гусь тушился в имеющейся у нас жаровне.
Но хлеба этот гусь нам не заменил. И на десятый безхлебный день Левин начал отдавать приказы:
«Возьми банку икры и осетровый бок и отправляйся на канал меняться».
«На что меняться?» - не доходит до меня срау.
«Да на хлеб!» - начинает недоумевать Левин.
«С кем меняться?» - продолжаю задавать глупые вопросы.
«Остановишьк какой-нибудь пароход» - заканчивает Левин.
Не очень понимая, каким образом я остановлю пароход, я сажусь в лодку, Люба приносит поллитровую банку икру и балык, завернутый в мелкоячеистую дель. Завожу мотор и направляюсь на канал.
Мотор Ветерок бодро стучит и я, потихоньку выгрибая против течения, двигаюсь на север. За сорок минут моего плавания ни одна посудина не прошла мимо. Я уже начал подумывать о возвращении на остров, как вдруг за поворотом увидел ржавую корму баржи. Поворачиваю и вижу не одну, а аж две баржи уткнутые носами на тростниковую отмель. Одна из посудин обитаема. Три мужика вылезли на корму и наблюдают за мной. Зрелище еще то: рваная на груди тельняшка, нечесаные космы, недельная щетина. Но я без особого смущения подхожу ближе и обращаюсь с приветствием:
«Здорово, мужики!»
«Здорово» - овечает самый пожилой, шкипер, как безошибочно решил я про себя.
Подваливаю под борт, цепляюсь за привальный брус, и слышу вопрос:
«Как ты тут очутился? Чего ты тут делаешь?»
«Живу я тут» - отвечаю, и в свою очередь спрашиваю - «А вы чего тут встали, рыбу ловите?»
«Нет, какую рыбу! Наш буксир сломал винт. Ушли они в Махачкалу чиниться. Когда назад будут? Не знаем».
«А хлебушком я у вас не разживусь?» - беру быка за рога.
«Что ты! Откуда! Сами последний доедаем».
«Да я не просто прошу, я меняться хочу. Смотри» - и я демонстрирую им банку и балык - «Вот, полкило паюсной икры и три килограмма балыка за три буханки хлеба!»
«Да где ж мы возьмем хлеб, если у нас его нет» - шкиперу явно хочется получить икру и балык, но, похоже, хлеба у них и правда нет.
«Ладно» - говорю - «Пойду дальше искать» - и отталкиваюсь от баржи.
В это время из кубрика на палубу поднимается женщина, кокша, как я сразу понял, и кричит:
«Сынок, подожди! А сухари возьмешь?»
Я, стоя в лодке, одним веслом начал подгребать назад к барже:
«Возьму! А сколько дадите?»
«Ведра хватит?»
«Хватит!» - даже не задумываясь отвечаю я.
Причалив к борту отдаю носовой конец матросу с баржи и передаю икру и балык шкиперу. А через минуту кокша уже протягивала мне большое эмалированное ведро, полное сухарей. Я расправил дель на сланях, высыпал сухари, вернул ведро и завязал дель мешком.
«Спасибо и прошайте! Желаю быстрейшего возвращения вашего буксира!» - раскланиваюсь я.
«Спасибо тебе» - отвечают с баржи.
Отталкиваюсь, веслом поворачиваю нос вниз по течению, дергаю шнур стартера, врубаю скорость, даю газ и левая рука сама тянется к мешку с сухарями. Достаю сухарь, подношу ко рту и обращаю внимание на прилипшие зерна перловой каши, высушенные вместе с хлебом. Начинаю разглядывать сухарь и понимаю, что это высушенный кусок недоеденной горбушки, которую кокша не выкинула вместе с недоеденой кашей, когда мыла посуду, а вынула его из тарелки и засушила. Я отколупал крупу и с удовольствием захрустел сухарем.
По прибытию в лагерь выяснилось, что все сухари были хлебными объедками, сохраненными и высушенными запасливой кокшей. Но это нас ни капельки не смутило. Сухарей как рах хватило до прихода «аквариума» с порцией мальков и провизией.
Вспоминая эту историю с сухарями я поймал себя на мысли, что в моей сегодняшней жизни хлеб практически отсутствует. И не потому, что здесь нет, как считают многие жители бывшего СССР, настоящего хлеба. Настоящий хлеб есть. Есть замечательные немецкие и восточноевропейские пекарни. А на нашем острове есть удивительная румынская пекарня, где в деревенский хлеб выпекается в огромной русской печи и на березовых дровах. Хлеб исчез им нашего рациона сам собой в процессе адаптации к здешней жизни. И эта история с сухарями сейчас мне самому кажется удивительной.