Трудно быть богом. Лучше не пробовать
Трудно быть богом / Hard to be a god. Россия, студия «Север» при участии канала «Россия-1», 2013. Авторы сценария - Светлана Кармалита, Алексей Герман (по одноименному роману Аркадия и Бориса Стругацких). Режиссер - Алексей Герман. Операторы - Владимир Ильин, Юлий Клименко. Художники - Сергей Коковкин, Георгий Кропачёв, Елена Жукова. Костюмы - Екатерина Шапкайц. Композитор - Виктор Лебедев. В ролях: Леонид Ярмольник (дон Румата Эсторский), Юрий Цурило (барон Пампа), Наталья Мотева (Ари), Александр Чутко (дон Рэба), Евгений Герчаков (Будах) и другие. 170 мин.
Европейцы лживо приветливы, а русские искренне злы.
Леонид Ярмольник
9 декабря на авторском фестивале Андрея Плахова «Зимняя эйфория» в кинотеатре «Ролан» состоялась московская премьера завершенной версии фильма «Трудно быть богом». До этого фильм Алексея Германа-старшего, снимавшийся 14 лет и уже после смерти режиссера завершенный Светланой Кармалитой и Алексеем Германом-младшим, был показан на Римском кинофестивале. Российский прокат начнется в феврале 2014-го.
Мне не хотелось бы подтвердить слова Леонида Ярмольника, исполнителя главной роли, сказанные им перед сеансом и вынесенные в эпиграф, - постараюсь не быть злым, но все же быть искренним.
Когда начался последний эпизод фильма - сцена после Арканарской резни - мне буквально стало дурно от предчувствия: этот грандиозный трехчасовой эпик, черно-белая каллиграфия грязи и уродства уже никуда не сможет вырулить, всё кончится ничем.
Увы, чуда не произошло.
Визуальный ряд фильма уже не раз сравнили с Босхом и Брейгелем. Да, здесь чего только нет. Средневековье не условно-обобщенное, а чрезвычайно конкретное: каждый висельник висит с «лица необщим выраженьем»; из поротых задниц вытаскивают настоящие колючки; пояс целомудрия за отсутствием ключа размыкают фомкой; кишки вываливаются связками, как будто их хозяев нашпиговали колбасой; да и главный герой-гуманист дон Румата Эсторский - лучший дуэлянт империи ни одного человека не убил, он только отрубил 372 уха, а еще не хило ломает носы двумя пальцами. Отличие от нидерландских мастеров только в том, что здесь нет иносказательности и второго плана - жизнь показана как бессмысленная физиологическая повинность.
Сюжет развивается «по обочине» того, что мы постоянно видим в кадре. Это вообще Герману свойственно, но здесь, видимо, полагаясь на грамотного зрителя, он не считает нужным что-либо объяснять. Тот, кто не читал роман Стругацких, просто не поймет ничего - кто такие дон Румата, дон Кондор, дон Рэба, барон Пампа, Будах, Арата Горбатый? Ключевая мысль, о важности которой Герман сам не раз говорил на встречах и в интервью - «после серых всегда приходят черные», - звучит под конец в словах Руматы, но кто «серые» и кто «черные» практически невозможно разобрать.
Преследование «умников», занимающее важное место в романе («…дон Рэба взялся за дело по-настоящему. За годы своего пребывания на посту всесильного министра охраны короны он произвел в мире арканарской культуры такие опустошения, что вызвал неудовольствие даже у некоторых благородных вельмож, заявлявших, что двор стал скучен…» ), у Германа оборачивается последовательным вытравлением всего трансцендентального в изображении Арканара. По художественному мастерству его фильм намного превосходит «Страсти Христовы» Мела Гибсона, но обе картины удивительно похожи по редуцированию смысла к агрессивной телесности. Как Гибсон выстраивает одиозный образ античного мира, в котором мало что различимо, кроме немотивированной злобы и у римлян и у евреев, так Герман переносит нас в некие «темные века», где в оседлом, структурированном обществе есть духовенство, «Орден», обвинения в ереси, но нет религии и какой-либо духовной культуры.
В таком мире некуда поместить Бога, потому что место бога узурпировано самим Руматой, по арканарской версии потомком местного языческого божества, а в космическом контексте представителем более развитой цивилизации, в данном случае Земной. Румата же и вноситель культуры, культурный герой этого мира, он играет на духовых инструментах, на память читает хокку и «Гул затих. Я вышел на подмостки…» («- Кто это написал? - Я»), одних норовит прогнать непонятно куда («Иди отсюда» - его самые повторяющиеся слова), других помыть. Он обещает поэту Муге: «А ты останешься в песнях. Поверь. Это не так уж и мало» и вступая, наконец, в бой со злом, молится: «Господи, если Ты есть, останови меня!» Но нет Господа, и нет духовного горизонта у Руматы, он такая же ограниченная тварь, как любой арканарец - ну, более просвещенная, окультуренная и технически вооруженная.
Кишение человечины в каждом кадре уступает место опустевшему пейзажу Арканара после резни. Завалы трупов, оторванные головы и конечности, кучка переругивающихся землян, Румата умывает ноги и, как феллиниевский клоун, играет на трубе… Но нет трансцендентального скачка, нет смены перспективы, нет катарсиса.
Почему человеку НЕВОЗМОЖНО быть богом? Любой человек, читавший Бахтина, ответит легко. Потому что бог - автор, а человек - герой. Автор обладает избытком вИдения, которое недоступно герою. Автор находится в вертикальном мире, а герой - в горизонтальном. Глазами дона Руматы мы видим горизонтальный мир - даже без линии горизонта.
Если не ты сотворил этот мир, у тебя вряд ли получится его оптимизировать - в советское время это была неплохая, даже прорывная идея, но сейчас она явно перезрела. Мы уже знаем, что средневековье - не только грязь, грех и говно, каковым видел его исторический материализм, но и нечто, требующее внимания и понимания, потому что это это был мир, развернутый к Богу.
Сотворил ли Герман свой Арканар сам? Отчасти, да. Отчасти, нет. Собственно, он только сделал явным заложенный в романе парадокс: как человек, порожденный советской феодальной системой, может быть внеположен другой феодальной системе, каковая является сгущенной картинкой негативных сторон этой же самой системы (Рэба - читай: Берия, и прочие аллюзии)? Из идеализированного совкового рая честный парень Антон-Румата попал в концентрированный совковый ад, и вот из этой тавтологии самому режиссеру оказалось телепортировать некуда. Другая планета, а всё то же самое, другая эпоха, а всё то же самое. В этой топкой безнадеге, как мне представляется, причина катастрофы проекта под названием «Трудно быть богом».
P. S. Изобразительный перфекционизм, три года озвучания, неоднозначность замысла и воплощения и сама многолетняя история сотворения «неведомого шедевра», драматично переплетенная с биографией великого режиссера, - всё это безусловно обещает, что посмертный фильм Германа останется в истории кино, его будут смотреть и интерпретировать снова и снова. Я тоже схожу в феврале посмотреть его еще раз. Первое впечатление - не всегда самое верное.
http://okino.ru/news/details/6447
Европейцы лживо приветливы, а русские искренне злы.
Леонид Ярмольник
9 декабря на авторском фестивале Андрея Плахова «Зимняя эйфория» в кинотеатре «Ролан» состоялась московская премьера завершенной версии фильма «Трудно быть богом». До этого фильм Алексея Германа-старшего, снимавшийся 14 лет и уже после смерти режиссера завершенный Светланой Кармалитой и Алексеем Германом-младшим, был показан на Римском кинофестивале. Российский прокат начнется в феврале 2014-го.
Мне не хотелось бы подтвердить слова Леонида Ярмольника, исполнителя главной роли, сказанные им перед сеансом и вынесенные в эпиграф, - постараюсь не быть злым, но все же быть искренним.
Когда начался последний эпизод фильма - сцена после Арканарской резни - мне буквально стало дурно от предчувствия: этот грандиозный трехчасовой эпик, черно-белая каллиграфия грязи и уродства уже никуда не сможет вырулить, всё кончится ничем.
Увы, чуда не произошло.
Визуальный ряд фильма уже не раз сравнили с Босхом и Брейгелем. Да, здесь чего только нет. Средневековье не условно-обобщенное, а чрезвычайно конкретное: каждый висельник висит с «лица необщим выраженьем»; из поротых задниц вытаскивают настоящие колючки; пояс целомудрия за отсутствием ключа размыкают фомкой; кишки вываливаются связками, как будто их хозяев нашпиговали колбасой; да и главный герой-гуманист дон Румата Эсторский - лучший дуэлянт империи ни одного человека не убил, он только отрубил 372 уха, а еще не хило ломает носы двумя пальцами. Отличие от нидерландских мастеров только в том, что здесь нет иносказательности и второго плана - жизнь показана как бессмысленная физиологическая повинность.
Сюжет развивается «по обочине» того, что мы постоянно видим в кадре. Это вообще Герману свойственно, но здесь, видимо, полагаясь на грамотного зрителя, он не считает нужным что-либо объяснять. Тот, кто не читал роман Стругацких, просто не поймет ничего - кто такие дон Румата, дон Кондор, дон Рэба, барон Пампа, Будах, Арата Горбатый? Ключевая мысль, о важности которой Герман сам не раз говорил на встречах и в интервью - «после серых всегда приходят черные», - звучит под конец в словах Руматы, но кто «серые» и кто «черные» практически невозможно разобрать.
Преследование «умников», занимающее важное место в романе («…дон Рэба взялся за дело по-настоящему. За годы своего пребывания на посту всесильного министра охраны короны он произвел в мире арканарской культуры такие опустошения, что вызвал неудовольствие даже у некоторых благородных вельмож, заявлявших, что двор стал скучен…» ), у Германа оборачивается последовательным вытравлением всего трансцендентального в изображении Арканара. По художественному мастерству его фильм намного превосходит «Страсти Христовы» Мела Гибсона, но обе картины удивительно похожи по редуцированию смысла к агрессивной телесности. Как Гибсон выстраивает одиозный образ античного мира, в котором мало что различимо, кроме немотивированной злобы и у римлян и у евреев, так Герман переносит нас в некие «темные века», где в оседлом, структурированном обществе есть духовенство, «Орден», обвинения в ереси, но нет религии и какой-либо духовной культуры.
В таком мире некуда поместить Бога, потому что место бога узурпировано самим Руматой, по арканарской версии потомком местного языческого божества, а в космическом контексте представителем более развитой цивилизации, в данном случае Земной. Румата же и вноситель культуры, культурный герой этого мира, он играет на духовых инструментах, на память читает хокку и «Гул затих. Я вышел на подмостки…» («- Кто это написал? - Я»), одних норовит прогнать непонятно куда («Иди отсюда» - его самые повторяющиеся слова), других помыть. Он обещает поэту Муге: «А ты останешься в песнях. Поверь. Это не так уж и мало» и вступая, наконец, в бой со злом, молится: «Господи, если Ты есть, останови меня!» Но нет Господа, и нет духовного горизонта у Руматы, он такая же ограниченная тварь, как любой арканарец - ну, более просвещенная, окультуренная и технически вооруженная.
Кишение человечины в каждом кадре уступает место опустевшему пейзажу Арканара после резни. Завалы трупов, оторванные головы и конечности, кучка переругивающихся землян, Румата умывает ноги и, как феллиниевский клоун, играет на трубе… Но нет трансцендентального скачка, нет смены перспективы, нет катарсиса.
Почему человеку НЕВОЗМОЖНО быть богом? Любой человек, читавший Бахтина, ответит легко. Потому что бог - автор, а человек - герой. Автор обладает избытком вИдения, которое недоступно герою. Автор находится в вертикальном мире, а герой - в горизонтальном. Глазами дона Руматы мы видим горизонтальный мир - даже без линии горизонта.
Если не ты сотворил этот мир, у тебя вряд ли получится его оптимизировать - в советское время это была неплохая, даже прорывная идея, но сейчас она явно перезрела. Мы уже знаем, что средневековье - не только грязь, грех и говно, каковым видел его исторический материализм, но и нечто, требующее внимания и понимания, потому что это это был мир, развернутый к Богу.
Сотворил ли Герман свой Арканар сам? Отчасти, да. Отчасти, нет. Собственно, он только сделал явным заложенный в романе парадокс: как человек, порожденный советской феодальной системой, может быть внеположен другой феодальной системе, каковая является сгущенной картинкой негативных сторон этой же самой системы (Рэба - читай: Берия, и прочие аллюзии)? Из идеализированного совкового рая честный парень Антон-Румата попал в концентрированный совковый ад, и вот из этой тавтологии самому режиссеру оказалось телепортировать некуда. Другая планета, а всё то же самое, другая эпоха, а всё то же самое. В этой топкой безнадеге, как мне представляется, причина катастрофы проекта под названием «Трудно быть богом».
P. S. Изобразительный перфекционизм, три года озвучания, неоднозначность замысла и воплощения и сама многолетняя история сотворения «неведомого шедевра», драматично переплетенная с биографией великого режиссера, - всё это безусловно обещает, что посмертный фильм Германа останется в истории кино, его будут смотреть и интерпретировать снова и снова. Я тоже схожу в феврале посмотреть его еще раз. Первое впечатление - не всегда самое верное.
http://okino.ru/news/details/6447