Разговоры чинарей
Болея, читаю "Разговоры" Липавского, т.е. записанные Липавским. Говорят обо всем и по-всякому. Читают свои произведения и говорят о них. Очень откровенно. Рассказывают сны. Иногда говорят за глаза о ком-то из них отсутствующем. Интонацию, душевный и интеллектуальный склад каждого слышишь очень отчетливо.
Самый серьезный из них, конечно, Друскин. Чего стоит название прочитанного им эссе - "Чем я себе противен". Хармс - он и у Липавского Хармс. Это о нем кто-то из друзей - что попытку движения к святости он начинал с ежедневной клизмы. Введенский, Алейников, Заболоцкий узнаваемо соответствуют своим стихам, Введенский еще и своим фотографиям. Совершенно новая для меня фигура - "записыватель", Леонид Липавский. В этом же томике есть его "Исследование ужаса", совершенно замечательная "Теория слов", еще мелкие текстики типа лейбницевских мелочей. "Существовать - это значит просто отличаться". "Выражение лица прежде самого лица, лицо - это застывшее выражение". За этим - его теория стихий, которые воплощаются в вещах и в словах. И еще - общее им, кажется, всем усомнение индивидуальности как отдельно существующей.
Самый серьезный из них, конечно, Друскин. Чего стоит название прочитанного им эссе - "Чем я себе противен". Хармс - он и у Липавского Хармс. Это о нем кто-то из друзей - что попытку движения к святости он начинал с ежедневной клизмы. Введенский, Алейников, Заболоцкий узнаваемо соответствуют своим стихам, Введенский еще и своим фотографиям. Совершенно новая для меня фигура - "записыватель", Леонид Липавский. В этом же томике есть его "Исследование ужаса", совершенно замечательная "Теория слов", еще мелкие текстики типа лейбницевских мелочей. "Существовать - это значит просто отличаться". "Выражение лица прежде самого лица, лицо - это застывшее выражение". За этим - его теория стихий, которые воплощаются в вещах и в словах. И еще - общее им, кажется, всем усомнение индивидуальности как отдельно существующей.