Идя разумевать, где нас нет еще, а возвращаясь понимать, что мы
Чтение Книги пророка Иезекииля, с одной стороны, и разговор с бр. Жеромом Лефертом (eus_hieronymus) о неисчерпаемости священного текста, с другой, обратили меня к чтению «Бесед на пророка Иезекииля, иже во святых отца нашего Григория Двоеслова», каковые нашел в Сети в издании 1863 года в очень на мой вкус красивом переводе архим. Климента. Связь со св. Григорием та, что бр. Жером припомнил его слова - во истолкование образа колеса в видении Иезекииля:
«Но что значит колесо, если не Св. Писание, которое всякою частию обращается к умам слушающих и не задерживается на пути своего проповедания никаким углом заблуждения? Но обращается всякою частию, потому что среди приятностей и неприятностей поступает вчеред правильно и тихо. Потому что круг заповедей его иногда поднимается вверх, иногда опускается вниз; что для совершенных говорится духовно, то для слабых сообразуется с буквою; и то самое, что младенцы разумеют по букве, ученые мужи чрез духовное разумение возводят вверх. … Но поелику оно (Писание) повсюду назидает, то как бы колесо катится кругом. … За тем следует: и вид колес, и дело их, как бы вид моря. Священные итзречения справедливо уподобляются видению моря, потому что в них великие книги мнений, кучи смыслов…».
А четырехлицые животные по св. Григорию - это пророки, святые, совершенные люди, т.е. все мы - в норме. Особенно мне понравилось толкование дважды повторенных слов о прямом их движении, без оглядки назад. Но дальше говорится вроде бы нечто противоположное (в славянском переводе противоречие заметнее, за счет использования одного и того же слова «обращаться», оборачиваться. И вот как толкует это св. отец:
«Когда впереди сказано: идяху, и не обращахуся, то как же теперь говорится: животные течаху, и обращахуся? Это кажется чрезвычайным противоречием: идяху, и не обращахуся, и течаху, и обращахуся. Но как это надо уразуметь, мы скоро узнаем, если тщательно различаем две жизни. именно, деятельную и созерцательную. Ибо держась первой, мы можем быть постоянными, но в другой никак не можем держать напряженной души. Ибо, оставляя свое нерадение, и возбуждая самих себя к ревности доброй деятельности, куда мы идем, если не к деятельной жизни? От этой жизни мы после никак не должны возвращаться назад, потому что тот, кто после оной возвращается к цепенению нерадения, к делам нечестия, которые оставил, без сомнения не умеет быть небесным животным. Но когда мы от деятельной жизни возвышаемся к созерцательной: то, поелику ум не может долго стоять в созерцании, но все, что он видит в вечности чрез зеркало и загадочно, видит это украдкою и мимоходом, сам дух, отраженный своею слабостию и безпредельностию толикой высоты, возвращается в самаго себя. И по необходимости возвращается к жизни деятельной, чтобы не отказаться от возможности добрых дел, когда ум не имеет силы возвышаться к созерцанию небесного. И таким образом бывает, что сей, получив помощь от самых своих добрых дел, опять чрез созерцание воспаряет к горнему, и приемлет питание любви от пищи созерцательной истины. Но поелику самая слабость повреждения не может долго держаться в этом состоянии, то он опять возвращаясь к добрым делам, услаждается памятию о сладости Божией и внешними делами благочестия, а внутренно питается святыми желаниями. Поэтому-то о совершенных мужах, возращающихся в себя после созерцания, говорится: память множества благости твоея отрыгнут (Пс. 144, 7). Потому что они, предвкушая сладость внутренней приятности чрез соприкосновение с ней, где только могут, стараются всегда обновлять памятование о ней и отрыгать в собеседовании. Поэтому и Псалмопевец справедливо увещевает нас, говоря: свет воссия праведнику, и правым сердцем веселие. Веселитеся праведные о Господе и исповедайте память святыни Его (Пс. 96, 11-12). Он же еще говорит: Коль многое множество благости Твоея, Господи (Пс. 30, 20)! Этой именно благости, сколь она велика, никак нельзя было бы дознать, если бы он (Псалмопевец) по временам не вкушал ее созерцанием. Поэтому он еще говорит: аз рех во изступлении моем: отвержен есмь от лица очию Твоею (Пс. 30, 23). Ибо. если б он, возвышенный в восторге души, не знал сладости вечной жизни, то, ниспустившись опять в этот мир, не стал бы разбирать, как далеко лежал он отверженным.
Итак, означенные животные идут и не обращаются, и - идут и обращаются; потому что святые мужи от деятельной жизни, на которую решились, не обращаются к нечестию, а от созерцательной, которой по тяжести выносить не могут, возвращаются к деятельной. Ибо, как сказано, они, будучи побеждаемы самою тяжестию своей слабости, отраженные возвращаются в самих себя, чтоб идя научались, чего желать должны, а возвращаясь знали, где они лежат. Идя должны разумевать, где их нет еще, а возвращаясь должны понимать, что они».
Вот и мне захотелось отрыгнуть прочитанное в собеседовании с Вами, друзья мои. С праздником Вознесения Господня!
«Но что значит колесо, если не Св. Писание, которое всякою частию обращается к умам слушающих и не задерживается на пути своего проповедания никаким углом заблуждения? Но обращается всякою частию, потому что среди приятностей и неприятностей поступает вчеред правильно и тихо. Потому что круг заповедей его иногда поднимается вверх, иногда опускается вниз; что для совершенных говорится духовно, то для слабых сообразуется с буквою; и то самое, что младенцы разумеют по букве, ученые мужи чрез духовное разумение возводят вверх. … Но поелику оно (Писание) повсюду назидает, то как бы колесо катится кругом. … За тем следует: и вид колес, и дело их, как бы вид моря. Священные итзречения справедливо уподобляются видению моря, потому что в них великие книги мнений, кучи смыслов…».
А четырехлицые животные по св. Григорию - это пророки, святые, совершенные люди, т.е. все мы - в норме. Особенно мне понравилось толкование дважды повторенных слов о прямом их движении, без оглядки назад. Но дальше говорится вроде бы нечто противоположное (в славянском переводе противоречие заметнее, за счет использования одного и того же слова «обращаться», оборачиваться. И вот как толкует это св. отец:
«Когда впереди сказано: идяху, и не обращахуся, то как же теперь говорится: животные течаху, и обращахуся? Это кажется чрезвычайным противоречием: идяху, и не обращахуся, и течаху, и обращахуся. Но как это надо уразуметь, мы скоро узнаем, если тщательно различаем две жизни. именно, деятельную и созерцательную. Ибо держась первой, мы можем быть постоянными, но в другой никак не можем держать напряженной души. Ибо, оставляя свое нерадение, и возбуждая самих себя к ревности доброй деятельности, куда мы идем, если не к деятельной жизни? От этой жизни мы после никак не должны возвращаться назад, потому что тот, кто после оной возвращается к цепенению нерадения, к делам нечестия, которые оставил, без сомнения не умеет быть небесным животным. Но когда мы от деятельной жизни возвышаемся к созерцательной: то, поелику ум не может долго стоять в созерцании, но все, что он видит в вечности чрез зеркало и загадочно, видит это украдкою и мимоходом, сам дух, отраженный своею слабостию и безпредельностию толикой высоты, возвращается в самаго себя. И по необходимости возвращается к жизни деятельной, чтобы не отказаться от возможности добрых дел, когда ум не имеет силы возвышаться к созерцанию небесного. И таким образом бывает, что сей, получив помощь от самых своих добрых дел, опять чрез созерцание воспаряет к горнему, и приемлет питание любви от пищи созерцательной истины. Но поелику самая слабость повреждения не может долго держаться в этом состоянии, то он опять возвращаясь к добрым делам, услаждается памятию о сладости Божией и внешними делами благочестия, а внутренно питается святыми желаниями. Поэтому-то о совершенных мужах, возращающихся в себя после созерцания, говорится: память множества благости твоея отрыгнут (Пс. 144, 7). Потому что они, предвкушая сладость внутренней приятности чрез соприкосновение с ней, где только могут, стараются всегда обновлять памятование о ней и отрыгать в собеседовании. Поэтому и Псалмопевец справедливо увещевает нас, говоря: свет воссия праведнику, и правым сердцем веселие. Веселитеся праведные о Господе и исповедайте память святыни Его (Пс. 96, 11-12). Он же еще говорит: Коль многое множество благости Твоея, Господи (Пс. 30, 20)! Этой именно благости, сколь она велика, никак нельзя было бы дознать, если бы он (Псалмопевец) по временам не вкушал ее созерцанием. Поэтому он еще говорит: аз рех во изступлении моем: отвержен есмь от лица очию Твоею (Пс. 30, 23). Ибо. если б он, возвышенный в восторге души, не знал сладости вечной жизни, то, ниспустившись опять в этот мир, не стал бы разбирать, как далеко лежал он отверженным.
Итак, означенные животные идут и не обращаются, и - идут и обращаются; потому что святые мужи от деятельной жизни, на которую решились, не обращаются к нечестию, а от созерцательной, которой по тяжести выносить не могут, возвращаются к деятельной. Ибо, как сказано, они, будучи побеждаемы самою тяжестию своей слабости, отраженные возвращаются в самих себя, чтоб идя научались, чего желать должны, а возвращаясь знали, где они лежат. Идя должны разумевать, где их нет еще, а возвращаясь должны понимать, что они».
Вот и мне захотелось отрыгнуть прочитанное в собеседовании с Вами, друзья мои. С праздником Вознесения Господня!