Господи, помилуй
pavel_g_m все цитирует сочувственно о. Вяч. Рубского, на этот раз об устаревшей идее греха, о ненужности молитв о прощении и о невозможности мыслить Бога наказующим.
Некоторым это нравится. А, по-моему, крайне сомнительные вещи говорит означенный иерей.
Вот мои возражения:
Начну с того, что мало что понял в велеречивом пассаже о "позитивном смысле покаяния". Точнее так: понял и согласен, что закрытость от Бога - беда, можно сказать и "грех". Но не вижу связи с критикой "устаревшего" понимания покаяния.
Перехожу к этой критике.
Тут три вопроса: 1) о грехе как нарушении воли Божией, 2) о покаянии как раскаянии в грехе и просьбе о прощении и 3) о Боге как наказующем.
По пунктам.
1) Не вижу ничего неправильного в том, чтобы считать волю Божью императивом для верующего (что же еще?), а нарушение ее - грехом (т.е. неправильным, дурным). Рубский и не обосновывает никак этот тезис.
2) Использую аналогию с отношениями между людьми. Разве просящий прощения всегда делает это, чтобы избежать наказания? И разве уверенность в том, что прощение неизбежно обессмысливает эту просьбу? Суть ведь не в этом, она, думаю, в том, что, признавая грех, вину, мы свидетельствуем, что осознали и пережили порочность соделанного и тем превращаем его в ошибку, промах (этимологическое значение и русского "грех", и греческого "амартиа").
3) Вот этот вопрос посерьезнее. Рубский не первый, кто говорит о том, что представление о наказующем Боге (а оно, безусловно, присутствует в молитве "Господи, помилуй!") искажает Его образ, изображая Его как мелочного, мстительного и т.п. Думаю, что это рассуждение, по меньшей мере, проблематично.
Во-первых, в наших попытках мыслить Бога мы (и иначе невозможно) приписываем Ему максимум совершенства (собственно, и модернистская критика Рубского движима этим). Но в совершенство, помимо милости и любви, входит и справедливость. Кажется, в еврейских мидрашах содержится образ двух рук Бога, милующей и судящей. И, хотя любовь в нашей христианской вере ставится превыше всего, возможность справедливой кары за длящееся злодейство как восстановление "Божественного правопорядка" не устраняется совсем. Во всяком случае, в отношении себя самого считаю правильным мыслить ее реальной.
Во-вторых, опять этимология. "Наказание" в русском языке буквально значит "научение". Что, разве неправа любящая мать наказывающая ребенка, прежде чем, конечно же, простить его? А как иначе может Бог оказать свою любовь к страдающим, нежели вразумляя наказанием тех, кто страдания причиняет? Что такое безмерная милость к волкам как не предательство им овец?
Некоторым это нравится. А, по-моему, крайне сомнительные вещи говорит означенный иерей.
Вот мои возражения:
Начну с того, что мало что понял в велеречивом пассаже о "позитивном смысле покаяния". Точнее так: понял и согласен, что закрытость от Бога - беда, можно сказать и "грех". Но не вижу связи с критикой "устаревшего" понимания покаяния.
Перехожу к этой критике.
Тут три вопроса: 1) о грехе как нарушении воли Божией, 2) о покаянии как раскаянии в грехе и просьбе о прощении и 3) о Боге как наказующем.
По пунктам.
1) Не вижу ничего неправильного в том, чтобы считать волю Божью императивом для верующего (что же еще?), а нарушение ее - грехом (т.е. неправильным, дурным). Рубский и не обосновывает никак этот тезис.
2) Использую аналогию с отношениями между людьми. Разве просящий прощения всегда делает это, чтобы избежать наказания? И разве уверенность в том, что прощение неизбежно обессмысливает эту просьбу? Суть ведь не в этом, она, думаю, в том, что, признавая грех, вину, мы свидетельствуем, что осознали и пережили порочность соделанного и тем превращаем его в ошибку, промах (этимологическое значение и русского "грех", и греческого "амартиа").
3) Вот этот вопрос посерьезнее. Рубский не первый, кто говорит о том, что представление о наказующем Боге (а оно, безусловно, присутствует в молитве "Господи, помилуй!") искажает Его образ, изображая Его как мелочного, мстительного и т.п. Думаю, что это рассуждение, по меньшей мере, проблематично.
Во-первых, в наших попытках мыслить Бога мы (и иначе невозможно) приписываем Ему максимум совершенства (собственно, и модернистская критика Рубского движима этим). Но в совершенство, помимо милости и любви, входит и справедливость. Кажется, в еврейских мидрашах содержится образ двух рук Бога, милующей и судящей. И, хотя любовь в нашей христианской вере ставится превыше всего, возможность справедливой кары за длящееся злодейство как восстановление "Божественного правопорядка" не устраняется совсем. Во всяком случае, в отношении себя самого считаю правильным мыслить ее реальной.
Во-вторых, опять этимология. "Наказание" в русском языке буквально значит "научение". Что, разве неправа любящая мать наказывающая ребенка, прежде чем, конечно же, простить его? А как иначе может Бог оказать свою любовь к страдающим, нежели вразумляя наказанием тех, кто страдания причиняет? Что такое безмерная милость к волкам как не предательство им овец?