Воспоминания бродячего певца,или Чего мы не знаем о Григории Гнесине?
Этот веер черный,
Веер драгоценный,
Он в себе скрывает
Верность и измены.
Помните ли вы некогда очень популярный романс «Этот веер черный, веер драгоценный» на музыку П. Сарасате? Его русский текст принадлежит Григорию Гнесину.
Мне, музыканту, невозможно не знать славный клан Гнесиных - музыкантов, педагогов и просветителей. Из девяти братьев и сестер только два старших брата не стали музыкантами. Имена пятерых сестер и композитора Михаила Гнесина у нас на слуху, а фигура младшего брата, Григория, пока скрывается в тени. Между тем это был человек, наделенный незаурядными способностями. Он учился в Петербургской консерватории, покинул ее после студенческих волнений, отправился в Италию, где обучался пению, а вернувшись в Петроград в 1917 году, издал книгу «Воспоминания бродячего певца. Очерки Италии». Потом Григорий Фабианович преподавал пение в детском доме, выступал как певец, участвовал в радиопередачах (популярную детскую передачу «Дядя Гриша рассказывает»), заведовал нотной библиотекой Ленинградского радио. Был он к тому же писателем и поэтом, умелым переводчиком, библиофилом. Вел он и просветительскую работу: писал многочисленные статьи по истории искусств, популярные очерки, читал лекции.
Закончилась жизнь Григория Гнесина трагически - расстрелом по незаконному обвинению в 1938 году. После него сохранилось совсем немного - несколько фотографий, письма к брату Михаилу, рукописи стихотворений и музыкальных произведений.
Я с увлечением и восторженным недоумением прочла книгу «Воспоминания бродячего певца», написанную талантливо, ярко и увлекательно. С недоумением потому, что никак не верилось, что все это могло происходить с автором в действительности. Но что нам остается - только верить этому талантливому рассказчику! Верить в то, как пел он на улицах городов и поездах, в то, что принимал он участие в спектаклях труппы dell’arte, жил рядом с разбойниками и рыбаками, верить в страстные итальянские романы со знатными красавицами и прелестными рыбачками. Любовь к Италии пронизывает и его поэзию.
Вот отрывки из книги «Воспоминания бродячего певца»
Глава «Встреча в Венеции»
"Мы долго молчали, провожая теплый чудесный день. Понемногу опустилась дымка прохладных сумерек, и над нами - в небе и позади нас - в черных полосах далекого города зажглись огненные звезды.
Моя спутница взяла на гитаре несколько звучных мягких аккордов, и сразу всей душой меня потянуло к пению. Я запел. Сначала тихо, несмело, потом, когда одобрение гондольера и спутницы затронуло пробужденную струну, я дал волю голосу и чувству - и мощно разлились над итальянским заливом русские песни. Широта, грусть и безумная тоска сменялись раздольем и силой».
«К часу дня, едва перекусив в кафе на площади святого Марка, я пришел во Дворец Дожей. Должен сознаться, что к истинному пониманию искусства у меня не было солидной подготовки, и все, что ни видел я, проходило через призму чувства, и только преломляясь в нем, доходило до моего сознания. Но к красоте я был подготовлен всей мечтой об Италии, и ее я воспринимал во всем, где бы она не появлялась.
Долго любовался я чудесным видом на залив с высокого балкона; потом, рассматривая живопись и фрески, остановился взором на странной пустоте в левом углу залы Верховного совета, где в длинной цепи портретов дожей недоставало одного звена. Там вместо портрета стояла краткая надпись: «Здесь место Марина Фальери, обезглавленного за преступления».
И вспомнились мне «Серапионовы братья» Гофмана, где лучше всякой летописи рассказана история Фальери и венецианской красавицы, его жены».
Глава «С гитарой до Болоньи»
«Не оглядываясь, не ища публики, я сел в центре прелестного садика, окруженного каналом - и запел по-французски сначала «Вертера», потом популярные и легкие мелодии Массне и Гуно.
Опустив голову, с закрытыми глазами, невольно вслушиваясь в собственный голос, так непривычно звучащий на открытом воздухе, я чувствовал на руках ласкающее солнце, и пелось мне как-то особенно легко и приятно. Когда я поднял глаза, вокруг меня уже столпились дети и взрослые, бедные и богатые. Тогда, мгновенно просветлев, я спел им по-французски любимейшую итальянскую песню «O sole mio», - это растрогало их. В черную шляпу, скатившуюся на песок к моим ногам, полетели монеты - и не только медь, но и серебро».
«Синьора Анжелика Тассони повела меня на балкон, выходивший к «Саду Маргариты» с его длинным тонким озером. Это дало мне возможность, играя каламбуром, с любезной и нежной улыбкой сказать, что если это - Сад Маргариты, то я - влюбленный Фауст и нахожусь в ее покоях. Смех, шутки, веселые улыбки. И даже жаль было, что время летело так быстро. Я подошел к роялю, открыл его и запел в этой обстановке полумрака, тишины, красивой женщины рядом… Это были песни нежные, тихие, сладкие - песни любви, для которых рояль был старинной лютней-посредником томящихся влюбленных сердец».
Глава «В комической труппе»
«Театр «Комедии дель-арте» не умер. Он существует, но научиться ему можно не в школьных студиях, а только в театре, подобном тому, в котором случайно подвизался я. Она может существовать только в такой исключительно экспансивной стране, где рампа является настолько узенькой чертой, что сплошь и рядом бывает трудно уяснить себе - по какую сторону театрального занавеса происходит лицедейство: там, где блестят огоньки рампы, или в полумраке зала…»
Глава «Встреча на Везувии»
«Как странно, что Помпею называют Мертвым Городом. Я редко в жизни встречал такое бесконечное разнообразие кипучей жизни, какое встретил там. Каждый камень, каждая травка, пробивающая дорогу в тени разрушенного дома, каждая надпись сверкающего мрамора раскрывают тысячи картин, полных шума, блеска и несмолкаемого гула. Жизнь, и какая богатая жизнь!»
Джакомо Броджи «Помпеи. Панорама с улицы Изобилия» Конец XIX века
Вид Помпей и Везувия, 19 век
Глава «Грот бессмертных»
«В центре гористого и прекрасного острова Иския возвышается Эпомео, давно потухший вулкан. Кругом скалистым венком расстилаются темные плоскогорья. Все - в зелени блистающих на солнце фруктовых садов и длинных рядов густого виноградника.
В одном из юго-западных уголков острова, где темные склоны, поросшие высокой травой и колючими кактусами, спускаются к мысу Негро, виднеются развалины кирпичных стен - едва заметные остатки дворца Диоклетиана. Стены заросли мхом и плющом, и нет никакой возможности проникнуть внутрь»
Искья, вулкан Эпомео (фото с сайта www.yamgu.com)
Глава «С гитарой по Сицилии и Тунису»
«Приближаясь к светло-желтым, по чти белым песчаным берегам, пароход пошел вдоль длинного и тонкого полуострова. Исчезла синева моря, вода становилась все серее и серее, почти принимая цвет песка. И вот мы подъехали к тунисскому порту, к Гулетте. Отсюда открылся странный вид: впереди и до самого города тянулось огромное озеро, настолько мелкое, что посреди него пришлось прорыть длинный канал, по которому пароходы могут подойти к самому Тунису. Город отсюда представлялся еще неясным, в виде множества минаретов и куполов».
Площадь Баб-Суика-Сукер, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«Даже базар в Смирне не так ярко восточен, как в Тунисе. Запах амбры, роз, мускуса и ладана погружал в какую-то сладкую негу. За бесценок мы покупали самые дорогие в Европе духи, наполняя ими мой горный мешок. Кругом сновала толпа в чалмах и балахонах - цветная, то смуглая, то желтая толпа. Мы обошли все кварталы, купив и туфли, и дамасский кинжал, и шелковые шарфы».
Базар Сук-эль-Трук, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«Там, где теперь была полумертвая долина, стоял когда-то Карфаген. И ничего, ничего от него не осталось. Задумавшись глядел я вниз, когда странная песня Мелитты пробудила меня.
Скован кольчугой из мраморных стен,
В мире бессмертен один Карфаген.
Земли и воды склонились пред ним.
Солнце, Танита, над царством твоим.
Солнце Египта померкло давно.
Солнце Эллады - на склоне оно.
Славься, Танита! Кольцом золотым -
Вечное солнце над царством твоим».
Вид Голетты, Кафаген, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«После обеда мы посетили мечеть Цирюльника, где покоится прах Сиди-Сахова, друга и цирюльника Пророка. Перешагнув ее порог, мы действительно вошли в святилище. Потолок, стены и купол представляли орнаментировку редчайшей резной работы. Изумительны рисунки каменных плит, которыми мощен пол, и, наконец, сама гробница цирюльника, может быть, лучшее филигранное произведение арабского искусства».
Мечеть Цирюльника Завдия Сиди Сахаб, Кайруан, Северный Тунис
Фото с сайта shegby.ru
«В полдень мы были в Сиракузах. Мне давно мечталось попасть в этот уголок древней культуры. С вокзала мы наняли верховых лошадей и поехали к руинам. Среди милых, понятных и ценных памятников, как Амфитеатр, акведуки и нимфеумы, одно странное , непонятное явление - так называемое «Дионисиево ухо». В скале сделана узкая расселина огромной глубины и вышины. Поразительная акустика, благодаря которой слово, сказанное чуть не шепотом, доносится в другой конец отчетливо и ясно, заставляет предполагать в этой расщелине остатки знаменитой Дионисиевой темницы, где ни один возглас, шепот, даже вздох заключенного не оставался неизвестным опытному жадному уху тюремщика».
Глава «На озере Гарда»
«Страшно, судорожно затрепетало мое сердце, когда снова зазвучало пение. В одно мгновение вся моя жизнь, вся «моя Италия» встрепенулась и, как живая, встала предо мной. Я услышал дуэт «O Napoli ben mio, non vedro mai piu!»
Я не знаю, как передать, что со мною сделалось. Я плакал, я задыхался от слез, сердце сжималось, но не горя, а от боли, которую приносят счастье и радость, нахлынувшие мгновенно и заполнившие всю душу, все существо человека!
Addio, un paradiso in terra,
Napoli mio, se tu!
Прощай, о мой Неаполь,
Рай на земле - это ты.
Прощай, Италия! Прощай, единственная в мире - родина для всех! Прощай, лучшая сказка, которая сохранилась на земле на радость человечеству!»
Веер драгоценный,
Он в себе скрывает
Верность и измены.
Помните ли вы некогда очень популярный романс «Этот веер черный, веер драгоценный» на музыку П. Сарасате? Его русский текст принадлежит Григорию Гнесину.
Мне, музыканту, невозможно не знать славный клан Гнесиных - музыкантов, педагогов и просветителей. Из девяти братьев и сестер только два старших брата не стали музыкантами. Имена пятерых сестер и композитора Михаила Гнесина у нас на слуху, а фигура младшего брата, Григория, пока скрывается в тени. Между тем это был человек, наделенный незаурядными способностями. Он учился в Петербургской консерватории, покинул ее после студенческих волнений, отправился в Италию, где обучался пению, а вернувшись в Петроград в 1917 году, издал книгу «Воспоминания бродячего певца. Очерки Италии». Потом Григорий Фабианович преподавал пение в детском доме, выступал как певец, участвовал в радиопередачах (популярную детскую передачу «Дядя Гриша рассказывает»), заведовал нотной библиотекой Ленинградского радио. Был он к тому же писателем и поэтом, умелым переводчиком, библиофилом. Вел он и просветительскую работу: писал многочисленные статьи по истории искусств, популярные очерки, читал лекции.
Закончилась жизнь Григория Гнесина трагически - расстрелом по незаконному обвинению в 1938 году. После него сохранилось совсем немного - несколько фотографий, письма к брату Михаилу, рукописи стихотворений и музыкальных произведений.
Я с увлечением и восторженным недоумением прочла книгу «Воспоминания бродячего певца», написанную талантливо, ярко и увлекательно. С недоумением потому, что никак не верилось, что все это могло происходить с автором в действительности. Но что нам остается - только верить этому талантливому рассказчику! Верить в то, как пел он на улицах городов и поездах, в то, что принимал он участие в спектаклях труппы dell’arte, жил рядом с разбойниками и рыбаками, верить в страстные итальянские романы со знатными красавицами и прелестными рыбачками. Любовь к Италии пронизывает и его поэзию.
Вот отрывки из книги «Воспоминания бродячего певца»
Глава «Встреча в Венеции»
"Мы долго молчали, провожая теплый чудесный день. Понемногу опустилась дымка прохладных сумерек, и над нами - в небе и позади нас - в черных полосах далекого города зажглись огненные звезды.
Моя спутница взяла на гитаре несколько звучных мягких аккордов, и сразу всей душой меня потянуло к пению. Я запел. Сначала тихо, несмело, потом, когда одобрение гондольера и спутницы затронуло пробужденную струну, я дал волю голосу и чувству - и мощно разлились над итальянским заливом русские песни. Широта, грусть и безумная тоска сменялись раздольем и силой».
«К часу дня, едва перекусив в кафе на площади святого Марка, я пришел во Дворец Дожей. Должен сознаться, что к истинному пониманию искусства у меня не было солидной подготовки, и все, что ни видел я, проходило через призму чувства, и только преломляясь в нем, доходило до моего сознания. Но к красоте я был подготовлен всей мечтой об Италии, и ее я воспринимал во всем, где бы она не появлялась.
Долго любовался я чудесным видом на залив с высокого балкона; потом, рассматривая живопись и фрески, остановился взором на странной пустоте в левом углу залы Верховного совета, где в длинной цепи портретов дожей недоставало одного звена. Там вместо портрета стояла краткая надпись: «Здесь место Марина Фальери, обезглавленного за преступления».
И вспомнились мне «Серапионовы братья» Гофмана, где лучше всякой летописи рассказана история Фальери и венецианской красавицы, его жены».
Глава «С гитарой до Болоньи»
«Не оглядываясь, не ища публики, я сел в центре прелестного садика, окруженного каналом - и запел по-французски сначала «Вертера», потом популярные и легкие мелодии Массне и Гуно.
Опустив голову, с закрытыми глазами, невольно вслушиваясь в собственный голос, так непривычно звучащий на открытом воздухе, я чувствовал на руках ласкающее солнце, и пелось мне как-то особенно легко и приятно. Когда я поднял глаза, вокруг меня уже столпились дети и взрослые, бедные и богатые. Тогда, мгновенно просветлев, я спел им по-французски любимейшую итальянскую песню «O sole mio», - это растрогало их. В черную шляпу, скатившуюся на песок к моим ногам, полетели монеты - и не только медь, но и серебро».
«Синьора Анжелика Тассони повела меня на балкон, выходивший к «Саду Маргариты» с его длинным тонким озером. Это дало мне возможность, играя каламбуром, с любезной и нежной улыбкой сказать, что если это - Сад Маргариты, то я - влюбленный Фауст и нахожусь в ее покоях. Смех, шутки, веселые улыбки. И даже жаль было, что время летело так быстро. Я подошел к роялю, открыл его и запел в этой обстановке полумрака, тишины, красивой женщины рядом… Это были песни нежные, тихие, сладкие - песни любви, для которых рояль был старинной лютней-посредником томящихся влюбленных сердец».
Глава «В комической труппе»
«Театр «Комедии дель-арте» не умер. Он существует, но научиться ему можно не в школьных студиях, а только в театре, подобном тому, в котором случайно подвизался я. Она может существовать только в такой исключительно экспансивной стране, где рампа является настолько узенькой чертой, что сплошь и рядом бывает трудно уяснить себе - по какую сторону театрального занавеса происходит лицедейство: там, где блестят огоньки рампы, или в полумраке зала…»
Глава «Встреча на Везувии»
«Как странно, что Помпею называют Мертвым Городом. Я редко в жизни встречал такое бесконечное разнообразие кипучей жизни, какое встретил там. Каждый камень, каждая травка, пробивающая дорогу в тени разрушенного дома, каждая надпись сверкающего мрамора раскрывают тысячи картин, полных шума, блеска и несмолкаемого гула. Жизнь, и какая богатая жизнь!»
Джакомо Броджи «Помпеи. Панорама с улицы Изобилия» Конец XIX века
Вид Помпей и Везувия, 19 век
Глава «Грот бессмертных»
«В центре гористого и прекрасного острова Иския возвышается Эпомео, давно потухший вулкан. Кругом скалистым венком расстилаются темные плоскогорья. Все - в зелени блистающих на солнце фруктовых садов и длинных рядов густого виноградника.
В одном из юго-западных уголков острова, где темные склоны, поросшие высокой травой и колючими кактусами, спускаются к мысу Негро, виднеются развалины кирпичных стен - едва заметные остатки дворца Диоклетиана. Стены заросли мхом и плющом, и нет никакой возможности проникнуть внутрь»
Искья, вулкан Эпомео (фото с сайта www.yamgu.com)
Глава «С гитарой по Сицилии и Тунису»
«Приближаясь к светло-желтым, по чти белым песчаным берегам, пароход пошел вдоль длинного и тонкого полуострова. Исчезла синева моря, вода становилась все серее и серее, почти принимая цвет песка. И вот мы подъехали к тунисскому порту, к Гулетте. Отсюда открылся странный вид: впереди и до самого города тянулось огромное озеро, настолько мелкое, что посреди него пришлось прорыть длинный канал, по которому пароходы могут подойти к самому Тунису. Город отсюда представлялся еще неясным, в виде множества минаретов и куполов».
Площадь Баб-Суика-Сукер, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«Даже базар в Смирне не так ярко восточен, как в Тунисе. Запах амбры, роз, мускуса и ладана погружал в какую-то сладкую негу. За бесценок мы покупали самые дорогие в Европе духи, наполняя ими мой горный мешок. Кругом сновала толпа в чалмах и балахонах - цветная, то смуглая, то желтая толпа. Мы обошли все кварталы, купив и туфли, и дамасский кинжал, и шелковые шарфы».
Базар Сук-эль-Трук, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«Там, где теперь была полумертвая долина, стоял когда-то Карфаген. И ничего, ничего от него не осталось. Задумавшись глядел я вниз, когда странная песня Мелитты пробудила меня.
Скован кольчугой из мраморных стен,
В мире бессмертен один Карфаген.
Земли и воды склонились пред ним.
Солнце, Танита, над царством твоим.
Солнце Египта померкло давно.
Солнце Эллады - на склоне оно.
Славься, Танита! Кольцом золотым -
Вечное солнце над царством твоим».
Вид Голетты, Кафаген, Тунис (фото из Библиотеки Конгресса)
«После обеда мы посетили мечеть Цирюльника, где покоится прах Сиди-Сахова, друга и цирюльника Пророка. Перешагнув ее порог, мы действительно вошли в святилище. Потолок, стены и купол представляли орнаментировку редчайшей резной работы. Изумительны рисунки каменных плит, которыми мощен пол, и, наконец, сама гробница цирюльника, может быть, лучшее филигранное произведение арабского искусства».
Мечеть Цирюльника Завдия Сиди Сахаб, Кайруан, Северный Тунис
Фото с сайта shegby.ru
«В полдень мы были в Сиракузах. Мне давно мечталось попасть в этот уголок древней культуры. С вокзала мы наняли верховых лошадей и поехали к руинам. Среди милых, понятных и ценных памятников, как Амфитеатр, акведуки и нимфеумы, одно странное , непонятное явление - так называемое «Дионисиево ухо». В скале сделана узкая расселина огромной глубины и вышины. Поразительная акустика, благодаря которой слово, сказанное чуть не шепотом, доносится в другой конец отчетливо и ясно, заставляет предполагать в этой расщелине остатки знаменитой Дионисиевой темницы, где ни один возглас, шепот, даже вздох заключенного не оставался неизвестным опытному жадному уху тюремщика».
Глава «На озере Гарда»
«Страшно, судорожно затрепетало мое сердце, когда снова зазвучало пение. В одно мгновение вся моя жизнь, вся «моя Италия» встрепенулась и, как живая, встала предо мной. Я услышал дуэт «O Napoli ben mio, non vedro mai piu!»
Я не знаю, как передать, что со мною сделалось. Я плакал, я задыхался от слез, сердце сжималось, но не горя, а от боли, которую приносят счастье и радость, нахлынувшие мгновенно и заполнившие всю душу, все существо человека!
Addio, un paradiso in terra,
Napoli mio, se tu!
Прощай, о мой Неаполь,
Рай на земле - это ты.
Прощай, Италия! Прощай, единственная в мире - родина для всех! Прощай, лучшая сказка, которая сохранилась на земле на радость человечеству!»