500 миллионов бегумы. Опыт критического прочтения (часть четвертая)
(часть третья)
"В кассах Штальштадта денег нет... В течение каких-нибудь двух-трех часов обнаружился полный крах, который с молниеносной быстротой повлек за собой целую серию крупных и мелких банкротств. В двенадцать часов дня 13 октября общая сумма пассива Шульце определялась в сорок семь миллионов долларов. Можно было предполагать, что она дойдет до шестидесяти миллионов, так как опротестованные векселя все еще продолжали поступать".
Или, более привычными нам цифрами, сумма долга со ста миллиардов дошла до 150.
А что в этот момент происходило в Стальном городе? Картину разразившейся катастрофы лучше всего передают слайды, развёрнутые цитаты. Начнём с момента, непосредственно предшествующему кризису, ставшему для Штальштадта фатальным:
"Единственно, что удалось узнать, - это что рабочие пребывали в полном неведении и что в их повседневной рутине пока ничего не изменилось. Только накануне мастера получили распоряжение объявить рабочим, что в цеховых кассах нет денег и в связи с отсутствием каких бы то ни было инструкций из центрального сектора работы будут прекращены в следующую субботу, если до тех пор не будет получено какого-нибудь нового приказа".
"На заводе первые дни все шло по инерции, как обычно, - каждый с неизменной точностью и быстротой выполнял свои повседневные обязанности. Цеховые кассы аккуратно каждую субботу выплачивали жалованье. Центральная касса до самых последних дней удовлетворяла все местные нужды. Но система централизованной власти в Штальштадте была доведена до столь высокой степени совершенства, все так слепо повиновалось воле хозяина, что его отсутствие не замедлило естественным образом вызвать перебои в ходе этой сложной машины".
"Даже самым высокопоставленным чиновникам Штальштадта не пришло бы в голову превысить свои полномочия. Облеченные почти неограниченной властью по отношению к своим подчиненным, они перед лицом герра Шульце, и даже, можно сказать, призрака герра Шульце, были совершенно безличными пешками, послушными исполнителями его воли, лишенными всякой инициативы и даже права голоса. Каждый из них, замкнувшись в узком круге своих обязанностей, невозмутимо выжидал, медлил, способствуя тем самым назреванию катастрофы.
И, наконец, катастрофа разразилась".
Заметим, Жюль Верн пишет о необыкновенной пассивности людей, наделённых огромной властью, но ему даже не приходит в голову мысль о том, что часть из них будет намеренно расшатывать систему. Впрочем, вспомним, что он относил распад СССР к гораздо более раннему сроку, когда страх перед призраком Сталина ещё удерживал верхушку страны от откровенной измены.
"Это зловещее событие приобретало совершенно исключительный характер благодаря особому положению, которое занимал Штальштадт - независимый, изолированный город, где нельзя было произвести нормального законного расследования... Штальштадт представлял собой совершенно независимую территорию, он не относился ни к одному из Североамериканских штатов" - и это не могло не расстраивать жителей Франсенвилля, правда?
"Между тем жизнь в Штальштадте постепенно замирала, и гигантские печи его заводов потухали одна за другой. Глубокое уныние царило в поселках Стального города, где десять тысяч рабочих семей лишились источника существования. Что делать? Продолжать работу в надежде на жалованье, которое, может быть, выплатят через полгода, а может быть, и совсем не заплатят? А где она, работа-то? Заказы перестали поступать, как только прекратились платежи..."
Знакомая картина?
"Начальники отделов, инженеры, мастера, не получая никаких распоряжений, ничего не могли предпринять сами. Рабочие сходились, советовались, устраивали собрания, митинги, произносили речи. Но никто не мог предложить никакого определенного плана действий, ибо никаких возможностей действовать не было".
А на этом слайде изображены толпы людей с транспарантами. Тоже до боли знакомая картина.
"Следом за безработицей в город вошли нужда, отчаяние и пороки. Цехи пустели - народ повалил в кабаки; едва только еще одна труба переставала дымить на заводе, в селе по соседству открывался новый кабак".
...
"Наиболее благоразумные из рабочих, наиболее предусмотрительные, те, что сумели припасти кое-что на черный день, складывали свои пожитки, инструменты, милые сердцу хозяйки перины и подушки и, окруженные кучей толстощеких ребятишек, восхищенных перспективой увидеть новый мир из окна вагона, торопились покинуть Штальштадт. Те, кто снялся с места, разбрелись по свету и нашли себе кто на западе, кто на востоке, на севере или на юге другой завод, другую работу, новое жилье.
Но таких счастливцев оказалось немного, а сколько на каждого из них приходилось бедняков, которых нужда приковала к месту! Они никуда не могли двинуться. С потухшим взором, с отчаянием в сердце, они бродили по улицам, распродавали свой жалкий скарб хищному воронью, которое, словно по инстинкту, слетается к месту человеческих бедствий, а через несколько дней или недель, когда уже нечего было продавать, оставались без денег, без работы, без надежд, и будущее простиралось перед ними холодное, безотрадное и грозное, как ледяная рука надвигающейся зимы".
Это писал не член коммунистической партии, и не сетевой публицист krylov. Эти строки написаны Жюль Верном, "апологетом американского милитаризма", более пятидесяти лет тому назад. Вот какое будущее он предсказал СССР.
А как обстоят дела в Франсенвалле, в то время, когда умирает Штальштадт?
"...подробные сообщения в сан-францисских, чикагских и нью-йоркских газетах, описания финансовых и коммерческих крахов, вызванных катастрофой в Штальштадте, создавали такую яркую, убедительную картину, что сомневаться в истинности этого происшествия было просто нелепо".
А так же, добавлю от себя, описания не только экономических, но и политических и техногенных катастроф.
"В одно прекрасное утро жители города доктора Саразена проснулись и почувствовали себя в полной безопасности, подобно человеку, который, пробудившись и открыв глаза, чувствует, что он избавился от страшного кошмара. Да, кошмар рассеялся; никакая угроза не висит больше над Франсевиллем.
...Чувстве несказанного облегчения охватило всех; люди пожимали друг другу руки, целовались, поздравляли знакомых и незнакомых, устраивали званые обеды. В городе наступил праздник: женщины нарядились в лучшие туалеты, мужчины оставили земляные работы, прекратили военные упражнения, покинули лагеря. - все ликовали, радовались, сияли. Город словно вернулся к жизни после тяжелой болезни".
Самое время законодательно оформить победу:
"На этом совещании было решено от лица всех потерпевших подать апелляцию в конгресс, чтобы он защитил интересы американских граждан, вынес решение присоединить Штальштадт к Североамериканским соединенным штатам и подчинил таким образом этот чудовищный феномен законам всего цивилизованного мира. Кое-кто из членов конгресса был лично заинтересован в этом деле; с другой стороны, такая апелляция вполне соответствовала духу американского законодательства, и можно было надеяться, что дело увенчается успехом".
До конца сомневается только видный советолог и русист, специалист по Штальштадту и сотрудник ЦРУ на пол-ставки, американец славянского происхождения Марсель Брукман.
"Тайна, окружающая Стальной город, может еще заключать в себе опасность, - рассуждал он. - Я только тогда буду спокоен, когда мне удастся рассеять этот мрак и вытащить на свет эту тайну... Я и считаю своим долгом отправиться в Штальштадт. Это бомба, у которой нужно вынуть фитиль, прежде чем она разорвется".
И франсенвилльский шпион возвращается. "Два француза берут приступом город".
"Оставалось одно: пустить в дело динамит. Конечно, это было весьма рискованно, так как можно было предполагать, что герр Шульце перед своим исчезновением позаботился расставить ловушки своим врагам, заложив где-нибудь мины для пришельцев, которые отважатся завладеть Штальштадтом. Но все эти соображения не могли заставить Марселя отказаться от того, что он задумал".
Брукман динамитом прокладывает себе дорогу в центр Стального Города, попутно круша его цеха и конструкторские бюро: "воздух содрогался от грохота обрушивающихся крыш, обваливающихся стен, балок и далеко разносил звон битого стекла. Наконец все стихло. Марсель и Октав вылезли из своего убежища".
Горе побеждённым:
"Картина, представившаяся их глазам, потрясла даже Марселя, хотя ему и не раз приходилось наблюдать действие взрывчатых веществ. Половина сектора "О" взлетела на воздух. Казалось, город подвергся длительному орудийному
обстрелу. Полуразрушенные стены зданий обнажили внутренности цехов. Вывороченные балки, рамы, железные листы, груды битого стекла и щебня покрывали землю, а густые облака пыли еще носились в воздухе и медленно серой пеленой оседали на горы развалин".
Итак, Марсель Брукман проникнул в твердыню Шульце, собрал данные и доложил о результатах расследования доктору Саразену.
"Смерть Шульце обеспечивает нам мир, но вместе с тем это крах его великолепного предприятия, его полное банкротство. Ослепленный своим успехом и своей бешеной ненавистью к Франции и, в частности, к вам, стальной король
совершил ряд неосторожностей. В течение долгого времени он поставлял в кредит вооружение различным странам в надежде заставить их выступить против нас. Платежей по этому кредиту не скоро можно дождаться".
Да, вспоминаешь страны, которым СССР поставлял оружие в долг, и в очередной раз удивляешься прозорливости Жюля Верна.
А шпион-аналитик Брукман, тем временем, продолжает свой доклад:
"Тем не менее мне кажется, что, взявшись серьезно за дело, можно было бы поставить Штальштадт на ноги и употребить во благо те широкие возможности, которые до сих пор служили ненависти и злу. У Шульце может быть только один наследник, этот наследник - вы [доктор Саразен]. Не следует обрекать на гибель такое мощное предприятие. Люди почему-то склонны считать, что наиболее выгодный способ действия - это полное уничтожение мощи противника. Какое заблуждение! Я думаю, вы согласитесь со мной, что из обломков этого гигантского крушения все, что может служить на пользу человечеству, должно и следует спасти. И я со своей стороны готов целиком посвятить себя этому делу".
Доктор одобряет план:
"И так как мы, будучи самыми сильными, стремимся одновременно быть самыми справедливыми, - мы со временем научим человечество ценить блага мира и справедливости".
А затем следует неизбежный американский хэппи-энд:
"Франсевилль... живет в мире со всеми своими соседями и под мудрым управлением достойных правителей благоденствует и процветает. У него нет завистников, ибо он наслаждается заслуженным счастьем, а его сила внушает уважение всем любителям бряцать оружием".
Идиллическая картина, не правда ли? И живут лучше всех, и самые сильные, и все их любят.
Брукмана тоже ждала достойная награда. За подвиги на ниве промышленного и военного шпионажа, а также политической аналитики, его сделали президентом Штальштадта, женив на дочери доктора Саразена.
"Стальной город, некогда представлявший собой один колоссальный завод, страшное орудие разрушения в железной руке герра Шульце, ныне благодаря усилиям Марселя Брукмана превратился в крупный промышленный центр, объединяющий всевозможные отрасли полезной промышленности".
Вы в это верите? Верите, что сотрудник спецслужб другого государств, став во главе Штальштадта, превратит его в крупный промышленный центр, а не просто вывезет "из обломков этого крушения всё, что может служить на пользу человечества"? Вот и я не верю.
Разве что под полезной промышленностью имеется ввиду производство валенок.
Мораль автора проста:
" - Иначе и быть не могло, - сказал доктор. - Герр Шульце построил систему, основанную на совершенно ошибочных данных. Наилучшая система управления - это та, в которой нет ничего секретного, и в силу этого бразды правления после смерти одного правителя могут быть без всяких осложнений переданы другому".
Такова позиция Жюля Верна. В долговременной перспективе неизбежно побеждает система, способная быстрее обрабатывать информацию.
Упоминает он и о проблеме власти, которая так и не была решена в рамках советской системы. Сталин вырос в Российской Империи; СССР породило Горбачева. Что ещё можно сказать о системе, которая привела такого человека к власти?
Что касается секретности, то позвольте мне немного отвлечься. Я уже упоминал сказку о Мальчише-Кибальчише. Когда Мальчиш говорит буржуинам о Тайне, он смеётся им в лицо. Никакой тайны на самом деле не было. Но сам образ претерпел невероятную мутацию в советском коллективном бессознательном. Если условный Восток мог сказать, что его Тайна непознаваема в принципе, а условный Запад с легкостью признавался, что никакой Тайны у него нет, то СССР верил в свою в Тайну. И верил в то, что эту Тайну можно украсть, что тут же приведёт к поражению. Отсюда и гипертрофированная секретность. Вспомним истории о том, что советские карты СССР были менее точными, чем те же карты, которые продавались в английских магазинах - из соображений секретности!
Эффект же был следующим.
Во-первых, те, кто всё-таки знал Тайну, рано или поздно умер, не сумев передать её следующим поколениям.
Во-вторых, возникало чувство, что никакой Тайны нет и не было - никто ведь её не знает! Большинство людей к концу советского периода ни в какую Тайну уже не верило, и ждало только, кто первый закричит: "Король голый!".
В-третьих, меры, принятые для охраны Тайны, создавали ощущение того, что Тайна - это что-то стыдное, скелет в шкафу, чудовищные преступления, которые любой ценой должны быть сокрыты от будущих поколений под угрозой утраты легитимности. А если нечего стыдиться, зачем скрывать? Особенно хорошо это прослеживается на примере т.н. "Правды о Войне", которая, в итоге, стала оружием антисоветской и антироссийской пропаганды.
Прятать не там, где не найдут, а там, где не будут искать - вот урок, который СССР так и не смог усвоить.
А у меня два вопроса.
Первый я уже задавал. Как такая книга вообще могла быть издана в СССР?
А второй - почему, хоть этот текст и был доступен всем желающим, были сделаны те же самые ошибки? Да, Жюль Верн ошибался. И оказался прав - его правота подтверждается финальным результатом. На последней странице учебника были написаны правильные ответы, но это никого не заинтересовало и никому не помогло.
И до сих пор наши споры об СССР не выходят за пределы обозначенных Жюлем Верном вопросов. Стоило ли поддерживать слаборазвитые страны в обмен на их обещания, или мы тратили на это слишком много сил?
Был ли необходим такой уровень контроля за информацией?
Такие огромные военные расходы?
Что не успел сделать Сталин? Что он не сделал, хотя должен был?
Виноват ли Сталин в том, что создал систему, которая неизбежно должна была развалиться после его смерти? Или, наоборот, величие его состоит в том, что созданная им система хоть и с перебоями, но проработала ещё 40 лет без хозяина, прежде чем окончательно сломаться?
В любом случае, итог, к сожалению, изменить не удалось.
(список литературы)
"В кассах Штальштадта денег нет... В течение каких-нибудь двух-трех часов обнаружился полный крах, который с молниеносной быстротой повлек за собой целую серию крупных и мелких банкротств. В двенадцать часов дня 13 октября общая сумма пассива Шульце определялась в сорок семь миллионов долларов. Можно было предполагать, что она дойдет до шестидесяти миллионов, так как опротестованные векселя все еще продолжали поступать".
Или, более привычными нам цифрами, сумма долга со ста миллиардов дошла до 150.
А что в этот момент происходило в Стальном городе? Картину разразившейся катастрофы лучше всего передают слайды, развёрнутые цитаты. Начнём с момента, непосредственно предшествующему кризису, ставшему для Штальштадта фатальным:
"Единственно, что удалось узнать, - это что рабочие пребывали в полном неведении и что в их повседневной рутине пока ничего не изменилось. Только накануне мастера получили распоряжение объявить рабочим, что в цеховых кассах нет денег и в связи с отсутствием каких бы то ни было инструкций из центрального сектора работы будут прекращены в следующую субботу, если до тех пор не будет получено какого-нибудь нового приказа".
"На заводе первые дни все шло по инерции, как обычно, - каждый с неизменной точностью и быстротой выполнял свои повседневные обязанности. Цеховые кассы аккуратно каждую субботу выплачивали жалованье. Центральная касса до самых последних дней удовлетворяла все местные нужды. Но система централизованной власти в Штальштадте была доведена до столь высокой степени совершенства, все так слепо повиновалось воле хозяина, что его отсутствие не замедлило естественным образом вызвать перебои в ходе этой сложной машины".
"Даже самым высокопоставленным чиновникам Штальштадта не пришло бы в голову превысить свои полномочия. Облеченные почти неограниченной властью по отношению к своим подчиненным, они перед лицом герра Шульце, и даже, можно сказать, призрака герра Шульце, были совершенно безличными пешками, послушными исполнителями его воли, лишенными всякой инициативы и даже права голоса. Каждый из них, замкнувшись в узком круге своих обязанностей, невозмутимо выжидал, медлил, способствуя тем самым назреванию катастрофы.
И, наконец, катастрофа разразилась".
Заметим, Жюль Верн пишет о необыкновенной пассивности людей, наделённых огромной властью, но ему даже не приходит в голову мысль о том, что часть из них будет намеренно расшатывать систему. Впрочем, вспомним, что он относил распад СССР к гораздо более раннему сроку, когда страх перед призраком Сталина ещё удерживал верхушку страны от откровенной измены.
"Это зловещее событие приобретало совершенно исключительный характер благодаря особому положению, которое занимал Штальштадт - независимый, изолированный город, где нельзя было произвести нормального законного расследования... Штальштадт представлял собой совершенно независимую территорию, он не относился ни к одному из Североамериканских штатов" - и это не могло не расстраивать жителей Франсенвилля, правда?
"Между тем жизнь в Штальштадте постепенно замирала, и гигантские печи его заводов потухали одна за другой. Глубокое уныние царило в поселках Стального города, где десять тысяч рабочих семей лишились источника существования. Что делать? Продолжать работу в надежде на жалованье, которое, может быть, выплатят через полгода, а может быть, и совсем не заплатят? А где она, работа-то? Заказы перестали поступать, как только прекратились платежи..."
Знакомая картина?
"Начальники отделов, инженеры, мастера, не получая никаких распоряжений, ничего не могли предпринять сами. Рабочие сходились, советовались, устраивали собрания, митинги, произносили речи. Но никто не мог предложить никакого определенного плана действий, ибо никаких возможностей действовать не было".
А на этом слайде изображены толпы людей с транспарантами. Тоже до боли знакомая картина.
"Следом за безработицей в город вошли нужда, отчаяние и пороки. Цехи пустели - народ повалил в кабаки; едва только еще одна труба переставала дымить на заводе, в селе по соседству открывался новый кабак".
...
"Наиболее благоразумные из рабочих, наиболее предусмотрительные, те, что сумели припасти кое-что на черный день, складывали свои пожитки, инструменты, милые сердцу хозяйки перины и подушки и, окруженные кучей толстощеких ребятишек, восхищенных перспективой увидеть новый мир из окна вагона, торопились покинуть Штальштадт. Те, кто снялся с места, разбрелись по свету и нашли себе кто на западе, кто на востоке, на севере или на юге другой завод, другую работу, новое жилье.
Но таких счастливцев оказалось немного, а сколько на каждого из них приходилось бедняков, которых нужда приковала к месту! Они никуда не могли двинуться. С потухшим взором, с отчаянием в сердце, они бродили по улицам, распродавали свой жалкий скарб хищному воронью, которое, словно по инстинкту, слетается к месту человеческих бедствий, а через несколько дней или недель, когда уже нечего было продавать, оставались без денег, без работы, без надежд, и будущее простиралось перед ними холодное, безотрадное и грозное, как ледяная рука надвигающейся зимы".
Это писал не член коммунистической партии, и не сетевой публицист krylov. Эти строки написаны Жюль Верном, "апологетом американского милитаризма", более пятидесяти лет тому назад. Вот какое будущее он предсказал СССР.
А как обстоят дела в Франсенвалле, в то время, когда умирает Штальштадт?
"...подробные сообщения в сан-францисских, чикагских и нью-йоркских газетах, описания финансовых и коммерческих крахов, вызванных катастрофой в Штальштадте, создавали такую яркую, убедительную картину, что сомневаться в истинности этого происшествия было просто нелепо".
А так же, добавлю от себя, описания не только экономических, но и политических и техногенных катастроф.
"В одно прекрасное утро жители города доктора Саразена проснулись и почувствовали себя в полной безопасности, подобно человеку, который, пробудившись и открыв глаза, чувствует, что он избавился от страшного кошмара. Да, кошмар рассеялся; никакая угроза не висит больше над Франсевиллем.
...Чувстве несказанного облегчения охватило всех; люди пожимали друг другу руки, целовались, поздравляли знакомых и незнакомых, устраивали званые обеды. В городе наступил праздник: женщины нарядились в лучшие туалеты, мужчины оставили земляные работы, прекратили военные упражнения, покинули лагеря. - все ликовали, радовались, сияли. Город словно вернулся к жизни после тяжелой болезни".
Самое время законодательно оформить победу:
"На этом совещании было решено от лица всех потерпевших подать апелляцию в конгресс, чтобы он защитил интересы американских граждан, вынес решение присоединить Штальштадт к Североамериканским соединенным штатам и подчинил таким образом этот чудовищный феномен законам всего цивилизованного мира. Кое-кто из членов конгресса был лично заинтересован в этом деле; с другой стороны, такая апелляция вполне соответствовала духу американского законодательства, и можно было надеяться, что дело увенчается успехом".
До конца сомневается только видный советолог и русист, специалист по Штальштадту и сотрудник ЦРУ на пол-ставки, американец славянского происхождения Марсель Брукман.
"Тайна, окружающая Стальной город, может еще заключать в себе опасность, - рассуждал он. - Я только тогда буду спокоен, когда мне удастся рассеять этот мрак и вытащить на свет эту тайну... Я и считаю своим долгом отправиться в Штальштадт. Это бомба, у которой нужно вынуть фитиль, прежде чем она разорвется".
И франсенвилльский шпион возвращается. "Два француза берут приступом город".
"Оставалось одно: пустить в дело динамит. Конечно, это было весьма рискованно, так как можно было предполагать, что герр Шульце перед своим исчезновением позаботился расставить ловушки своим врагам, заложив где-нибудь мины для пришельцев, которые отважатся завладеть Штальштадтом. Но все эти соображения не могли заставить Марселя отказаться от того, что он задумал".
Брукман динамитом прокладывает себе дорогу в центр Стального Города, попутно круша его цеха и конструкторские бюро: "воздух содрогался от грохота обрушивающихся крыш, обваливающихся стен, балок и далеко разносил звон битого стекла. Наконец все стихло. Марсель и Октав вылезли из своего убежища".
Горе побеждённым:
"Картина, представившаяся их глазам, потрясла даже Марселя, хотя ему и не раз приходилось наблюдать действие взрывчатых веществ. Половина сектора "О" взлетела на воздух. Казалось, город подвергся длительному орудийному
обстрелу. Полуразрушенные стены зданий обнажили внутренности цехов. Вывороченные балки, рамы, железные листы, груды битого стекла и щебня покрывали землю, а густые облака пыли еще носились в воздухе и медленно серой пеленой оседали на горы развалин".
Итак, Марсель Брукман проникнул в твердыню Шульце, собрал данные и доложил о результатах расследования доктору Саразену.
"Смерть Шульце обеспечивает нам мир, но вместе с тем это крах его великолепного предприятия, его полное банкротство. Ослепленный своим успехом и своей бешеной ненавистью к Франции и, в частности, к вам, стальной король
совершил ряд неосторожностей. В течение долгого времени он поставлял в кредит вооружение различным странам в надежде заставить их выступить против нас. Платежей по этому кредиту не скоро можно дождаться".
Да, вспоминаешь страны, которым СССР поставлял оружие в долг, и в очередной раз удивляешься прозорливости Жюля Верна.
А шпион-аналитик Брукман, тем временем, продолжает свой доклад:
"Тем не менее мне кажется, что, взявшись серьезно за дело, можно было бы поставить Штальштадт на ноги и употребить во благо те широкие возможности, которые до сих пор служили ненависти и злу. У Шульце может быть только один наследник, этот наследник - вы [доктор Саразен]. Не следует обрекать на гибель такое мощное предприятие. Люди почему-то склонны считать, что наиболее выгодный способ действия - это полное уничтожение мощи противника. Какое заблуждение! Я думаю, вы согласитесь со мной, что из обломков этого гигантского крушения все, что может служить на пользу человечеству, должно и следует спасти. И я со своей стороны готов целиком посвятить себя этому делу".
Доктор одобряет план:
"И так как мы, будучи самыми сильными, стремимся одновременно быть самыми справедливыми, - мы со временем научим человечество ценить блага мира и справедливости".
А затем следует неизбежный американский хэппи-энд:
"Франсевилль... живет в мире со всеми своими соседями и под мудрым управлением достойных правителей благоденствует и процветает. У него нет завистников, ибо он наслаждается заслуженным счастьем, а его сила внушает уважение всем любителям бряцать оружием".
Идиллическая картина, не правда ли? И живут лучше всех, и самые сильные, и все их любят.
Брукмана тоже ждала достойная награда. За подвиги на ниве промышленного и военного шпионажа, а также политической аналитики, его сделали президентом Штальштадта, женив на дочери доктора Саразена.
"Стальной город, некогда представлявший собой один колоссальный завод, страшное орудие разрушения в железной руке герра Шульце, ныне благодаря усилиям Марселя Брукмана превратился в крупный промышленный центр, объединяющий всевозможные отрасли полезной промышленности".
Вы в это верите? Верите, что сотрудник спецслужб другого государств, став во главе Штальштадта, превратит его в крупный промышленный центр, а не просто вывезет "из обломков этого крушения всё, что может служить на пользу человечества"? Вот и я не верю.
Разве что под полезной промышленностью имеется ввиду производство валенок.
Мораль автора проста:
" - Иначе и быть не могло, - сказал доктор. - Герр Шульце построил систему, основанную на совершенно ошибочных данных. Наилучшая система управления - это та, в которой нет ничего секретного, и в силу этого бразды правления после смерти одного правителя могут быть без всяких осложнений переданы другому".
Такова позиция Жюля Верна. В долговременной перспективе неизбежно побеждает система, способная быстрее обрабатывать информацию.
Упоминает он и о проблеме власти, которая так и не была решена в рамках советской системы. Сталин вырос в Российской Империи; СССР породило Горбачева. Что ещё можно сказать о системе, которая привела такого человека к власти?
Что касается секретности, то позвольте мне немного отвлечься. Я уже упоминал сказку о Мальчише-Кибальчише. Когда Мальчиш говорит буржуинам о Тайне, он смеётся им в лицо. Никакой тайны на самом деле не было. Но сам образ претерпел невероятную мутацию в советском коллективном бессознательном. Если условный Восток мог сказать, что его Тайна непознаваема в принципе, а условный Запад с легкостью признавался, что никакой Тайны у него нет, то СССР верил в свою в Тайну. И верил в то, что эту Тайну можно украсть, что тут же приведёт к поражению. Отсюда и гипертрофированная секретность. Вспомним истории о том, что советские карты СССР были менее точными, чем те же карты, которые продавались в английских магазинах - из соображений секретности!
Эффект же был следующим.
Во-первых, те, кто всё-таки знал Тайну, рано или поздно умер, не сумев передать её следующим поколениям.
Во-вторых, возникало чувство, что никакой Тайны нет и не было - никто ведь её не знает! Большинство людей к концу советского периода ни в какую Тайну уже не верило, и ждало только, кто первый закричит: "Король голый!".
В-третьих, меры, принятые для охраны Тайны, создавали ощущение того, что Тайна - это что-то стыдное, скелет в шкафу, чудовищные преступления, которые любой ценой должны быть сокрыты от будущих поколений под угрозой утраты легитимности. А если нечего стыдиться, зачем скрывать? Особенно хорошо это прослеживается на примере т.н. "Правды о Войне", которая, в итоге, стала оружием антисоветской и антироссийской пропаганды.
Прятать не там, где не найдут, а там, где не будут искать - вот урок, который СССР так и не смог усвоить.
А у меня два вопроса.
Первый я уже задавал. Как такая книга вообще могла быть издана в СССР?
А второй - почему, хоть этот текст и был доступен всем желающим, были сделаны те же самые ошибки? Да, Жюль Верн ошибался. И оказался прав - его правота подтверждается финальным результатом. На последней странице учебника были написаны правильные ответы, но это никого не заинтересовало и никому не помогло.
И до сих пор наши споры об СССР не выходят за пределы обозначенных Жюлем Верном вопросов. Стоило ли поддерживать слаборазвитые страны в обмен на их обещания, или мы тратили на это слишком много сил?
Был ли необходим такой уровень контроля за информацией?
Такие огромные военные расходы?
Что не успел сделать Сталин? Что он не сделал, хотя должен был?
Виноват ли Сталин в том, что создал систему, которая неизбежно должна была развалиться после его смерти? Или, наоборот, величие его состоит в том, что созданная им система хоть и с перебоями, но проработала ещё 40 лет без хозяина, прежде чем окончательно сломаться?
В любом случае, итог, к сожалению, изменить не удалось.
(список литературы)