Культурный диалог
Первый раз я услышал о Питере Хиггенсе и его романе "Век-волкодав" из коммента-доноса к постингу ystrek:
" Mогу продложить альтернативку Wolfhound Century by Peter Higgins для взрыва мозга во всех направлениях...
Там очень наглядно показан компот который творится в голове у западного человека из русской и советской истории. Аффтар мешает все времена в кучу, отсекает контекст напрочь и считает себя при этом крутым и вдумчивым ворлдбилдером".
Я глянул - да, это пугает. Детектив-следователь Виссарион Лом прибывает в столицу своей родины, Миргород, давным давно построенный легендарным Основателем на болотистых берегах Мира. В Миргороде последние тридцать лет правит жестокая Власть (Vlast) во главе с усатым Невождём (Novozhd). Сама власть (которая с маленькой буквы) по каким-то причинам называется Лодка (Lodka). Символика у них примерно такая:
Да, ВЛАСТ НАВСЕГДА.
Тема обычная - " сталинский нуар", принципиальный и порядочный человек, вынужденный служить непорядочному режиму. Каким будет жизнь гудового персонажа - даже лоуфул гудового, для пущего эффекта, - которому приходится жить в лоуфул ивильном обществе? Это-то и интересно.
И я натолкнулся на следующее интервью автора, которое, честно говоря, расположило меня к нему. Его спросили, как бы он среагировал на обвинение в том, что он "присваивает" чужую культуру? То есть, это как если бы белый человек начал писать фэнтези про чёрную Африку - получилось бы, что он присваивает чужое, навязывая свой колониальный-постколониальный-неоколониальный взгляд, и всё в таком духе. Иначе говоря, "присвоение" - это когда господствующая группа забирает себе какие-либо значимые элементы культуры угнетённого меньшинства, но приписывает им свой, выхолощенный смысл. Команда по американскому футболу "Washington Redskins", "краснокожие", с головой индейца на эмблеме - это элемент присвоения. Если вы знаете английский, вот соответствующая вики-статья. Короче, "присвоение" - это плохо и неполиткорректно.
Хиггинс, я считаю, дал на это серьёзное обвинение блестящий ответ. Высокая культура у русских с англичанами общая, а когда европейский автор обращается к европейской культуре или истории, ни о каком "присвоении" речи быть не может. У нас одна цивилизация, колыбелью которой была бессмертная Эллада. Разве русские выходят за рамки своей вселенной, когда они пишут об Англии или Америке, Германии или Франции?
Я, в меру своих сил, попытался перевести этот кусок:
"В "Веке-волкодаве" вы переработали сталинскую Россию и славянскую мифологию, но только это явно не та Россия, которую мы знаем. Возможно, перед нами альтернативная история, с развилкой, случившейся в глубоком прошлом, но этот мир кажется совсем не похожим на наш. Вы не боитесь, что кто-то посчитает, что вы занимаетесь присвоением чужой культуры? До вас доходили какие-либо отзывы со стороны жителей России?
Хиггинс: Нет, мне совсем не кажется, что я присвоил чужую культуру.
Как вы и сказали, для "Века-волкодава" я черпал вдохновение в русской истории и культуре. Я не заимствовал эти сюжеты один в один, я переосмысливал их и мешал с другими, нерусскими темами. Я чувствовал ответственность перед своими источниками, и старался писать так хорошо, как только мог. Я очень даже понимаю, что события, к которым косвенно отсылает моя книга, происходили на самом деле - миллионы погибли и многие миллионы пострадали - и я постарался проявить это понимание в "Веке-волкодаве". Насколько у меня это получилось, всё ли я сделал правильно - это уже решать читателю. Не мне говорить об этом. Но я никогда не беспокоился из-за того, что эта книга, такая, какой я её написал, нарушила некую границу и вторглась на территорию чужой культуры; и что касается меня, я также не думаю, что авторы, на которых я ориентировался - включая таких писателей, как Мандельштам, Ахматова, Пастернак и Набоков, или художники, вроде Шагала - согласились бы со своей культурной изолированностью, с этими непреодолимыми различиями.
Позвольте привести один пример того, о чём я говорю. Мандельштам жил в России, но он писал о Чарльзе Диккенсе, Бетховене, Риме, древнем шотландском барде Оссиане, о Святой Софии в Стамбуле и Соборе Парижской Богоматери в Париже. Он видел прямую преемственность между древней Грецией и Россией; он говорил, что они встретились на берегах Чёрного моря. И он особенно отрицал какое-либо влияние своего происхождения на своё творчество: о себе он писал, что у него "не биография, а список прочитанных книг".
Другие писатели и художники, которыми я вдохновлялся, наверное не стали бы говорить столь резких слов, но все они разделяли это глубокое чувство принадлежности к культуре, которая выходит далеко за пределы России. Они были частью общей, сложной, трёхтысячелетней, разветвлённой, многоязычной, неуловимой традиции. Это единая общая культура, модернистская и безграничная, которая может принимать во внимание местные и национальные отличия и врождённые особенности, но не ограничена ими. А хрупкое существование этой культуры в тоталитарном государстве является частью той истории, которую пытается рассказать "Век-волкодав", и это один из приёмов, которые используются в попытке рассказать эту историю.
Я сейчас сижу у себя дома, примерно в 1300 милях от Санкт-Петербурга. Мысль о том, что где-то на полпути между здесь и там должна существовать разграничительная линия, культурная и историческая граница, проведённая через Европу, кажется неправильной. Это одна из причин, по которым Холодная война была столь чудовищной штукой, и это объясняет, почему мы так радовались, когда железный занавес рухнул. Но даже в самый разгар Холодной войны мы читали книги, слушали музыку и смотрели фильмы из стран соцлагеря.
Я не знаю, может быть, за 1300 миль от меня, в Санкт-Петербурге, кто-нибудь сейчас пишет научно-фантастическую фэнтези о мистической версии Лондона времён Второй мировой, с премьер-министром, чем-то похожим на Черчилля, и при этом опирается на Диккенса, Вирджинию Вульф или Дилана Томаса. Я хотел бы надеяться на это, это было бы потрясно. И будет просто замечательно, если "Век-волкодав" найдёт дорогу к русским читателям. Мне очень интересно их мнение. Конечно, они сразу поймут, что эта книга написана не так, как её написал бы человек, живущий в России. Фантастические элементы в произведении являются моей реакцией и моим восприятием России и того, что в ней происходило, но всё это написано с моей точки зрения и не могло бы принадлежать кому-либо ещё".
Со злорадством хочется заметить, что гипотетический российский автор с таким уже успехом может писать сейчас очередной шлак для серии с точками, или про попаданца к/в ..., который наконец-то покарает ненавистную Англию и/или Америку и сотрёт их с лица земли. Этот выдуманный мной автор никогда не слышал про Дилана Томаса и презирает тех, кто знает, кто такая Вирджиния Вульф; но спасибо на добром слове, Питер Хиггинс.
" Mогу продложить альтернативку Wolfhound Century by Peter Higgins для взрыва мозга во всех направлениях...
Там очень наглядно показан компот который творится в голове у западного человека из русской и советской истории. Аффтар мешает все времена в кучу, отсекает контекст напрочь и считает себя при этом крутым и вдумчивым ворлдбилдером".
Я глянул - да, это пугает. Детектив-следователь Виссарион Лом прибывает в столицу своей родины, Миргород, давным давно построенный легендарным Основателем на болотистых берегах Мира. В Миргороде последние тридцать лет правит жестокая Власть (Vlast) во главе с усатым Невождём (Novozhd). Сама власть (которая с маленькой буквы) по каким-то причинам называется Лодка (Lodka). Символика у них примерно такая:
Да, ВЛАСТ НАВСЕГДА.
Тема обычная - " сталинский нуар", принципиальный и порядочный человек, вынужденный служить непорядочному режиму. Каким будет жизнь гудового персонажа - даже лоуфул гудового, для пущего эффекта, - которому приходится жить в лоуфул ивильном обществе? Это-то и интересно.
И я натолкнулся на следующее интервью автора, которое, честно говоря, расположило меня к нему. Его спросили, как бы он среагировал на обвинение в том, что он "присваивает" чужую культуру? То есть, это как если бы белый человек начал писать фэнтези про чёрную Африку - получилось бы, что он присваивает чужое, навязывая свой колониальный-постколониальный-неоколониальный взгляд, и всё в таком духе. Иначе говоря, "присвоение" - это когда господствующая группа забирает себе какие-либо значимые элементы культуры угнетённого меньшинства, но приписывает им свой, выхолощенный смысл. Команда по американскому футболу "Washington Redskins", "краснокожие", с головой индейца на эмблеме - это элемент присвоения. Если вы знаете английский, вот соответствующая вики-статья. Короче, "присвоение" - это плохо и неполиткорректно.
Хиггинс, я считаю, дал на это серьёзное обвинение блестящий ответ. Высокая культура у русских с англичанами общая, а когда европейский автор обращается к европейской культуре или истории, ни о каком "присвоении" речи быть не может. У нас одна цивилизация, колыбелью которой была бессмертная Эллада. Разве русские выходят за рамки своей вселенной, когда они пишут об Англии или Америке, Германии или Франции?
Я, в меру своих сил, попытался перевести этот кусок:
"В "Веке-волкодаве" вы переработали сталинскую Россию и славянскую мифологию, но только это явно не та Россия, которую мы знаем. Возможно, перед нами альтернативная история, с развилкой, случившейся в глубоком прошлом, но этот мир кажется совсем не похожим на наш. Вы не боитесь, что кто-то посчитает, что вы занимаетесь присвоением чужой культуры? До вас доходили какие-либо отзывы со стороны жителей России?
Хиггинс: Нет, мне совсем не кажется, что я присвоил чужую культуру.
Как вы и сказали, для "Века-волкодава" я черпал вдохновение в русской истории и культуре. Я не заимствовал эти сюжеты один в один, я переосмысливал их и мешал с другими, нерусскими темами. Я чувствовал ответственность перед своими источниками, и старался писать так хорошо, как только мог. Я очень даже понимаю, что события, к которым косвенно отсылает моя книга, происходили на самом деле - миллионы погибли и многие миллионы пострадали - и я постарался проявить это понимание в "Веке-волкодаве". Насколько у меня это получилось, всё ли я сделал правильно - это уже решать читателю. Не мне говорить об этом. Но я никогда не беспокоился из-за того, что эта книга, такая, какой я её написал, нарушила некую границу и вторглась на территорию чужой культуры; и что касается меня, я также не думаю, что авторы, на которых я ориентировался - включая таких писателей, как Мандельштам, Ахматова, Пастернак и Набоков, или художники, вроде Шагала - согласились бы со своей культурной изолированностью, с этими непреодолимыми различиями.
Позвольте привести один пример того, о чём я говорю. Мандельштам жил в России, но он писал о Чарльзе Диккенсе, Бетховене, Риме, древнем шотландском барде Оссиане, о Святой Софии в Стамбуле и Соборе Парижской Богоматери в Париже. Он видел прямую преемственность между древней Грецией и Россией; он говорил, что они встретились на берегах Чёрного моря. И он особенно отрицал какое-либо влияние своего происхождения на своё творчество: о себе он писал, что у него "не биография, а список прочитанных книг".
Другие писатели и художники, которыми я вдохновлялся, наверное не стали бы говорить столь резких слов, но все они разделяли это глубокое чувство принадлежности к культуре, которая выходит далеко за пределы России. Они были частью общей, сложной, трёхтысячелетней, разветвлённой, многоязычной, неуловимой традиции. Это единая общая культура, модернистская и безграничная, которая может принимать во внимание местные и национальные отличия и врождённые особенности, но не ограничена ими. А хрупкое существование этой культуры в тоталитарном государстве является частью той истории, которую пытается рассказать "Век-волкодав", и это один из приёмов, которые используются в попытке рассказать эту историю.
Я сейчас сижу у себя дома, примерно в 1300 милях от Санкт-Петербурга. Мысль о том, что где-то на полпути между здесь и там должна существовать разграничительная линия, культурная и историческая граница, проведённая через Европу, кажется неправильной. Это одна из причин, по которым Холодная война была столь чудовищной штукой, и это объясняет, почему мы так радовались, когда железный занавес рухнул. Но даже в самый разгар Холодной войны мы читали книги, слушали музыку и смотрели фильмы из стран соцлагеря.
Я не знаю, может быть, за 1300 миль от меня, в Санкт-Петербурге, кто-нибудь сейчас пишет научно-фантастическую фэнтези о мистической версии Лондона времён Второй мировой, с премьер-министром, чем-то похожим на Черчилля, и при этом опирается на Диккенса, Вирджинию Вульф или Дилана Томаса. Я хотел бы надеяться на это, это было бы потрясно. И будет просто замечательно, если "Век-волкодав" найдёт дорогу к русским читателям. Мне очень интересно их мнение. Конечно, они сразу поймут, что эта книга написана не так, как её написал бы человек, живущий в России. Фантастические элементы в произведении являются моей реакцией и моим восприятием России и того, что в ней происходило, но всё это написано с моей точки зрения и не могло бы принадлежать кому-либо ещё".
Со злорадством хочется заметить, что гипотетический российский автор с таким уже успехом может писать сейчас очередной шлак для серии с точками, или про попаданца к/в ..., который наконец-то покарает ненавистную Англию и/или Америку и сотрёт их с лица земли. Этот выдуманный мной автор никогда не слышал про Дилана Томаса и презирает тех, кто знает, кто такая Вирджиния Вульф; но спасибо на добром слове, Питер Хиггинс.