Матросы и пираты рукописных морей
Ольга Балла
Матросы и пираты рукописных морей
«Психология: идеи на каждый день». - № 4 (29). - Апрель 2009.
Смотреть, что пишут о почерке и его смыслах (в первую очередь о графологии) в том же интернете - только расстраиваться. Во-первых, несчастная графология в изобилии представлена на популярных эзотерических сайтах, в неминуемом сообществе хиромантии, астрологии и гадания на картах (согласитесь, ведь ни ядерной физики, ни структурной лингвистики, ни геоморфологии мы там почему-то не обнаружим). Во-вторых, сообщают нам вещи самые противоречивые. С одной стороны, можно узнать, что почерк выдаёт своего обладателя «с головой, со всеми тайными нюансами его характера, душевными качествами, а порой и помыслами». С другой - что мысли в почерке не отражаются. С одной стороны - что предсказывать по почерку будущее нечего и браться. С другой - масса свидетельств о том, как это вполне успешно делалось. С одной стороны - будто ни пола, ни возраста с приличной точностью не определишь. С другой, известно, что у криминалистов такие методики есть давным-давно. Определяют и пол, и возраст, и кое-какие физические особенности, и уровень образования, и «регион приобретения письменных навыков», и род занятий, не говоря уже о душевном и телесном состоянии и позе во время письма. Не был ли человек пьян, в состоянии стресса, нервного возбуждения или торможения? Не подражал ли чужому почерку, не пытался ли изменить собственный так, будто он кем-то подделан? Психологические особенности тоже устанавливаются. Это называется психолого-почерковедческой экспертизой.
Заметим: всё это делается без малейших ссылок на графологическую традицию. Исключительно собственными средствами.
Массовое сознание, которое в интернете в основном и отражается, представляет себе, по обыкновению, вещи довольно дикие. Всё это стоило бы однажды систематически исследовать в рамках, скажем, истории культуры или истории идей, потому что никакие представления без оснований не заводятся. И основания эти не только в том (даже - не в первую очередь в том), что неким шарлатанам хочется зарабатывать деньги.
Криминалистов же притязания графологов на понимание почерка раздражают давно и традиционно - в той мере, в какой вообще принимаются ими всерьёз. С тех пор, как в 1940 году графологию в СССР официально объявили лженаукой, по существу ничего не изменилось. Хотя её уже никто не обзывает, как в советских учебниках по криминалистике, «идеалистическим по сущности и реакционным по политической направленности буржуазным течением», в понимании своего оппонента с тех пор академическая наука не сильно продвинулась. Графология - да, продвинулась заметно: в освоении культурного поля, а главное, рынка - если лет 15 назад графологи в России исчислялись единицами и иногда издавали за свой счёт брошюрки на газетной бумаге, то теперь это - целая индустрия: налажен выпуск литературы, на множестве сайтов предлагают графологические услуги по подбору кадров или кандидатов в супруги, по налаживанию отношений и разрешению конфликтов. Уже девять лет существует Институт графологии, имеющий целью «проведение графологических исследований и популяризации графологии как прикладной науки»; четвёртый год - Московское графологическое общество, посвятившее свои усилия разработке новых методов диагностики личности по почерку и использование их в «психодиагностике, психотерапии (телесноориентированной терапии и изучении влияния психологических защит на почерк), психологическом консультировании и психолингвистике (изучению особенностей письма в разных культурах)». Пожалуй, графологи в нашей стране, кем бы они ни были (а они много кем бывают - от шарлатанов-вульгаризаторов до людей серьёзных и основательных), вправе сетовать на нехватку взаимности со стороны «официальной» науки и упрекать её в узости, слепоте и косности. Они ею - интересуются, перенимают опыт (отдельный вопрос - как, насколько систематично, всегда ли адекватно). Она, похоже, уверена, что и без них обойдётся.
Впрочем, ясного понимания того, что происходит в стане оппонентов, нет с обеих сторон.
Психологи давно считают, что «несостоятельность методов графологии при оценке черт личности и её деловых качеств» бесповоротно доказана. «В частности, - сообщает Википедия, - графологам не удалось предсказать результаты тестирования личности по методике Айзенка и показатели исследования черт личности по методике Майерс-Бриггс; … метаанализ более 200 исследований показал, что графологи оказались неспособны предсказать наличие любой черты личности, выявляемой по любой методике тестирования». Не в силах они и «достоверно оценить трудовые способности человека». В десятках исследований, утверждали канадские исследователи Кинг и Кёлер, «показано отсутствие связи механических особенностей почерка (например, наклона) с трудовыми способностями». Те же Кинг и Кёлер провели известный эксперимент, в котором предложили рядовым людям психологически проинтерпретировать образцы почерков. Испытуемые с заданием справились, причём называли те же значения признаков, что в ходу и у графологов: «неуверенный почерк» - значит, «депрессия», «быстрый» - «импульсивность», «поднимающиеся строки» - стало быть, оптимизм. То есть степень достоверности оценки у графологов-профессионалов и людей с улицы одна и та же, а вся-де их графология - набор догадок.
Графологи не остаются в долгу. Они тоже уверены, что оппоненты, в отличие от них, ни на что не способны.
Одна из них признаёт, что да, «в ФСБ (неправда - не только там. - О.Б.) есть свои методики для служебного пользования, заимствованные из других стран (неправда! - О.Б.) и не очень научно проработанные (глубочайшая неправда. Эти методики делались и скрупулёзнейше проверялись годами. - О.Б.). В МВД по почерку определяют пол и возраст, но только по заглавным буквам. (Опять неправда - не только там и не только по ним. Наконец, не только это. - О.Б.)»
Есть и третья категория знатоков письма - она, кажется, ещё не вмешивалась всерьёз в споры между графологами и их оппонентами (а стоило бы). Это - палеографы, историки рукописной и каллиграфической культуры. Они хорошо знают ту сторону почерка, которую графологи в своей массе, как ни странно, почти или вовсе не принимают во внимание: его культурные корни.
Но всё ещё интереснее: сами графологи не слишком представляют себе, что делают собратья по традиции (если тут вообще можно говорить о единой традиции, что вряд ли). Один питерский графолог в 2006 году уверял, что графологических объединений в России нет, тогда как простой поиск Гуглом сразу же обнаружил по меньшей мере два, которые тогда уже были. У них нет ни общего понимания почерка, ни единой для всех терминологии его описания. Более того: графологические представления сильно противоречивы. Суждения разных представителей вроде бы одной и той же традиции об одном и том же признаке или их группе способны быть не просто нечёткими до бессодержательности (попробуйте-ка точно сформулировать, что такое почерк «беззаботный» или «неробкий»), но просто противоположными.
Так, почерк «ученический, аккуратный и разборчивый», по утверждениям одних графологов - свидетельство интроверсии, других - расчётливости и взвешенности, третьих - банальности и конформизма. Почерк же неразборчивый, по мнению одних, знак необразованности, других - «энергичности, беззаботности и нервозности». Украшения в заглавных буквах наводят одних толкователей на мысли о «гордой и романтической натуре» писавшего, других - о его банальности, третьих - о его артистизме, четвёртых - о «склонности к фантазиям и преувеличению, помноженной на любовь к материальным благам». Очень повезло с обилием интерпретаций левому наклону. Тут и «контроль разума над сердцем», и капризность, и косность, и экзальтированность, и женственность, и астеничность, и наличие своего мнения по всем вопросам.
Некоторые ухитряются противоречить и сами себе. Один графолог, известный среди прочего тем, что приписывает определённые группы значений каждой из букв русского алфавита, в одном месте называет способ написания «у» показателем «силы характера», в другом - что «у» обозначает «способность человека трезво оценивать ситуацию», а за «силу духа» отвечает «ф». Он же видит в «б» свидетельство «устремлённости», зато другой графолог полагает, что надстрочный элемент «б» позволяет судить об отношениях писавшего с отцом.
Да что признаки! Графологи не договорились друг с другом даже в представлениях о возможностях своей дисциплины.
Одни категорично утверждают: не то что пола и возраста, но и телосложения по почерку определить невозможно: «ни один графолог, - пишет симпатизирующий графологии автор, - не скажет, принадлежит почерк привлекательной девушке, тучной даме под пятьдесят или старичку. <…> рукопись раскрывает исключительно внутренние качества человека.» «Графолог не может указать возраст, пол, …» - вторят на сайте аж самого Института Графологии. Другие не только считают всё это возможным, но и перечисляют признаки «мужских» и «женских» почерков. Что до телосложения, носители традиции могли бы и знать, что ещё в 1927 году психофизиолог Черановский, ученик Бехтерева, экспериментально выявил зависимости между почерком и строением тела (и темперамента) по Кречмеру и описал их в статье «Строение тела и моторика». Одни полагают, что «коэффициент умственного развития по почерку определить трудно». Другие устанавливают его без проблем. Ломброзо, как известно, различал в почерке признаки, присущие «преступному типу», а русский графолог Моргенштерн считал возможным опознать почерки рецидивистов. По словам некоторых, возможности графологии велики исключительно: «в среднем за 2 часа изучения почерка опытный графолог может сказать о человеке все, что угодно. Ленив ли он, склонен ли к растратам, конфликтен, усерден, насколько быстро втягивается в дело, готов ли раскрывать внутрикорпоративные секреты, в коллективе ему лучше работать или одному… любит ли выпить, какие у него болезни…» Кстати о болезнях: одни полагают, что по почерку можно разве лишь в общем виде оценить физическое самочувствие человека, другие уверенно ставят довольно подробные диагнозы и даже признаки выделяют. «Изменение ритма письма в конце строки, - пишет один, - указывает на проблемы с кишечником, а неупорядоченность в середине предложения может сигнализировать о проблемах с сердцем.» А другой берётся «определять заболевания внутренних органов» по одной только подписи. Мнения расходятся даже по такому, казалось бы, простому вопросу, отражается ли в почерке род занятий. Одни в этом не сомневаются и называют признаки: «милиционеры обычно пишут размашисто, витиевато, врачи - неразборчиво». Другие это отрицают: «Работа не формирует характер. Учитель может быть щедрым и скупым, скромным и агрессивным, но это вовсе не означает, что он не подходит для преподавательской работы. У врача может быть чувство юмора или он может быть серьезным, он может быть романтиком или рационалистом, но из этого не следует, что он не может быть хорошим врачом.»
И самое интересное: при всех своих расхождениях, при всех диких формулировках признаков и не менее диких их обоснованиях графологи вполне успешно интерпретируют почерки.
Это и наводит на мысль: психологическая оценка почерка на самом деле происходит во многом помимо конкретных признаков - на основе сложного и цельного впечатления от него. Истоки расхождений, видимо, - в основном в личном опыте интерпретаторов, который предшествует всем объяснениям и лишь ограниченно, если вообще, поддаётся рационализации. А поскольку объект крайне сложен - их не избежать.
Самые осторожные из графологов объясняют свои противоречия тем, что «каждый элемент почерка имеет как положительную, так и отрицательную, часто даже противоположную, интерпретацию. Все решают графологические «обстоятельства». Более того, каждый признак как правило, имеет по нескольку как положительных, так и отрицательных значений.»; что толкование признаков зависит от их количества, выраженности и сочетаний с другими элементами почерка (израильский графолог Инесса Гольдберг).
Что думают об этом криминалисты?
Они ещё осторожнее и считают, что взаимозависимости признаков почерка не детерминированы строго, а статистичны. То есть, ни у одного признака в отдельности нет закреплённого, во всех контекстах воспроизводящегося значения. Для любого комплекса свойств симптоматичны всегда лишь очень большие совокупности признаков. Ещё Евгений Буринский (1849-1912), один из отцов русской криминалистики, называл почерк «сложной функцией многих переменных»: от анатомических и физиологических особенностей человека до причин временных и случайных, а характер зависимости его признаков от всего этого и друг от друга - множественным и сложным. Криминалисты и сегодня утверждают, что почерк - структура целостная: в нём всё связано со всем.
В основе его они видят функционально-динамический комплекс навыков. Факторы, влияющие на его складывание, при всём их разнообразии делятся на три группы. Во-первых - заданные, врождённые: всё, что относится к телесным особенностям человека, его моторно-двигательной функции, протеканию нервных процессов. Во-вторых - обусловленные воздействиями среды: от обучения и профессиональной деятельности до любых случайных обстоятельств. И, наконец, сознательное воздействие человека на собственный почерк, способное быть очень значительным: подражание кому-то (хотя бы и почеркам других эпох и культур!), стремление что-то в нём изменить и т.п. И главное: разделить результаты влияния этих факторов на почерк они считают невозможным.
На полное выявление точных зависимостей в почерке, настаивают криминалисты, нечего и надеяться. Во-первых, у разных факторов (их влияния ещё и накладываются друг на друга) могут быть одинаковые по внешнему виду следствия. Во-вторых, у одного фактора может быть много разных следствий. И, наконец, в определении действующего фактора - пола, возраста, роста… - нельзя, по их мнению, провести чёткие границы.
Что же делать? Использовать исключительно статистические методы.
Решая свои задачи - идентификационные (кто писал) или диагностические (в каком состоянии писал, какими обладал качествами) - почерковеды всегда работают с большими комплексами признаков и строят методики с помощью математических методов на их частотных характеристиках.
Они подсчитывают явления, которые для одной группы людей характерны, а для других - нет. Скажем, частое появление признака в мужских почерках и редкое - в женских (Из их числа: «д» с надстрочным элементом; «печатные» варианты букв. При этом, разумеется, «печатные» варианты сами по себе могут встречаться и в женских почерках, как и «прописные» - в мужских .) Если такие явления набираются в статистически значимом количестве - они образуют комплекс.
Каждый признак имеет в методике определённый «вес». Если суммарный вес множества признаков превышает порог, можно судить о наличии у писавшего искомого свойства.
Если у графологов общего на всех видения почерка явно нет, у криминалистов оно несомненно есть. Зато у них до сих пор нет общей теории, которая объясняла бы связь почерка с личностными свойствами исполнителя. Тем не менее они реально их устанавливают. Куда менее размашисто, чем графологи, зато с высокой надёжностью, которая уж точно подтверждена экспериментально и высчитана математически.
Большой опыт измерения и высчитывания есть и у графологов. Правда, они умеют обходиться и без этого. И, кстати, далеко не все из них согласны в том, что графология - наука. В старину её чаще именовали «искусством». Некоторые осторожно говорят, что их ремесло сочетает в себе элементы науки и искусства, и сравнивают её в этом отношении с медициной. Ещё в ходу замечательное по осторожной точности название: «область опыта». Это, пожалуй, лучше всего.
Человека можно чувствовать по почерку так же, как, скажем, по голосу, походке, жестам (и даже разложить это на признаки, почему нет?). Этому так же можно научиться. По почерку - даже лучше: он даёт себя рассмотреть, а на человека пялиться обычно неудобно. Как всякое повседневное восприятие, это прежде всего - восприятие объекта в целом, неминуемо субъективное и не отделимое от личного опыта.
То, что воспринимается как признаки с определённым «значением» - скорее опознавательные знаки, которые мы расставляем себе внутри цельности нашего восприятия, чтобы в нём ориентироваться. Поэтому в качестве признаков одного и того же человеческого свойства разные графологи могут называть разное, что не мешает им оценивать целое с изрядной степенью адекватности.
Результат интерпретации почерка во многом зависит от личности интерпретатора и строится на эмпатии - вчувствовании через рукописный текст в писавшего. Почерк оказывает на интерпретатора суггестивное действие, на которое тот отзывается едва ли не своим существом. Все отвлечения от «интуиции», отказы от неё как «ненаучной», к которым, к слову, призывали и некоторые графологи, возможны лишь потому, что эта интуиция есть. Если бы не она, никто никогда не догадался бы ни о каких признаках.
Графологическая интерпретация - результат развития способности, присущей в той или иной мере всем грамотным людям культур с развитой письменностью. Это - свойство столь же «общечеловеческое», сколь и, скажем, музыкальный слух, - но, в отличие от него, осталось в европейской культуре не вполне выявленным и осуществлённым.
С сугубой математичностью криминалистов, кстати, тоже не всё просто. Говоря о «топографических признаках» письма - особенностях размещения текста в целом или его отдельных частей - они признают, что этот класс признаков позволяет судить, например, об аккуратности человека и более того, даже о некоторых его профессиональных навыках. Привычное размещение текста на странице, говорят они, часто формируется «в результате профессиональной деятельности». Скажем, «сотрудники правоохранительных органов при письме автоматически оставляют левое поле в 2 см»! Поля вообще «чаще всего ярко выражены у людей, чьи должностные функции связаны с делопроизводством». А выраженные «абзацные отступы» «характерны для людей, профессионально занимающихся журналистикой, литературой и иными видами творческой деятельности, связанными с письмом».
То же - с признаками нарушения деятельности разных отделов нервной системы: опьянение, усталость, заболевания ЦНС… Это - снижение грамотности, частые исправления, неравномерность признаков, вариации размера букв, неустойчивость наклона, снижение координации, при том, что частные признаки - структура и особенности отдельных букв - существенно не меняются. У каждого из состояний, правда, свои признаки. И криминалисты их опознают без всякой математики.
Именно на таких наблюдениях строят свои суждения графологи. Только у них это - система.
Так какая же из сторон права? Обе.
Криминалистический и графологический взгляд на почерк, пожалуй, не столь различны меж собой, как им часто кажется. Отношение друг к другу двух (нет, трёх: с палеографией и историей письма) известных нам традиций восприятия почерка - взаимодополнительное. Им бы не соперничать, а сотрудничать. Перенимать опыт друг друга, всегда помня о том, что любое - любое, увы! - восприятие ограничено. Значит, ему стоило бы интересоваться происходящим по ту сторону его границ, если оно вообще хочет расти.
То, в чём почерковеды-криминалисты чаще всего - и не факт, что всегда справедливо - упрекают своих коллег-конкурентов: готовность делать далеко идущие выводы на основаниях «недостаточных» и не подтверждаемых жёсткой статистикой, - вещь, на самом деле, необходимая. Это - культурная разведка. Да. она даёт столько возможностей для шарлатанства, сколько криминалистике и не снилось. Но без этого авантюризма не будет расширения горизонтов, научная, строгая, измеряющая и исчисляющая мысль лишится без него основы. Так завоеватели, колонизаторы и пираты первыми приходили на неизведанные земли, которые потом описывали географы, этнографы и прочие специалисты. Только надо, чтобы они действительно пришли. И чтобы не забывали, кому они всем описанным обязаны.
Матросы и пираты рукописных морей
«Психология: идеи на каждый день». - № 4 (29). - Апрель 2009.
Смотреть, что пишут о почерке и его смыслах (в первую очередь о графологии) в том же интернете - только расстраиваться. Во-первых, несчастная графология в изобилии представлена на популярных эзотерических сайтах, в неминуемом сообществе хиромантии, астрологии и гадания на картах (согласитесь, ведь ни ядерной физики, ни структурной лингвистики, ни геоморфологии мы там почему-то не обнаружим). Во-вторых, сообщают нам вещи самые противоречивые. С одной стороны, можно узнать, что почерк выдаёт своего обладателя «с головой, со всеми тайными нюансами его характера, душевными качествами, а порой и помыслами». С другой - что мысли в почерке не отражаются. С одной стороны - что предсказывать по почерку будущее нечего и браться. С другой - масса свидетельств о том, как это вполне успешно делалось. С одной стороны - будто ни пола, ни возраста с приличной точностью не определишь. С другой, известно, что у криминалистов такие методики есть давным-давно. Определяют и пол, и возраст, и кое-какие физические особенности, и уровень образования, и «регион приобретения письменных навыков», и род занятий, не говоря уже о душевном и телесном состоянии и позе во время письма. Не был ли человек пьян, в состоянии стресса, нервного возбуждения или торможения? Не подражал ли чужому почерку, не пытался ли изменить собственный так, будто он кем-то подделан? Психологические особенности тоже устанавливаются. Это называется психолого-почерковедческой экспертизой.
Заметим: всё это делается без малейших ссылок на графологическую традицию. Исключительно собственными средствами.
Массовое сознание, которое в интернете в основном и отражается, представляет себе, по обыкновению, вещи довольно дикие. Всё это стоило бы однажды систематически исследовать в рамках, скажем, истории культуры или истории идей, потому что никакие представления без оснований не заводятся. И основания эти не только в том (даже - не в первую очередь в том), что неким шарлатанам хочется зарабатывать деньги.
Криминалистов же притязания графологов на понимание почерка раздражают давно и традиционно - в той мере, в какой вообще принимаются ими всерьёз. С тех пор, как в 1940 году графологию в СССР официально объявили лженаукой, по существу ничего не изменилось. Хотя её уже никто не обзывает, как в советских учебниках по криминалистике, «идеалистическим по сущности и реакционным по политической направленности буржуазным течением», в понимании своего оппонента с тех пор академическая наука не сильно продвинулась. Графология - да, продвинулась заметно: в освоении культурного поля, а главное, рынка - если лет 15 назад графологи в России исчислялись единицами и иногда издавали за свой счёт брошюрки на газетной бумаге, то теперь это - целая индустрия: налажен выпуск литературы, на множестве сайтов предлагают графологические услуги по подбору кадров или кандидатов в супруги, по налаживанию отношений и разрешению конфликтов. Уже девять лет существует Институт графологии, имеющий целью «проведение графологических исследований и популяризации графологии как прикладной науки»; четвёртый год - Московское графологическое общество, посвятившее свои усилия разработке новых методов диагностики личности по почерку и использование их в «психодиагностике, психотерапии (телесноориентированной терапии и изучении влияния психологических защит на почерк), психологическом консультировании и психолингвистике (изучению особенностей письма в разных культурах)». Пожалуй, графологи в нашей стране, кем бы они ни были (а они много кем бывают - от шарлатанов-вульгаризаторов до людей серьёзных и основательных), вправе сетовать на нехватку взаимности со стороны «официальной» науки и упрекать её в узости, слепоте и косности. Они ею - интересуются, перенимают опыт (отдельный вопрос - как, насколько систематично, всегда ли адекватно). Она, похоже, уверена, что и без них обойдётся.
Впрочем, ясного понимания того, что происходит в стане оппонентов, нет с обеих сторон.
Психологи давно считают, что «несостоятельность методов графологии при оценке черт личности и её деловых качеств» бесповоротно доказана. «В частности, - сообщает Википедия, - графологам не удалось предсказать результаты тестирования личности по методике Айзенка и показатели исследования черт личности по методике Майерс-Бриггс; … метаанализ более 200 исследований показал, что графологи оказались неспособны предсказать наличие любой черты личности, выявляемой по любой методике тестирования». Не в силах они и «достоверно оценить трудовые способности человека». В десятках исследований, утверждали канадские исследователи Кинг и Кёлер, «показано отсутствие связи механических особенностей почерка (например, наклона) с трудовыми способностями». Те же Кинг и Кёлер провели известный эксперимент, в котором предложили рядовым людям психологически проинтерпретировать образцы почерков. Испытуемые с заданием справились, причём называли те же значения признаков, что в ходу и у графологов: «неуверенный почерк» - значит, «депрессия», «быстрый» - «импульсивность», «поднимающиеся строки» - стало быть, оптимизм. То есть степень достоверности оценки у графологов-профессионалов и людей с улицы одна и та же, а вся-де их графология - набор догадок.
Графологи не остаются в долгу. Они тоже уверены, что оппоненты, в отличие от них, ни на что не способны.
Одна из них признаёт, что да, «в ФСБ (неправда - не только там. - О.Б.) есть свои методики для служебного пользования, заимствованные из других стран (неправда! - О.Б.) и не очень научно проработанные (глубочайшая неправда. Эти методики делались и скрупулёзнейше проверялись годами. - О.Б.). В МВД по почерку определяют пол и возраст, но только по заглавным буквам. (Опять неправда - не только там и не только по ним. Наконец, не только это. - О.Б.)»
Есть и третья категория знатоков письма - она, кажется, ещё не вмешивалась всерьёз в споры между графологами и их оппонентами (а стоило бы). Это - палеографы, историки рукописной и каллиграфической культуры. Они хорошо знают ту сторону почерка, которую графологи в своей массе, как ни странно, почти или вовсе не принимают во внимание: его культурные корни.
Но всё ещё интереснее: сами графологи не слишком представляют себе, что делают собратья по традиции (если тут вообще можно говорить о единой традиции, что вряд ли). Один питерский графолог в 2006 году уверял, что графологических объединений в России нет, тогда как простой поиск Гуглом сразу же обнаружил по меньшей мере два, которые тогда уже были. У них нет ни общего понимания почерка, ни единой для всех терминологии его описания. Более того: графологические представления сильно противоречивы. Суждения разных представителей вроде бы одной и той же традиции об одном и том же признаке или их группе способны быть не просто нечёткими до бессодержательности (попробуйте-ка точно сформулировать, что такое почерк «беззаботный» или «неробкий»), но просто противоположными.
Так, почерк «ученический, аккуратный и разборчивый», по утверждениям одних графологов - свидетельство интроверсии, других - расчётливости и взвешенности, третьих - банальности и конформизма. Почерк же неразборчивый, по мнению одних, знак необразованности, других - «энергичности, беззаботности и нервозности». Украшения в заглавных буквах наводят одних толкователей на мысли о «гордой и романтической натуре» писавшего, других - о его банальности, третьих - о его артистизме, четвёртых - о «склонности к фантазиям и преувеличению, помноженной на любовь к материальным благам». Очень повезло с обилием интерпретаций левому наклону. Тут и «контроль разума над сердцем», и капризность, и косность, и экзальтированность, и женственность, и астеничность, и наличие своего мнения по всем вопросам.
Некоторые ухитряются противоречить и сами себе. Один графолог, известный среди прочего тем, что приписывает определённые группы значений каждой из букв русского алфавита, в одном месте называет способ написания «у» показателем «силы характера», в другом - что «у» обозначает «способность человека трезво оценивать ситуацию», а за «силу духа» отвечает «ф». Он же видит в «б» свидетельство «устремлённости», зато другой графолог полагает, что надстрочный элемент «б» позволяет судить об отношениях писавшего с отцом.
Да что признаки! Графологи не договорились друг с другом даже в представлениях о возможностях своей дисциплины.
Одни категорично утверждают: не то что пола и возраста, но и телосложения по почерку определить невозможно: «ни один графолог, - пишет симпатизирующий графологии автор, - не скажет, принадлежит почерк привлекательной девушке, тучной даме под пятьдесят или старичку. <…> рукопись раскрывает исключительно внутренние качества человека.» «Графолог не может указать возраст, пол, …» - вторят на сайте аж самого Института Графологии. Другие не только считают всё это возможным, но и перечисляют признаки «мужских» и «женских» почерков. Что до телосложения, носители традиции могли бы и знать, что ещё в 1927 году психофизиолог Черановский, ученик Бехтерева, экспериментально выявил зависимости между почерком и строением тела (и темперамента) по Кречмеру и описал их в статье «Строение тела и моторика». Одни полагают, что «коэффициент умственного развития по почерку определить трудно». Другие устанавливают его без проблем. Ломброзо, как известно, различал в почерке признаки, присущие «преступному типу», а русский графолог Моргенштерн считал возможным опознать почерки рецидивистов. По словам некоторых, возможности графологии велики исключительно: «в среднем за 2 часа изучения почерка опытный графолог может сказать о человеке все, что угодно. Ленив ли он, склонен ли к растратам, конфликтен, усерден, насколько быстро втягивается в дело, готов ли раскрывать внутрикорпоративные секреты, в коллективе ему лучше работать или одному… любит ли выпить, какие у него болезни…» Кстати о болезнях: одни полагают, что по почерку можно разве лишь в общем виде оценить физическое самочувствие человека, другие уверенно ставят довольно подробные диагнозы и даже признаки выделяют. «Изменение ритма письма в конце строки, - пишет один, - указывает на проблемы с кишечником, а неупорядоченность в середине предложения может сигнализировать о проблемах с сердцем.» А другой берётся «определять заболевания внутренних органов» по одной только подписи. Мнения расходятся даже по такому, казалось бы, простому вопросу, отражается ли в почерке род занятий. Одни в этом не сомневаются и называют признаки: «милиционеры обычно пишут размашисто, витиевато, врачи - неразборчиво». Другие это отрицают: «Работа не формирует характер. Учитель может быть щедрым и скупым, скромным и агрессивным, но это вовсе не означает, что он не подходит для преподавательской работы. У врача может быть чувство юмора или он может быть серьезным, он может быть романтиком или рационалистом, но из этого не следует, что он не может быть хорошим врачом.»
И самое интересное: при всех своих расхождениях, при всех диких формулировках признаков и не менее диких их обоснованиях графологи вполне успешно интерпретируют почерки.
Это и наводит на мысль: психологическая оценка почерка на самом деле происходит во многом помимо конкретных признаков - на основе сложного и цельного впечатления от него. Истоки расхождений, видимо, - в основном в личном опыте интерпретаторов, который предшествует всем объяснениям и лишь ограниченно, если вообще, поддаётся рационализации. А поскольку объект крайне сложен - их не избежать.
Самые осторожные из графологов объясняют свои противоречия тем, что «каждый элемент почерка имеет как положительную, так и отрицательную, часто даже противоположную, интерпретацию. Все решают графологические «обстоятельства». Более того, каждый признак как правило, имеет по нескольку как положительных, так и отрицательных значений.»; что толкование признаков зависит от их количества, выраженности и сочетаний с другими элементами почерка (израильский графолог Инесса Гольдберг).
Что думают об этом криминалисты?
Они ещё осторожнее и считают, что взаимозависимости признаков почерка не детерминированы строго, а статистичны. То есть, ни у одного признака в отдельности нет закреплённого, во всех контекстах воспроизводящегося значения. Для любого комплекса свойств симптоматичны всегда лишь очень большие совокупности признаков. Ещё Евгений Буринский (1849-1912), один из отцов русской криминалистики, называл почерк «сложной функцией многих переменных»: от анатомических и физиологических особенностей человека до причин временных и случайных, а характер зависимости его признаков от всего этого и друг от друга - множественным и сложным. Криминалисты и сегодня утверждают, что почерк - структура целостная: в нём всё связано со всем.
В основе его они видят функционально-динамический комплекс навыков. Факторы, влияющие на его складывание, при всём их разнообразии делятся на три группы. Во-первых - заданные, врождённые: всё, что относится к телесным особенностям человека, его моторно-двигательной функции, протеканию нервных процессов. Во-вторых - обусловленные воздействиями среды: от обучения и профессиональной деятельности до любых случайных обстоятельств. И, наконец, сознательное воздействие человека на собственный почерк, способное быть очень значительным: подражание кому-то (хотя бы и почеркам других эпох и культур!), стремление что-то в нём изменить и т.п. И главное: разделить результаты влияния этих факторов на почерк они считают невозможным.
На полное выявление точных зависимостей в почерке, настаивают криминалисты, нечего и надеяться. Во-первых, у разных факторов (их влияния ещё и накладываются друг на друга) могут быть одинаковые по внешнему виду следствия. Во-вторых, у одного фактора может быть много разных следствий. И, наконец, в определении действующего фактора - пола, возраста, роста… - нельзя, по их мнению, провести чёткие границы.
Что же делать? Использовать исключительно статистические методы.
Решая свои задачи - идентификационные (кто писал) или диагностические (в каком состоянии писал, какими обладал качествами) - почерковеды всегда работают с большими комплексами признаков и строят методики с помощью математических методов на их частотных характеристиках.
Они подсчитывают явления, которые для одной группы людей характерны, а для других - нет. Скажем, частое появление признака в мужских почерках и редкое - в женских (Из их числа: «д» с надстрочным элементом; «печатные» варианты букв. При этом, разумеется, «печатные» варианты сами по себе могут встречаться и в женских почерках, как и «прописные» - в мужских .) Если такие явления набираются в статистически значимом количестве - они образуют комплекс.
Каждый признак имеет в методике определённый «вес». Если суммарный вес множества признаков превышает порог, можно судить о наличии у писавшего искомого свойства.
Если у графологов общего на всех видения почерка явно нет, у криминалистов оно несомненно есть. Зато у них до сих пор нет общей теории, которая объясняла бы связь почерка с личностными свойствами исполнителя. Тем не менее они реально их устанавливают. Куда менее размашисто, чем графологи, зато с высокой надёжностью, которая уж точно подтверждена экспериментально и высчитана математически.
Большой опыт измерения и высчитывания есть и у графологов. Правда, они умеют обходиться и без этого. И, кстати, далеко не все из них согласны в том, что графология - наука. В старину её чаще именовали «искусством». Некоторые осторожно говорят, что их ремесло сочетает в себе элементы науки и искусства, и сравнивают её в этом отношении с медициной. Ещё в ходу замечательное по осторожной точности название: «область опыта». Это, пожалуй, лучше всего.
Человека можно чувствовать по почерку так же, как, скажем, по голосу, походке, жестам (и даже разложить это на признаки, почему нет?). Этому так же можно научиться. По почерку - даже лучше: он даёт себя рассмотреть, а на человека пялиться обычно неудобно. Как всякое повседневное восприятие, это прежде всего - восприятие объекта в целом, неминуемо субъективное и не отделимое от личного опыта.
То, что воспринимается как признаки с определённым «значением» - скорее опознавательные знаки, которые мы расставляем себе внутри цельности нашего восприятия, чтобы в нём ориентироваться. Поэтому в качестве признаков одного и того же человеческого свойства разные графологи могут называть разное, что не мешает им оценивать целое с изрядной степенью адекватности.
Результат интерпретации почерка во многом зависит от личности интерпретатора и строится на эмпатии - вчувствовании через рукописный текст в писавшего. Почерк оказывает на интерпретатора суггестивное действие, на которое тот отзывается едва ли не своим существом. Все отвлечения от «интуиции», отказы от неё как «ненаучной», к которым, к слову, призывали и некоторые графологи, возможны лишь потому, что эта интуиция есть. Если бы не она, никто никогда не догадался бы ни о каких признаках.
Графологическая интерпретация - результат развития способности, присущей в той или иной мере всем грамотным людям культур с развитой письменностью. Это - свойство столь же «общечеловеческое», сколь и, скажем, музыкальный слух, - но, в отличие от него, осталось в европейской культуре не вполне выявленным и осуществлённым.
С сугубой математичностью криминалистов, кстати, тоже не всё просто. Говоря о «топографических признаках» письма - особенностях размещения текста в целом или его отдельных частей - они признают, что этот класс признаков позволяет судить, например, об аккуратности человека и более того, даже о некоторых его профессиональных навыках. Привычное размещение текста на странице, говорят они, часто формируется «в результате профессиональной деятельности». Скажем, «сотрудники правоохранительных органов при письме автоматически оставляют левое поле в 2 см»! Поля вообще «чаще всего ярко выражены у людей, чьи должностные функции связаны с делопроизводством». А выраженные «абзацные отступы» «характерны для людей, профессионально занимающихся журналистикой, литературой и иными видами творческой деятельности, связанными с письмом».
То же - с признаками нарушения деятельности разных отделов нервной системы: опьянение, усталость, заболевания ЦНС… Это - снижение грамотности, частые исправления, неравномерность признаков, вариации размера букв, неустойчивость наклона, снижение координации, при том, что частные признаки - структура и особенности отдельных букв - существенно не меняются. У каждого из состояний, правда, свои признаки. И криминалисты их опознают без всякой математики.
Именно на таких наблюдениях строят свои суждения графологи. Только у них это - система.
Так какая же из сторон права? Обе.
Криминалистический и графологический взгляд на почерк, пожалуй, не столь различны меж собой, как им часто кажется. Отношение друг к другу двух (нет, трёх: с палеографией и историей письма) известных нам традиций восприятия почерка - взаимодополнительное. Им бы не соперничать, а сотрудничать. Перенимать опыт друг друга, всегда помня о том, что любое - любое, увы! - восприятие ограничено. Значит, ему стоило бы интересоваться происходящим по ту сторону его границ, если оно вообще хочет расти.
То, в чём почерковеды-криминалисты чаще всего - и не факт, что всегда справедливо - упрекают своих коллег-конкурентов: готовность делать далеко идущие выводы на основаниях «недостаточных» и не подтверждаемых жёсткой статистикой, - вещь, на самом деле, необходимая. Это - культурная разведка. Да. она даёт столько возможностей для шарлатанства, сколько криминалистике и не снилось. Но без этого авантюризма не будет расширения горизонтов, научная, строгая, измеряющая и исчисляющая мысль лишится без него основы. Так завоеватели, колонизаторы и пираты первыми приходили на неизведанные земли, которые потом описывали географы, этнографы и прочие специалисты. Только надо, чтобы они действительно пришли. И чтобы не забывали, кому они всем описанным обязаны.