Из тюрьмы - в дом
Униформа как собственная противоположность
Ольга Балла
"НГ-Ex Libris". - 26.06.2008. =
http://exlibris.ng.ru/koncep/2008-06-26/9_uniforma.html Дженнифер Крейк. Краткая история униформы/ Пер. с англ. Иосифа Красильщика. - М.: Новое литературное обозрение, 2007. - 240 с. (Культура повседневности).
Тот, кто надеется найти в книге Дженнифер Крейк всеобъемлющую, систематичную и основательную историю форменной одежды во всех созданных человечеством видах, будет разочарован. Профессор Крейк ограничивается в основном тем, как складывались судьбы униформы в странах англоязычной культуры: в Великобритании, США, Канаде, родной Австралии и Новой Зеландии. Почти единственное исключение, кроме разве что отдельных упоминаний - Япония. О ней, впрочем, особо.
История униформы - это среди прочего история взаимодействия человека с предписанным и заданным.
Например, того, как человек, будучи не в силах (а может быть, и не склонным!) нарушить предписания, обживает территорию, очерченную их границами.
Так, правительственный указ о школьной форме для девочек, изданный в 2000 году в Иране, хотя и предписывал носить поверх одежды «накидки или свободные балахоны и косынки», разрешал при этом выбирать для них яркие цвета. А когда у христиан появились женщины-священники, они нашли возможность приспособить к своим нуждам такую, казалось бы, предельно мужскую одежду, как ряса. Крейк рассказывает, как австралийские дизайнеры трудились над созданием женских ряс, стараясь не выбиться из традиционных кодов: пасторский воротник, крест, стихарь… и при этом учесть запросы новых заказчиков. «Англиканская церковь избрала красный ниспадающий стихарь, другие протестантские церкви выбрали белые стихари, ассоциируя их с женской чистотой».
То есть униформа вполне располагает, даже подталкивает к тому, чтобы превратить ее из тюрьмы в дом.
Иногда, правда, и в дом терпимости.
Об этом рассказанная Крейк история японской школьной формы: ее, воплощение дисциплины и чистоты, весьма почитающие правила японцы взяли да превратили в «основу безнравственности и сексуальных извращений». То есть в банальнейшую из всех ее мыслимых противоположностей.
Из инструмента контроля социума над человеком форма стала знаком бунта, протеста и отрицания правил. Вышло совсем не то, на что рассчитывали.
Человек ускользает от предписаний. И чем тщательнее его программируют, тем вернее он выдаст в ответ нечто непредвиденное.
Но чтобы ускользать - открывать и осваивать все новые области и пределы своей свободы (да, рискованной, да, и разрушающей, и гибельной) - человеку непременно нужны жесткие предписания и запреты. Форма для этой цели словно нарочно придумана.
Да, она - «часть сложной социальной игры» - вписывает человека в заданную роль, помогает ему не выпасть оттуда.
Но в ячейках этой сети для уловления человека, тесно сплетенной из типовых ролей и заранее заготовленных ожиданий, может быть, яснее всего видна свобода.