[Реплика в рубрике «Лёгкая кавалерия»]
Ольга Балла
[Реплика в рубрике «Лёгкая кавалерия» - о книгах: Светлана Богданова. Сон Иокасты: Роман-антитеза. - М.: Стеклограф, 2018 и Павел Зальцман. Средняя Азия в Средние века, или Средние века в Средней Азии. - М.: Ad Marginem, 2018] // Новая юность. - № 6 (147). - 2018. = https://new-youth.ru/upload/iblock/8d6/7_№147_Kavaleria.pdf
Оба текста, задавших тему моих размышлений для этого выпуска «Кавалерии», изданы в этом году впервые (один - впервые в книжной форме, второй - впервые вообще), но написаны давно: один - в самом конце девяностых, работу над вторым автор прервал в начале пятидесятых. Оба - романы, то есть - по самому типу своей смысловой организации - тексты крупные, обобщающие, синтезирующие, вбирающие в себя большие пласты жизни (совершенно независимо от того, что «телесный» объём одного из них - всего 58 страниц в только что состоявшемся книжном издании). Это - «Сон Иокасты», «роман-антитеза» Светланы Богдановой, собственная её версия мифа об Эдипе (по истории прочтений и интерпретаций «Сна…», накопившихся с момента первой его публикации в «Знамени» в 2000 году можно - и стоит - писать отдельное исследование), вышедший в «Стеклографе» поздней осенью 2018-го, и «Средняя Азия в Средние века, или Средние века в Средней Азии» Павла Зальцмана (1912-1985) - громадный неоконченный (и, судя по многому, не нуждавшийся в завершении, противившийся ему) текст, с убедительной немыслимостью соединяющий в себе черты одновременно мифа и киносценария, физиологического очерка и сновидения, пролежавший в едва читаемых черновиках тридцать с лишним лет до смерти автора и ещё столько же после неё и наконец - в начале осени 2018-го, старательно разобранный издателями, тщательно откомментированный - увидевший свет в издательстве «Ад Маргинем Пресс».
Два этих романа не сходны меж собою, казалось бы, ни в чём - кроме двух (по меньшей мере) черт, - однако слишком коренных для того, чтобы их можно было оставить без внимания. Первая - громадный разрыв между временем написания и временем прочтения. В случае романа Богдановой, наверное, стоило бы говорить не столько о прочтении как таковом, - все эти почти двадцать лет он, включённый даже в программу нескольких вузов, в своём роде активно читался и производил некоторую работу в умах, в самом теле культуры, - сколько о выходе на культурную поверхность, о помещении - предположительно - в фокус культурного внимания. (Окажется ли он теперь в этом фокусе, будет ли как следует прочитан - выйдя из статуса почти-подпольного? чуть ли не тайного? или культуре нужны, как особый питательный слой, кроме явных - ещё и скрытые, потаённые тексты?) (И то, что он издан неоткомментированным, - видится мне большим упущением: он несомненно этого требует.) Роман Зальцмана не читался все эти годы вообще - никем, кроме разбиравших после его смерти почти слепые, чуть ли не криптографичные рукописи наследников и издателей - и более всего напоминает таинственное глубоководное существо, рывком выдернутое на чуждую, незнакомую ему поверхность.
Вот и второе сходство: оба романа читаются теперь не в своих контекстах - не в тех, которые их породили, к которым они явно или неявно адресовались. Оба ставят перед нами проблему, которую я бы предварительно обозначила как иноконтекстное прочтение.
Оба романа - того свойства, что могли бы, будучи внимательно восприняты, изменить ход развития русской словесности и её состав. Этой возможностью несомненно обладал роман Зальцмана, оставшийся неизвестным своим современникам. На эту возможность просто напрашивался роман Богдановой, ставший книгой слишком поздно и неспроста вызвавший интенсивный интерес, так сказать, по краям культурного процесса, в неявных его слоях (он был, кажется, одним из последних актов выработки запоздалого русского модернизма).
Сегодня мы читаем их не теми глазами, которым они были назначены. Посмотрим, что из этого выйдет.
И, наконец, ещё одно, важное: оба текста дают все основания к тому, чтобы ещё раз перепродумать отношения с прошлым. Не говоря о том, что сами они - пришельцы из прошлого, свидетели его, «попаданцы» из него в наше будущее, помимо этого, - они заново ставят перед нами проблему устройства этих отношений. И не с историческим прошлым, - не с тем, что подтверждено документами и, предположительно, было «на самом деле». Нет: с тем прошлым, которое есть всегда - и постоянно сотворяется заново. Каждую минуту - и каждым.
Богданова в своём романе создаёт собственную, весьма сновидческую античность, идёт даже глубже: закладывает в основу европейской культурной памяти новую архетипику. Зальцман - личные «Средние века в Средней Азии», сращивая, взаимонакладывая крайне разные времена с разбросом примерно в одиннадцать веков (описанные им события дают примерно равные основания отнести их и к VII веку, и к XI-XII векам, и к началу XIII-го, и к XV-му, и к XVI-му, и к XVII-му, и даже к XVIII-му).
Оба текста работают с «прошлым» как с фигурой сознания, с вечным его сном и наваждением, с неисчерпаемым его (потому что, на самом деле, всё время пополняемым, насыщаемым всё новыми и новыми толкованиями) символическим ресурсом.
[Реплика в рубрике «Лёгкая кавалерия» - о книгах: Светлана Богданова. Сон Иокасты: Роман-антитеза. - М.: Стеклограф, 2018 и Павел Зальцман. Средняя Азия в Средние века, или Средние века в Средней Азии. - М.: Ad Marginem, 2018] // Новая юность. - № 6 (147). - 2018. = https://new-youth.ru/upload/iblock/8d6/7_№147_Kavaleria.pdf
Оба текста, задавших тему моих размышлений для этого выпуска «Кавалерии», изданы в этом году впервые (один - впервые в книжной форме, второй - впервые вообще), но написаны давно: один - в самом конце девяностых, работу над вторым автор прервал в начале пятидесятых. Оба - романы, то есть - по самому типу своей смысловой организации - тексты крупные, обобщающие, синтезирующие, вбирающие в себя большие пласты жизни (совершенно независимо от того, что «телесный» объём одного из них - всего 58 страниц в только что состоявшемся книжном издании). Это - «Сон Иокасты», «роман-антитеза» Светланы Богдановой, собственная её версия мифа об Эдипе (по истории прочтений и интерпретаций «Сна…», накопившихся с момента первой его публикации в «Знамени» в 2000 году можно - и стоит - писать отдельное исследование), вышедший в «Стеклографе» поздней осенью 2018-го, и «Средняя Азия в Средние века, или Средние века в Средней Азии» Павла Зальцмана (1912-1985) - громадный неоконченный (и, судя по многому, не нуждавшийся в завершении, противившийся ему) текст, с убедительной немыслимостью соединяющий в себе черты одновременно мифа и киносценария, физиологического очерка и сновидения, пролежавший в едва читаемых черновиках тридцать с лишним лет до смерти автора и ещё столько же после неё и наконец - в начале осени 2018-го, старательно разобранный издателями, тщательно откомментированный - увидевший свет в издательстве «Ад Маргинем Пресс».
Два этих романа не сходны меж собою, казалось бы, ни в чём - кроме двух (по меньшей мере) черт, - однако слишком коренных для того, чтобы их можно было оставить без внимания. Первая - громадный разрыв между временем написания и временем прочтения. В случае романа Богдановой, наверное, стоило бы говорить не столько о прочтении как таковом, - все эти почти двадцать лет он, включённый даже в программу нескольких вузов, в своём роде активно читался и производил некоторую работу в умах, в самом теле культуры, - сколько о выходе на культурную поверхность, о помещении - предположительно - в фокус культурного внимания. (Окажется ли он теперь в этом фокусе, будет ли как следует прочитан - выйдя из статуса почти-подпольного? чуть ли не тайного? или культуре нужны, как особый питательный слой, кроме явных - ещё и скрытые, потаённые тексты?) (И то, что он издан неоткомментированным, - видится мне большим упущением: он несомненно этого требует.) Роман Зальцмана не читался все эти годы вообще - никем, кроме разбиравших после его смерти почти слепые, чуть ли не криптографичные рукописи наследников и издателей - и более всего напоминает таинственное глубоководное существо, рывком выдернутое на чуждую, незнакомую ему поверхность.
Вот и второе сходство: оба романа читаются теперь не в своих контекстах - не в тех, которые их породили, к которым они явно или неявно адресовались. Оба ставят перед нами проблему, которую я бы предварительно обозначила как иноконтекстное прочтение.
Оба романа - того свойства, что могли бы, будучи внимательно восприняты, изменить ход развития русской словесности и её состав. Этой возможностью несомненно обладал роман Зальцмана, оставшийся неизвестным своим современникам. На эту возможность просто напрашивался роман Богдановой, ставший книгой слишком поздно и неспроста вызвавший интенсивный интерес, так сказать, по краям культурного процесса, в неявных его слоях (он был, кажется, одним из последних актов выработки запоздалого русского модернизма).
Сегодня мы читаем их не теми глазами, которым они были назначены. Посмотрим, что из этого выйдет.
И, наконец, ещё одно, важное: оба текста дают все основания к тому, чтобы ещё раз перепродумать отношения с прошлым. Не говоря о том, что сами они - пришельцы из прошлого, свидетели его, «попаданцы» из него в наше будущее, помимо этого, - они заново ставят перед нами проблему устройства этих отношений. И не с историческим прошлым, - не с тем, что подтверждено документами и, предположительно, было «на самом деле». Нет: с тем прошлым, которое есть всегда - и постоянно сотворяется заново. Каждую минуту - и каждым.
Богданова в своём романе создаёт собственную, весьма сновидческую античность, идёт даже глубже: закладывает в основу европейской культурной памяти новую архетипику. Зальцман - личные «Средние века в Средней Азии», сращивая, взаимонакладывая крайне разные времена с разбросом примерно в одиннадцать веков (описанные им события дают примерно равные основания отнести их и к VII веку, и к XI-XII векам, и к началу XIII-го, и к XV-му, и к XVI-му, и к XVII-му, и даже к XVIII-му).
Оба текста работают с «прошлым» как с фигурой сознания, с вечным его сном и наваждением, с неисчерпаемым его (потому что, на самом деле, всё время пополняемым, насыщаемым всё новыми и новыми толкованиями) символическим ресурсом.