Роман с пространством: запрограммированные неожиданности
Ольга Балла
Роман с пространством: запрограммированные неожиданности
Введение в геопоэтику: Антология. - М.: Арт-Хаус медиа; Крымский Клуб, 2012. - 368 с.
http://russ.ru/Mirovaya-povestka/Roman-s-prostranstvom-zaprogrammirovannye-neozhidannosti
Если уж стремиться к точности, слово «геопоэтика» следовало бы употреблять во множественном числе. Применительно к этой антологии - первой, между прочим, и очень предварительной сумме геопоэтического опыта на русском языке! - во всяком случае. К несчастью или наоборот, наше языковое чутьё такому употреблению сопротивляется. Немецкое, например - ничуть: три года назад в Берлине вышла самая-самая первая попытка «антологизировать» многообразие геопоэтического опыта - сборник под совершенно корректным названием «Geopoetiken». Тут сразу всё и ясно: их много. А у нас - именно, что «или наоборот». Это языковое сопротивление даёт нам хороший шанс задуматься - а что, собственно, всё это многообразие объединяет? По крайней мере, настолько, чтобы оно могло умещаться под одной обложкой и назваться одним именем?
Вопрос, на самом деле, довольно спорный даже для самих носителей геопоэтического опыта (скорее, опытов). В антологии одних только определений того, что такое «геопоэтика», мы насчитаем по меньшей мере пять (и то ещё не факт, что мы учли при этом всё и не сбились со счёта).
На заре существования новой области опыта, в девяностых - в пору манифестов, Игорь Сид - которому геопоэтика обязана своим вторым рождением (а первым - французу шотландского происхождения Кеннету Уайту) видел в ней, будущей, - науку: «новую гуманитарную дисциплину», задача которой - «исследовать возрастающее влияние культурных и, в первую очередь, творческих явлений на структурирование человеческой вселенной». (Сам Сид со товарищи, впрочем, как раз в то время занимался отнюдь не выстраиванием очередной умозрительной науки в дополнение к прочим, но геопоэтической практикой, «геопоэзисом» - художественным «структурированием» крымского пространства.) Отец-основатель геопоэтики - поэт, эссеист, путешественник Кеннет Уайт усматривал в ней «универсальный культурный проект или творческую стратегию», в основе которой - «антиурбанистский и антитоталитарный, антиутилитарный и антиглобалистский импульс»: «возвращение к целостному поэтическому восприятию и переживанию мира». (При этом Уайт - единственный, кто придал этому проекту институциональное измерение: основал в Париже Международный институт геопоэтики и выпускал периодическое издание под названием «Геопоэтические тетради».) Вполне принимающий уайтовское определение Владимир Абашев (создатель, кстати, концепции «пермского текста» русской литературы) со своей филологической колокольни видит в ней ещё и «специфический раздел поэтики, имеющий своим предметом как образы географического пространства в индивидуальном творчестве, так и локальные тексты (или сверхтексты), формирующиеся в национальной культуре как результат освоения отдельных мест, регионов географического пространства и концептуализации их образов». Профессиональный географ Дмитрий Замятин выводит геопоэтику за пределы и филологии, и вообще исследования как типа интеллектуального действия: «это, - пишет он, - широкое междисциплинарное ментальное поле на границе культурной или образной географии и литературы, понимаемой локально, регионально, иначе говоря - пространственно» (подчёркивая при том, что сам он занимается «гуманитарной географией» и «метагеографией» - вещами, не тождественными геопоэтике, но находящимися в её смысловом поле). Культуролог Екатерина Дайс относит к ней «всё, что связано с философией пространства», а интерес к геопоэтической проблематике, инициированный Уайтом, связывает не только с «пространственным поворотом» в западной гуманитарной мысли, но, глубже того, - с возвращением в культурное сознание Великой Богини - Геи. Между прочим, в качестве академической науки геопоэтика всё-таки тоже сложилась - правда, не у нас и не в Париже у Уайта, а в Германии: к середине нулевых, пишет Игорь Сид, там устоялось «употребление термина «геопоэтика» как пограничной научной дисциплины: с одной стороны, это раздел культурологии, с другой - часть литературоведения».
Есть в книге и авторы, которым слово «геопоэтика» вообще не нравится: Андрей Балдин, говоривший вначале о «трансфизике пространства», затем о его «метафизике», остановился в конечном счёте на термине «географика»; Рустам Рахматуллин предпочитает называть область своих занятий «метафизическим краеведением» (полагая, что «геопоэтика», если это слово вообще имеет какой-то смысл - это либо «пространственная обусловленность поэтического творчества», либо «поэтизация пространства»). Что, заметим, ничуть не мешает этим авторам активно работать на обогащение и развитие геопоэтического дискурса.
Вообще, антология выстроена как совокупность расположенных более-менее хронологически - в соответствии с порядком возникновения - тематических гнёзд: от «уртекстов» первогеопоэта Кеннета Уайта до круглого стола «Путешествие, текст, арт-проект», состоявшегося совсем недавно - в мае прошлого года. Отдельное гнездо свила в книге литературно-исследовательская группа «Путевой журнал»; а заключительный раздел отдан «Индивидуальным опытам», у которых ничего общего - ни стиля, ни тем - будто бы и вовсе не просматривается. Читатель имеет замечательную возможность оценить, какими разными языками всё это написано и сколь разные задачи преследует.
Я даже не спрашиваю, кто здесь более прав (чувствую, что никто, потому что все). Вопрос в другом: так что же удерживает всё это вместе?
Ответить, на самом деле, можно - и вольному читателю, стоящему вне геопоэтического круга, сделать это, кажется, легче всего. Это - всё, что относится к взаимодействию человека и обитаемого им пространства: и процессы этого взаимодействия, и возникающие в его результате смыслы, образы, формы самого пространства, и рефлексии на эти темы - любой степени теоретичности. Попросту говоря - роман человека с пространством (кстати, один из авторов, Владимир Абашев, говорит, по существу, именно это: «Геопоэтика вводит нас в сферу чувственных, глубоко страстных и пристрастных отношений человека с пространством»). Если же непременно требуется ответ на вопрос, наука она, искусство или вообще что, - самым лучшим, кажется, был бы такой: это - область опыта. Или ещё лучше: культурная форма.
Стоит обратить внимание на то, что «геопоэтику» - и как слово, и как некоторую область смыслов, вбирающую в себя сразу и человека, и его пространство - неспроста придумали дважды. В самом деле, само это слово независимо друг от друга изобрели, хоть и приписав ему довольно разные значения, - два разных человека в разных странах: Кеннет Уайт - в семидесятых и наш соотечественник Игорь Сид - в середине девяностых. Это - несомненное свидетельство того, что к последним десятилетиям XX века в чём-то подобном назрела настоятельная потребность. Что она прямо в воздухе носилась.
Вся совокупность геопоэтических усилий, в их трудноклассифицируемом разнообразии, выросла из - вообще характерного для двух-трёх последних десятилетий - чувства недостаточности традиционных дискурсов в их прежних границах: литературного (шире - художественного), научного, философского (хочется добавить - и мифологического); можно, пожалуй, особо выделить и самый молодой из них - культурологический. Впрочем, не в меньшей степени выросла она из чувства недостаточности и той звериной серьёзности, с которой все эти традиционные дискурсы подходили и подходят к своим предметам. Геопоэтика, особенно в варианте «Крымского клуба» с его арт-проектами, осталась бы совершенно не понятой без своей игровой компоненты (Сид прямо называет свой вариант геопоэтики «интеллектуальной игрой», - и акцент на первом слове здесь должен быть по крайней мере не меньшим, чем на втором).
В девяностых вопрос «Является ли геопоэтика на самом деле наукой или всё-таки искусством?» виделся Игорю Сиду главным для изобретавшейся им тогда культурной формы. Сегодня, ближе к середине две тысячи десятых, хочется усомниться: а не искусственно ли это разделение и противопоставление применительно к геопоэтике, не надуманно ли оно? Нельзя ли считать геопоэтику живым доказательством возможности таких культурных форм, которые такому разделению не подчиняются?
Очень похоже на то, что она - попытка заявки на самостоятельный, отдельный жанр мышления, чувствования и воображения (всего этого сразу - вместе), - не свободный, разумеется, от родства со «старшими» их жанрами, напротив того - активно заимствующий в своих целях их опыт и инструментарий (ранние геопоэтические тексты Сида - например, «Основной вопрос геопоэтики» - написаны совершенно учёным языком и отчасти, конечно, пародируют его). Притом теснее всего и родство, и заимствование связывают её, кажется, с искусством - с переживанием мира, во-первых, образным, во-вторых - неустранимо субъективным, в большой мере интуитивным и уж конечно - антропоцентричным и антропоморфным. Потому что ещё одна однобокость и недостаточность, которой геопоэтика сопротивляется самим своим существованием - это узость измеряющего, исчисляющего, калькулирующего (пост)просвещенческого разума и созданной им цивилизации.
Эта область опыта возникла в ответ и на потребность современного человека в том, чтобы переприсвоить пространство. Заново продумать свои отношения с ним, преодолеть отчуждение от него, тщательно выработанное постпросвещенческой цивилизацией. Если угодно, снова заколдовать расколдованный ею мир - чтобы сделать его жизнеспособным и плодотворным (Игорь Сид ещё на заре геопоэтики прямо говорил о создании мифов, об управлении мифами как об основной её задаче).
Она - от тоски человека наших дней по цельности и (не противоречащей серьёзному) игре, по единству и родству со своим миром - за который в данном случае представительствует пространство.
Хотя геопоэтике только на отечественной почве уже почти двадцать лет, а на Западе, благодаря Уайту, и того больше,- составители сборника, кажется, очень далеки от того, чтобы подводить итоги. Для итогов нужна хоть какая-то законченность. Здесь же ещё слишком многое неясно (вплоть до, как и было сказано, отсутствия общепринятого представления о заглавном предмете). Смысл антологии - скорее, в собирании накопленного на сей день материала и опыта хоть в какую-то цельность, нежёсткую, зато обозримую. Чтобы, по крайней мере, можно было понять: какой всё-таки путь прошла геопоэтика за эти годы? Изменилась ли она с момента рождения замысла, куда направлено её развитие? И можно ли из этого уже сейчас извлечь какой бы то ни было урок?
Да, можно, - притом не один.
Начнём с того, что - и сошедшиеся здесь для диалога геопоэты сами это признают - с первоначальными замыслами и чаяниями геопоэтика, как это свойственно всему живому, не совпала. Ожидалось прежде всего, что она станет противовесом геополитике - как позиции слишком рациональной, утилитарной и насильственной по отношению к миру, - а то даже и вовсе придёт ей на смену. Не получилось: геопоэтика с геополитикой довольно быстро нашли и общий язык, и общие интересы, - и в самой геопоэтике стало развиваться направление с сильной геополитической компонентой, наиболее заметный из представителей которого - Юрий Андрухович (его тексты мы найдём в сборнике под совершенно не туда ведущим общим названием «Геопоэтика вместо геополитики». Легко увидеть: скорее вместе, чем вместо. Геопоэтическими средствами он утверждает мысль вполне геополитического свойства: Украина - органическая и неотъемлемая часть Европы.)
Кроме всего прочего, на основе книги складывается и вот какое впечатление: она и дальше будет не совпадать с замыслами - какой бы ни стала. «Геопоэтика» - вообще термин-трикстер. Вполне возможно, что это - несмотря на своё убедительное внешнее сходство с терминами - никакой не термин, а так, звуковой магнит, притягивающий к себе, не без избирательности, определённые смыслы (терминоид?). К самому его существу - к сердцевине его культурной функции - принадлежит провоцирующая многозначность, выскальзывание из рук определяющего. А потому добиваться строгих определений тут нельзя - это может быть попросту губительным. Очень похоже на то, что геопоэтика призвана существовать как открытый проект с, так сказать, запрограммированными неожиданностями. Как род занятий она перестанет, кажется, существовать ровно в тот момент, когда нам удастся её, наконец, окончательно определить, зафиксировать, высушить в сушилке и расправить на расправилке. Пока мы этого не сделали - она жива и наверняка породит ещё множество своих, сопротивляющихся общему знаменателю, разновидностей - а мы лет через десять-двадцать прочитаем о них в следующем, вдвое более толстом издании геопоэтической антологии.
This entry was originally posted at http://gertman.dreamwidth.org/139833.html. Please comment there using OpenID.
Роман с пространством: запрограммированные неожиданности
Введение в геопоэтику: Антология. - М.: Арт-Хаус медиа; Крымский Клуб, 2012. - 368 с.
http://russ.ru/Mirovaya-povestka/Roman-s-prostranstvom-zaprogrammirovannye-neozhidannosti
Если уж стремиться к точности, слово «геопоэтика» следовало бы употреблять во множественном числе. Применительно к этой антологии - первой, между прочим, и очень предварительной сумме геопоэтического опыта на русском языке! - во всяком случае. К несчастью или наоборот, наше языковое чутьё такому употреблению сопротивляется. Немецкое, например - ничуть: три года назад в Берлине вышла самая-самая первая попытка «антологизировать» многообразие геопоэтического опыта - сборник под совершенно корректным названием «Geopoetiken». Тут сразу всё и ясно: их много. А у нас - именно, что «или наоборот». Это языковое сопротивление даёт нам хороший шанс задуматься - а что, собственно, всё это многообразие объединяет? По крайней мере, настолько, чтобы оно могло умещаться под одной обложкой и назваться одним именем?
Вопрос, на самом деле, довольно спорный даже для самих носителей геопоэтического опыта (скорее, опытов). В антологии одних только определений того, что такое «геопоэтика», мы насчитаем по меньшей мере пять (и то ещё не факт, что мы учли при этом всё и не сбились со счёта).
На заре существования новой области опыта, в девяностых - в пору манифестов, Игорь Сид - которому геопоэтика обязана своим вторым рождением (а первым - французу шотландского происхождения Кеннету Уайту) видел в ней, будущей, - науку: «новую гуманитарную дисциплину», задача которой - «исследовать возрастающее влияние культурных и, в первую очередь, творческих явлений на структурирование человеческой вселенной». (Сам Сид со товарищи, впрочем, как раз в то время занимался отнюдь не выстраиванием очередной умозрительной науки в дополнение к прочим, но геопоэтической практикой, «геопоэзисом» - художественным «структурированием» крымского пространства.) Отец-основатель геопоэтики - поэт, эссеист, путешественник Кеннет Уайт усматривал в ней «универсальный культурный проект или творческую стратегию», в основе которой - «антиурбанистский и антитоталитарный, антиутилитарный и антиглобалистский импульс»: «возвращение к целостному поэтическому восприятию и переживанию мира». (При этом Уайт - единственный, кто придал этому проекту институциональное измерение: основал в Париже Международный институт геопоэтики и выпускал периодическое издание под названием «Геопоэтические тетради».) Вполне принимающий уайтовское определение Владимир Абашев (создатель, кстати, концепции «пермского текста» русской литературы) со своей филологической колокольни видит в ней ещё и «специфический раздел поэтики, имеющий своим предметом как образы географического пространства в индивидуальном творчестве, так и локальные тексты (или сверхтексты), формирующиеся в национальной культуре как результат освоения отдельных мест, регионов географического пространства и концептуализации их образов». Профессиональный географ Дмитрий Замятин выводит геопоэтику за пределы и филологии, и вообще исследования как типа интеллектуального действия: «это, - пишет он, - широкое междисциплинарное ментальное поле на границе культурной или образной географии и литературы, понимаемой локально, регионально, иначе говоря - пространственно» (подчёркивая при том, что сам он занимается «гуманитарной географией» и «метагеографией» - вещами, не тождественными геопоэтике, но находящимися в её смысловом поле). Культуролог Екатерина Дайс относит к ней «всё, что связано с философией пространства», а интерес к геопоэтической проблематике, инициированный Уайтом, связывает не только с «пространственным поворотом» в западной гуманитарной мысли, но, глубже того, - с возвращением в культурное сознание Великой Богини - Геи. Между прочим, в качестве академической науки геопоэтика всё-таки тоже сложилась - правда, не у нас и не в Париже у Уайта, а в Германии: к середине нулевых, пишет Игорь Сид, там устоялось «употребление термина «геопоэтика» как пограничной научной дисциплины: с одной стороны, это раздел культурологии, с другой - часть литературоведения».
Есть в книге и авторы, которым слово «геопоэтика» вообще не нравится: Андрей Балдин, говоривший вначале о «трансфизике пространства», затем о его «метафизике», остановился в конечном счёте на термине «географика»; Рустам Рахматуллин предпочитает называть область своих занятий «метафизическим краеведением» (полагая, что «геопоэтика», если это слово вообще имеет какой-то смысл - это либо «пространственная обусловленность поэтического творчества», либо «поэтизация пространства»). Что, заметим, ничуть не мешает этим авторам активно работать на обогащение и развитие геопоэтического дискурса.
Вообще, антология выстроена как совокупность расположенных более-менее хронологически - в соответствии с порядком возникновения - тематических гнёзд: от «уртекстов» первогеопоэта Кеннета Уайта до круглого стола «Путешествие, текст, арт-проект», состоявшегося совсем недавно - в мае прошлого года. Отдельное гнездо свила в книге литературно-исследовательская группа «Путевой журнал»; а заключительный раздел отдан «Индивидуальным опытам», у которых ничего общего - ни стиля, ни тем - будто бы и вовсе не просматривается. Читатель имеет замечательную возможность оценить, какими разными языками всё это написано и сколь разные задачи преследует.
Я даже не спрашиваю, кто здесь более прав (чувствую, что никто, потому что все). Вопрос в другом: так что же удерживает всё это вместе?
Ответить, на самом деле, можно - и вольному читателю, стоящему вне геопоэтического круга, сделать это, кажется, легче всего. Это - всё, что относится к взаимодействию человека и обитаемого им пространства: и процессы этого взаимодействия, и возникающие в его результате смыслы, образы, формы самого пространства, и рефлексии на эти темы - любой степени теоретичности. Попросту говоря - роман человека с пространством (кстати, один из авторов, Владимир Абашев, говорит, по существу, именно это: «Геопоэтика вводит нас в сферу чувственных, глубоко страстных и пристрастных отношений человека с пространством»). Если же непременно требуется ответ на вопрос, наука она, искусство или вообще что, - самым лучшим, кажется, был бы такой: это - область опыта. Или ещё лучше: культурная форма.
Стоит обратить внимание на то, что «геопоэтику» - и как слово, и как некоторую область смыслов, вбирающую в себя сразу и человека, и его пространство - неспроста придумали дважды. В самом деле, само это слово независимо друг от друга изобрели, хоть и приписав ему довольно разные значения, - два разных человека в разных странах: Кеннет Уайт - в семидесятых и наш соотечественник Игорь Сид - в середине девяностых. Это - несомненное свидетельство того, что к последним десятилетиям XX века в чём-то подобном назрела настоятельная потребность. Что она прямо в воздухе носилась.
Вся совокупность геопоэтических усилий, в их трудноклассифицируемом разнообразии, выросла из - вообще характерного для двух-трёх последних десятилетий - чувства недостаточности традиционных дискурсов в их прежних границах: литературного (шире - художественного), научного, философского (хочется добавить - и мифологического); можно, пожалуй, особо выделить и самый молодой из них - культурологический. Впрочем, не в меньшей степени выросла она из чувства недостаточности и той звериной серьёзности, с которой все эти традиционные дискурсы подходили и подходят к своим предметам. Геопоэтика, особенно в варианте «Крымского клуба» с его арт-проектами, осталась бы совершенно не понятой без своей игровой компоненты (Сид прямо называет свой вариант геопоэтики «интеллектуальной игрой», - и акцент на первом слове здесь должен быть по крайней мере не меньшим, чем на втором).
В девяностых вопрос «Является ли геопоэтика на самом деле наукой или всё-таки искусством?» виделся Игорю Сиду главным для изобретавшейся им тогда культурной формы. Сегодня, ближе к середине две тысячи десятых, хочется усомниться: а не искусственно ли это разделение и противопоставление применительно к геопоэтике, не надуманно ли оно? Нельзя ли считать геопоэтику живым доказательством возможности таких культурных форм, которые такому разделению не подчиняются?
Очень похоже на то, что она - попытка заявки на самостоятельный, отдельный жанр мышления, чувствования и воображения (всего этого сразу - вместе), - не свободный, разумеется, от родства со «старшими» их жанрами, напротив того - активно заимствующий в своих целях их опыт и инструментарий (ранние геопоэтические тексты Сида - например, «Основной вопрос геопоэтики» - написаны совершенно учёным языком и отчасти, конечно, пародируют его). Притом теснее всего и родство, и заимствование связывают её, кажется, с искусством - с переживанием мира, во-первых, образным, во-вторых - неустранимо субъективным, в большой мере интуитивным и уж конечно - антропоцентричным и антропоморфным. Потому что ещё одна однобокость и недостаточность, которой геопоэтика сопротивляется самим своим существованием - это узость измеряющего, исчисляющего, калькулирующего (пост)просвещенческого разума и созданной им цивилизации.
Эта область опыта возникла в ответ и на потребность современного человека в том, чтобы переприсвоить пространство. Заново продумать свои отношения с ним, преодолеть отчуждение от него, тщательно выработанное постпросвещенческой цивилизацией. Если угодно, снова заколдовать расколдованный ею мир - чтобы сделать его жизнеспособным и плодотворным (Игорь Сид ещё на заре геопоэтики прямо говорил о создании мифов, об управлении мифами как об основной её задаче).
Она - от тоски человека наших дней по цельности и (не противоречащей серьёзному) игре, по единству и родству со своим миром - за который в данном случае представительствует пространство.
Хотя геопоэтике только на отечественной почве уже почти двадцать лет, а на Западе, благодаря Уайту, и того больше,- составители сборника, кажется, очень далеки от того, чтобы подводить итоги. Для итогов нужна хоть какая-то законченность. Здесь же ещё слишком многое неясно (вплоть до, как и было сказано, отсутствия общепринятого представления о заглавном предмете). Смысл антологии - скорее, в собирании накопленного на сей день материала и опыта хоть в какую-то цельность, нежёсткую, зато обозримую. Чтобы, по крайней мере, можно было понять: какой всё-таки путь прошла геопоэтика за эти годы? Изменилась ли она с момента рождения замысла, куда направлено её развитие? И можно ли из этого уже сейчас извлечь какой бы то ни было урок?
Да, можно, - притом не один.
Начнём с того, что - и сошедшиеся здесь для диалога геопоэты сами это признают - с первоначальными замыслами и чаяниями геопоэтика, как это свойственно всему живому, не совпала. Ожидалось прежде всего, что она станет противовесом геополитике - как позиции слишком рациональной, утилитарной и насильственной по отношению к миру, - а то даже и вовсе придёт ей на смену. Не получилось: геопоэтика с геополитикой довольно быстро нашли и общий язык, и общие интересы, - и в самой геопоэтике стало развиваться направление с сильной геополитической компонентой, наиболее заметный из представителей которого - Юрий Андрухович (его тексты мы найдём в сборнике под совершенно не туда ведущим общим названием «Геопоэтика вместо геополитики». Легко увидеть: скорее вместе, чем вместо. Геопоэтическими средствами он утверждает мысль вполне геополитического свойства: Украина - органическая и неотъемлемая часть Европы.)
Кроме всего прочего, на основе книги складывается и вот какое впечатление: она и дальше будет не совпадать с замыслами - какой бы ни стала. «Геопоэтика» - вообще термин-трикстер. Вполне возможно, что это - несмотря на своё убедительное внешнее сходство с терминами - никакой не термин, а так, звуковой магнит, притягивающий к себе, не без избирательности, определённые смыслы (терминоид?). К самому его существу - к сердцевине его культурной функции - принадлежит провоцирующая многозначность, выскальзывание из рук определяющего. А потому добиваться строгих определений тут нельзя - это может быть попросту губительным. Очень похоже на то, что геопоэтика призвана существовать как открытый проект с, так сказать, запрограммированными неожиданностями. Как род занятий она перестанет, кажется, существовать ровно в тот момент, когда нам удастся её, наконец, окончательно определить, зафиксировать, высушить в сушилке и расправить на расправилке. Пока мы этого не сделали - она жива и наверняка породит ещё множество своих, сопротивляющихся общему знаменателю, разновидностей - а мы лет через десять-двадцать прочитаем о них в следующем, вдвое более толстом издании геопоэтической антологии.
This entry was originally posted at http://gertman.dreamwidth.org/139833.html. Please comment there using OpenID.