про все разное
Это наверно другое место, но тоже красиво
«Кумана с ее пыльной землей встает теперь в моем воображении чаще, чем все чудеса Кордильер. Под прекрасным южным небом свет и волшебство играющих в небе красок придают красоту даже земле, почти лишенной растительности… достаточно вспомнить, что небо на экваторе столь же неизмеримо красивее, чем в Неаполе, как небо Южной Италии по сравнению с… думаете, с Берлином? - нет, с Провансом».
Там ему еще показали солнечное затмение, а уж звездопадов не пожалели точно.
А.Гумбольт с ботаником Эме Бонпланом. Только вряд ли они там одевались... Огромные градусники справа - наверно, пресловутые барометры, для которых требовался отдельный пеший индеец.
«… я уже указывал, что обезьяны тем печальнее, чем больше они похожи на человека. Их буйная веселость уменьшается по мере того, как развиваются умственные способности».
Вот и индейцы в Венесуэле тоже все печальные.
Александр Гумбольт - рыцарь толерантности! Конечно, тогда в образованном обществе расизм был неприличен, но он и здесь, в Венесуэле, не дрогнул, общаясь с печальными индейцами чайме (лингвистическая семья карибов), ленивыми, не любопытными и заторможенными. Все обстоятельства!
После того, как Испания запретила в Америке рабство, индейцы чайме жили большими колхозами: одна или несколько деревень под управлением миссионера. Они выращивали фрукты и овощи, избытки продавали - сделками занимался тот же миссионер - на заработанные деньги строили церковь, дом для священника и покупали одежду. Они охотно обходились без нее. Работы распределяли алькальды и управители из самих индейцев (бригадиры, по нашему), они же следили за исполнением. Жизнь у них страшно однообразна: встают задолго до рассвета, работают до семи и ложатся спать. Они чистоплотны, женщины у них подневольны. Чайма с большим трудом воспринимают идею счета. В целом в миссиях жизнь здоровее и благополучнее, чем у лесных индейцев, охотников и собирателей, у них не столь чудовищная детская смертность.
Но дикая кочевая жизнь, опасная и ненадежная, воспитывает ловкость, храбрость и сообразительность, но вряд ли математические способности. Изоляция относительно небольшими группами тоже очень ограничивает интеллектуально и духовно. Притом древние цивилизации не оставляют своим потомкам какой-либо материальной памяти, каких-то книг, изделий - лет за сто что не размокнет в воде, сожрут термиты. А каменных пирамид местные жители не высекали, их верования от них такого не требовали. А были у них верования?
«Миссионеры могли запретить индейцам соблюдать некоторые обряды при рождении детей, при достижении ими половой зрелости, при погребении мертвых, раскрашивать кожу, делать надрезы на коже… разрушить суеверные представления… Но легче было запретить прежние обычаи и уничтожить воспоминания, чем заменить старые представления новыми».
Ни разу Гумбольт не встретил умного индейца или миссионера. По крайней мере не упомянул о них. Умные там только мулы.
Они сами выбирают дорогу там, где дороги нет и быть не может: острый, как нож, хребет между двумя тропическими болотами. Если надо спускаться по глинистому обрыву, мул собирает четыре ноги вместе и съезжает на заду. Или вот, как здесь, подбирается и прыгает. Только не надо править. Иногда, пишет Гумбольт, его мул останавливался и смотрел в одну и другую сторону, поводя ушами: думал. Хозяин дал ему "самого рассудительного".