Делай все по чертежу и не будет ... необоснованной ненормативной лексики
Однажды Георгий услышал мнение Бориса Акунина, что ему не кажется свободным русский язык: ибо данным языком пользуются люди, к которым писатель испытывает "интенсивный негатив". Георгий задумался. Он хотел спикнуть на английском для выражения своих эмоций, но вспомнил, что этим языком пользовались люди, вторгнувшиеся в Ирак и Вьетнам, подавившие восстание в Индии, и уничтожившие целые племена в Африке. Георгий решил общаться на испанском, но тут же появились претензии - ибо к одному Торквемаде и генералу Франко Георгий испытывал интенсивный негатив, а уж к уничтожению индейцев тем более. Георгий запаниковал. Как же ему говорить-то?!
Немецкий язык Георгий и не пытался вспомнить - количество интенсивного негатива там можно было отгружать вагонами. Французский язык, конечно, следовало назвать свободным во имя революции, но сразу же вспоминались подавления восстания в Алжире и Вьетнаме, а также миллионы убитых в бельгийском Конго, где болтали именно по-французски. "Блядь!" - мысленно воззвал Георгий. - "Я сегодня скажу что-то свободное, или нет?". Молчание было ему ответом. Арабский ввиду Саддама и Асада свободным не выглядел ни разу. Персидский тоже. Хинди из-за убийств сипаями британских детей ну никак не соответствовал. Итальянский запретил себя сам: наличие Муссолини и агрессия против Эфиопии. Георгий истерически объяснялся жестами.
Японский язык не подлежал отнесению к свободным, ибо японцы запиздили массу китайцев во время Второй мировой. Китайский аналогично не годился по причине событий на острове Даманском. Сингальский и тамильский отпадали ввиду взаимной жестокости во время войны между тамилами и сингалами. Кхмерский было употреблять невозможно, ибо уж кто интенсивно негативен и несвободен, так это Пол Пот. Турецкий Георгий отринул сразу по причине русско-турецких войн. Татарский - ну сами понимаете. Ацтекский не подлежал изучению после чудовищных человеческих жертвоприношений. На украинском говорил Бандера, коего трудно заподозрить в любви к свободе.
Не годился и белорусский: его знал Батя, сомнительный насчёт свободы во всех отношениях. Георгий взмок, перебирая языки, соответствующие рейтингу свободы любезного Григория Шалвовича. Польский? Да ну, там еврейские погромы были. Шведский? Помилуйте, вы о Тридцатилетней войне что-то слышали? Датский? А как вам постоянная резня при набегах викингов на Англию? Монгольский? Нууууууу, блядь. Азербайджанский и армянский? Ээээ, простите. Творилось что-то ужасное. Оказалось, у каждого народа есть люди, к которым логично испытывать интенсивный негатив, и тогда их язык уже не выглядит свободным. Вот же какой пиздец происходит.
Послав всё нахуй, Георгий сел изучать язык енисейских остяков. Небольшой народ, чуть больше 1 000 человек. Георгий надеется, ему удастся на нём пообщаться, пока не найдут компромат на лидеров этих остяков. С интенсивным негативом, разумеется.
(с) Zотов