Шашлык на Элиаве
И вот когда в сентябрьский воскресный полдень, в плюс тридцать в тени, посреди огромного пыльного рынка на окраине Тбилиси с почти гомеровским именем "Элиава", среди развалов колес, глушителей, ржавых дверей и кузовов всех иномарок мира, среди строительной мишуры, обоев, линолеума, проводов и ламината, слева визжит болгарка и режет очередной остов очередного мерса, справа грохочет перфоратор, ковыряя куски асфальта, сверху и спереди палит солнце, течет градом пот, и нужной покрышки нужного размера нигде нет, вялые сонные продавцы машут то ли тебе рукой, то ли отгоняют мух, а сверху всё палит и палит нещадно.
И вы бредете по этому нескончаемому рынку в поту и мареве, с мечтой либо о холодном пиве, либо об огнемете и шапке-невидимке, чтобы уже сжечь к чертям всё вместе с окружающими, и их мухами, лавками и запчастями.
И впереди что-то дымит и несется на вас сизыми клубами, и вы утираете пот со лба и наконец понимаете, что именно проявляется перед вами из миража и строительной пыли.
Потому что перед вами вдруг оказывается то лучшее в мире место, о котором вы только могли мечтать в эту самую секунду.
И вы падаете в тени под навесом на скрипящий стул с разъезжающимися ножками, на спинке висит чья-то невнятного цвета кофта, смотрите вопросительно на бога перед вами, и бог кивает, мол, ничего, мягче будет, садись, дорогой.
А через секунду на столе перед вами, таком же пластиковом и обшарпанном, как стул под задом, оказывается - огромный - шкворчащий - только что из дыма и огня - вожделенный - полный свежайшего мяса шампур.
А под ним тут же бумажная тарелка с луковыми кольцами, а чуть слева - стаканчик с аджикой самого слезоточивого вкуса, "еще щепотка динамита, и можно взрывать мосты".
И с шипением и морозным дыханием, словно дверь в ядерное хранилище, открывается холодильник, и из него плывет прямо в руки ледяная бутылка нектара, по пути открываясь и опрокидываясь сразу вам в горло, в спаленное солнцем и жаром нутро, льется янтарным водопадом, ударяя сразу и в голову, и в ноги.
И за ним огненное мясо, зубами, с шампура, давясь и почти не жуя первый кусок. Зажмурившись от счастья и неги, от усталого дикого кайфа во всех членах.
И лысый пузатый бог напротив вас, в пятнах крови и мясного сока на обтянутом майкой арбузном животе, улыбается оставшимися зубами, продолжая переворачивать шампуры там, где клубится сизый дым и стреляют угли.
И закрыть наконец глаза. Почувствовать как качает на волнах, как вы плывете на скрипящей пиратской шхуне посреди моря, и брызги летят на обожженое ваше лицо из-за высокого борта. Как вас подобрали посреди этих волн, сутки на спасительной и опостылевшей доске, единственной оставшейся от вашей допустим яхты, совсем без сил и почти без надежды. Подхватили сильными руками, плюхнули в гамак из сетки, налили пива и всучили в руки шампур с кусками крепко зажаренного мяса. Самого вкусного на свете в этот момент.
И очень нескоро потом, насытившись до отвала, до тумана в глазах, залив это второй - но не последней - бутылкой, наконец встать со стула, покачнувшись на пиратской палубе посреди строительного рынка. И шагнуть дальше, в долгий, насыщенный, но уже совершенно по-другому окрашенный день.
Самое острое ощущение счастья испытываешь в те моменты, когда желаемое и имеемое внезапно совпадает во времени и пространстве.
И вы бредете по этому нескончаемому рынку в поту и мареве, с мечтой либо о холодном пиве, либо об огнемете и шапке-невидимке, чтобы уже сжечь к чертям всё вместе с окружающими, и их мухами, лавками и запчастями.
И впереди что-то дымит и несется на вас сизыми клубами, и вы утираете пот со лба и наконец понимаете, что именно проявляется перед вами из миража и строительной пыли.
Потому что перед вами вдруг оказывается то лучшее в мире место, о котором вы только могли мечтать в эту самую секунду.
И вы падаете в тени под навесом на скрипящий стул с разъезжающимися ножками, на спинке висит чья-то невнятного цвета кофта, смотрите вопросительно на бога перед вами, и бог кивает, мол, ничего, мягче будет, садись, дорогой.
А через секунду на столе перед вами, таком же пластиковом и обшарпанном, как стул под задом, оказывается - огромный - шкворчащий - только что из дыма и огня - вожделенный - полный свежайшего мяса шампур.
А под ним тут же бумажная тарелка с луковыми кольцами, а чуть слева - стаканчик с аджикой самого слезоточивого вкуса, "еще щепотка динамита, и можно взрывать мосты".
И с шипением и морозным дыханием, словно дверь в ядерное хранилище, открывается холодильник, и из него плывет прямо в руки ледяная бутылка нектара, по пути открываясь и опрокидываясь сразу вам в горло, в спаленное солнцем и жаром нутро, льется янтарным водопадом, ударяя сразу и в голову, и в ноги.
И за ним огненное мясо, зубами, с шампура, давясь и почти не жуя первый кусок. Зажмурившись от счастья и неги, от усталого дикого кайфа во всех членах.
И лысый пузатый бог напротив вас, в пятнах крови и мясного сока на обтянутом майкой арбузном животе, улыбается оставшимися зубами, продолжая переворачивать шампуры там, где клубится сизый дым и стреляют угли.
И закрыть наконец глаза. Почувствовать как качает на волнах, как вы плывете на скрипящей пиратской шхуне посреди моря, и брызги летят на обожженое ваше лицо из-за высокого борта. Как вас подобрали посреди этих волн, сутки на спасительной и опостылевшей доске, единственной оставшейся от вашей допустим яхты, совсем без сил и почти без надежды. Подхватили сильными руками, плюхнули в гамак из сетки, налили пива и всучили в руки шампур с кусками крепко зажаренного мяса. Самого вкусного на свете в этот момент.
И очень нескоро потом, насытившись до отвала, до тумана в глазах, залив это второй - но не последней - бутылкой, наконец встать со стула, покачнувшись на пиратской палубе посреди строительного рынка. И шагнуть дальше, в долгий, насыщенный, но уже совершенно по-другому окрашенный день.
Самое острое ощущение счастья испытываешь в те моменты, когда желаемое и имеемое внезапно совпадает во времени и пространстве.