Прощай, любовь моя! Часть 3, заключение.
Едва он удалился от племянницы на несколько шагов, у него возникло странное чувство, будто в комнате, где нечем было дышать, приоткрылось окно и струйкой втекает свежий воздух, - с чего бы, спрашивается? Саша путешествует, отрывается в свое удовольствие. Если начистоту, то за эти два года она успела повидать больше, чем он за двадцать. Так почему же ему хочется бежать от нее куда подальше?
Саша потащила его к низкому столику, где Теду пришлось сидеть по-обезьяньи, чуть не упираясь коленями в подбородок. Когда она подносила коктейль с зонтиком к губам, мерцающий фиолетовый свет выхватил бледные полоски шрамов на внутренней стороне ее запястья. Дождавшись, пока она поставит бокал на стол, Тед взял ее за руку и перевернул ладонью вверх. Поняв, куда он смотрит, Саша отдернула руку.
- Это еще дома, - сказала она. - В Лос-Анджелесе.
- Дай посмотрю.
- Нет, - сказала она, и Тед, сам себе удивляясь, перегнулся через стол и схватил ее за обе руки; она вырывалась, но он не отпускал и, видя, что ей больно, даже как будто получал от этого мстительное удовольствие. Только сейчас он заметил у нее на ногтях алый лак: значит, красила уже вечером, перед выходом. Саша больше не сопротивлялась, сидела отвернувшись, пока он разглядывал ее руки в странном холодном свете. Они были все в царапинах и рубцах, как старая исчирканная мебель.
- Это в основном случайно, - сказала Саша. - Одно время я чувствовала себя не очень устойчиво.
- Трудно тебе пришлось. - Ему хотелось услышать от нее: да, трудно.
Но Саша молчала. Наконец она сказала:
- Мне все время казалось, что я вижу своего отца. Это ненормально, да?
- Не знаю.
- В Китае, в Марокко. Просто: сижу, поднимаю глаза, и вдруг - бац, его волосы. Или ноги. Его ноги до сих пор помню, какой они были формы. Или как он откидывал голову, когда смеялся, - помнишь, дядя Тедди? Как он хохотал, аж повизгивал?
- Да, ты сейчас сказала, я тоже вспомнил.
- Я решила, что он за мной следит, - продолжала Саша. - Хочет убедиться, что у меня все в порядке. А иногда мне казалось, что он меня потерял, и становилось страшно. - Тед отпустил ее руки, она сложила их на коленях. - Я думала: наверное, он вычислил меня по цвету волос. А теперь, видишь, они у меня даже не рыжие.
- Но я же тебя узнал.
- Да. - Она приблизила к нему бледное, словно заострившееся от ожидания лицо и спросила: - Дядя Тедди, а что ты тут делаешь?
Он страшился этого вопроса, но ответ соскользнул легко, как вареное мясо с кости.
- Я приехал смотреть на картины, - сказал он. - На скульптуры. Думать об искусстве.
Вот так. И сразу спокойно и легко. Он ехал не ради Саши, это точно.
- Об искусстве.
- Ну да. Искусство - это дело всей моей жизни. - Он улыбнулся, вспомнив сегодняшних Орфея с Эвридикой. - Любимое дело.
Что-то отпустило в Сашином лице, будто с нее только что сняли груз, из-за которого она сидела вся сжавшись в кулак.
- А я думала, ты приехал искать меня, - сказала она.
Тед смотрел на нее молча, спокойно, со стороны.
Саша достала «Мальборо», закурила. Сделав две затяжки, расплющила сигарету и сказала:
- Пошли танцевать. - Она встала тяжеловато, словно замедленно. - Идем, дядя Тедди! - И потянула его в середину зала, в гущу тел, перемешанных так тесно, что Теда сковала неожиданная робость, он даже уперся и не хотел идти, но Саша все-таки вытащила его, и вскоре он почувствовал себя подвешенным среди других танцующих. Сколько лет прошло с тех пор, как он танцевал в ночном клубе? Пятнадцать? Больше? По-медвежьи неуклюжий в своем профессорском твиде, Тед начал неуверенно двигаться - перетаптываться на месте в неком подобии танца, - пока не заметил, что Саша стоит неподвижно, наблюдает за ним. Потом она шагнула к Теду, обвила его длинными руками и прижалась к нему, так что он почувствовал ее сразу всю, весь рост и вес - весьма скромный, впрочем, - этой новой Саши, его когда-то маленькой, а теперь взрослой племянницы, и от необратимости этих изменений Теду сделалось тоскливо, горло болезненно сжалось, и защипало в носу. Он приник к Саше. Но ее уже не было, той маленькой девочки. Она сбежала с пылким мальчиком, который в нее влюбился.
Саша наконец отстранилась от него.
- Подожди, - сказала она, не глядя ему в глаза. - Я сейчас вернусь.
Сбитый с толку, Тед некоторое время потоптался среди танцующих итальянцев, но вскоре почувствовал себя совсем уже по-дурацки и отошел в сторону. Потом двинулся по кругу. Саша говорила, что у нее в клубе друзья, - может, она с ними заболталась? Или вышла на улицу, на свежий воздух? Теду было тревожно и немного туманно от выпитого, и он заказал себе стакан минералки. И лишь сунув руку в карман за бумажником и ничего не найдя, он понял, что Саша его обокрала.
Веки слипались, но солнце било в глаза, и спать дальше не получалось: он забыл опустить жалюзи. К тому времени, когда Тед добрался до постели, было пять утра - до этого он несколько часов беспомощно кружил по городу в поисках полицейского участка; потом излагал свою печальную историю (умолчав, впрочем, о том, кем ему приходится воровка) дежурному в участке, парню с сальными волосами и полнейшим безразличием ко всем и вся; потом пожилые супруги, с которыми он познакомился там же, в участке (у них украли паспорта на пароме «Амальфи-Неаполь»), предложили Теду подвезти его до отеля - что ему, собственно, и требовалось.
Тед поднялся с кровати, прислушался: голова гудит, сердце колотится. На тумбочке куча сообщений о телефонных звонках, на плохом английском, рукой гостиничного дежурного: пять штук от Бет, три от Сьюзен и два от Альфреда - его команда опять проиграла. Тед их просмотрел вполглаза. Принял душ, оделся, бриться не стал. Подошел к мини-бару, налил водки, выпил. Достал из сейфа еще одну кредитку и несколько банкнот. Он знал, что должен найти Сашу сегодня, сейчас, и когда он это понял - не в какой-то конкретный момент, просто понял, - вчерашнее отлынивание тут же обернулось железной решимостью. Были другие срочные дела - позвонить Бет, позвонить Сьюзен, позавтракать, но сейчас обо всем этом не могло быть и речи. Он должен ее найти.
Вот только где? Обдумывая этот вопрос, Тед выпил в вестибюле три эспрессо подряд - водка с кофеином сошлись у него в мозгу настороженно, как бойцовские рыбки. Где искать Сашу в этом огромном зловонном городе? Вернуться к намеченной, но не реализованной тактике - опрашивать юных оболтусов на вокзалах и в хостелах? Нет, нет. Поздно заниматься такими глупостями.
Не имея четкого плана, он доехал на такси до Музео Национале и двинулся дальше пешком, примерно в ту же сторону, что вчера после встречи с Орфеем и Эвридикой. Все выглядело по-другому - но он и чувствовал себя по-другому, внутри у него словно тикал крошечный тревожный метроном. Все выглядело по-другому, но казалось смутно знакомым: закопченные церкви, корявые заскорузлые стены, решетки в завитках-заусенцах. Вильнув в последний раз, кривой переулок вывел его на довольно оживленную улицу - два ряда угрюмых палаццо, в которых нижние этажи давно выпотрошены и забиты дешевыми одежными и обувными магазинчиками. На Теда повеяло ветерком узнавания. Он замедлил шаг и смотрел во все глаза, пока не увидел знакомый палимпсест - желтую рожицу, намалеванную поверх крестов и мечей.
Он толкнул небольшую дверь, врезанную в створку парадных арочных ворот - когда-то в них въезжали конные экипажи, - и, пройдя короткий переход, оказался в мощеном дворике. От камней веяло теплом, будто здесь недавно было солнце; пахло гниющими дынями. Повязанная платком кривоногая старуха в синих гольфах и в халате заковыляла в его сторону.
- Саша, - сказал Тед, заглядывая в старухины линялые слезящиеся глаза. - Americana. Capelli rossi. - Раскатистое «r» с первого раза не получилось, и он попробовал снова. - Rossi! - Теперь вышло как надо. - Capelli rossi. - Лишь договорив, он сообразил, что это описание уже не совсем соответствует действительности.
- No, по. - Отвернувшись, старуха похромала прочь, но Тед догнал ее, сунул двадцатидолларовую бумажку в ее мягкую ладонь и опять задал свой вопрос - на этот раз «r» проскочило идеально. Старуха поцокала языком, дернула подбородком и, окинув Теда почти скорбным взглядом, махнула рукой, чтобы он следовал за ней внутрь палаццо. Он последовал, полнясь презрением: легко же ее оказалось купить, немногого стоит ее покровительство. Наверх вела широкая лестница, сквозь въевшуюся грязь местами просвечивал драгоценный неаполитанский мрамор. Старуха поднималась медленно, тяжело опираясь на перила. Тед плелся сзади.
Второй, или «благородный», этаж, как он сам объяснял студентам много лет, был нужен владельцам палаццо, чтобы чваниться своим богатством перед гостями. Даже закаканные голубями, его сводчатые окна с видом на внутренний дворик все еще были великолепны. Заметив его интерес, старуха сказала: Bellissimo, eh? Ecco, guardate![8] - и с умилившей Теда гордостью распахнула дверь в просторную темноватую комнату. Он разглядел на стенах тусклые пятна, похожие на плесень. Но когда старуха щелкнула выключателем и загорелась лампочка, голо свисающая с потолка, выяснилось, что это не плесень, а стенная роспись в стиле Тициана или Джорджоне: крепкие нагие женщины с фруктами в руках, купы темной листвы, в листве какие-то серебристые птицы. Здесь была бальная зала.
На третьем этаже два тощих юноши перед распахнутой дверью курили косяк. Еще один спал в комнате на полу, с протянутой над ним веревки свисали мокрые носки и трусы, аккуратно прихваченные прищепками. На лестницу плыл запах марихуаны вперемешку с прогорклым оливковым маслом и доносились звуки невидимой отсюда жизни: судя по всему, бывший дворец теперь превратился в пристанище для беспутной молодежи. Той самой, усмехнулся про себя Тед, с которой он старался не сталкиваться. Но таки пришлось.
На верхнем, пятом этаже, где раньше жили слуги, двери были поменьше, а коридор поуже. Провожатая Теда остановилась у стены, чтобы отдышаться. Его презрение к ней сменилось благодарностью: сколько трудов - за какие-то двадцать долларов. Наверное, она очень в них нуждается.
- Простите, что вам пришлось так высоко подниматься, - сказал он.
Но старуха лишь покачала головой, не понимая. Доковыляв до середины коридора, она постучала в одну из узких дверей. Дверь открылась, и Тед увидел заспанную Сашу в мужской пижаме. При виде Теда ее глаза расширились, но лицо оставалось спокойным.
- Привет, дядя Тедди, - тихо сказала она.
- Саша, - только сейчас он понял, что ему тоже надо перевести дух после подъема, - я хочу… поговорить.
Старуха медлила, ее взгляд перескакивал с Саши на него и снова на Сашу; наконец она захромала прочь по коридору. Едва она скрылась за поворотом, Саша захлопнула дверь у Теда перед носом.
- Уходи, - сказала она. - Мне некогда.
Тед шагнул к двери, прижал ладонь к рассохшейся древесине. Он чувствовал, что его племянница стоит по ту сторону, злая и напуганная.
- Так вот где ты живешь, - негромко сказал он.
- Я скоро перееду в другое место, нормальное.
- Ага, только насшибаешь побольше бумажников.
Пауза.
- Это не я, - сказала она. - Это один мой друг.
- У тебя кругом друзья, но что-то я ни одного пока не видел.
- Иди отсюда, дядя Тедди!
- Я бы с удовольствием, - сказал Тед. - Честное слово.
Но он не мог уйти, не мог даже двинуться с места - стоял, пока не заныли ноги, потом съехал по стене на пол. День перевалил на вторую половину, из окна в конце коридора сочился тусклый пыльный свет. Тед потер глаза, чтобы не уснуть.
- Ты еще здесь? - крикнула Саша из-за двери.
- Здесь.
Дверь приоткрылась, Теду на голову упал бумажник, соскользнул на пол.
- Убирайся к черту, - прорычала Саша, и дверь опять захлопнулась.
Тед открыл бумажник, проверил содержимое - все на месте, - сунул в карман. Потом долго, возможно несколько часов (он забыл надеть часы, когда уходил), было тихо. Иногда до Теда доносились звуки из соседних комнат, где двигались другие, бестелесные жильцы. Он уже чувствовал себя частью этого палаццо - ступенькой, мыслящей плесенью на стене: его удел - наблюдать за сменой поколений, их приливами и отливами, и ощущать, как средневековые стены врастают глубже в землю. Еще год прошел, еще полвека. Дважды он вставал с пола, чтобы пропустить девушек с облезлыми кожаными сумочками в трясущихся руках. Девушки проходили, не взглянув на него.
- Ты здесь? - спросила Саша из-за двери.
- Здесь.
Она вышла из комнаты и быстро заперла дверь на ключ. На ней были джинсы, футболка и пластиковые шлепанцы, в руках розовое выцветшее полотенце и пакет с ручками.
- Ты куда? - спросил он, но она удалилась по коридору, не проронив ни слова.
Через двадцать минут она вернулась с мокрыми волосами, за ней шлейфом тянулся запах цветочного мыла. Отперев дверь, она помедлила секунду, бросила:
- Я мою коридоры, чтобы платить за эту комнату, ясно? И подметаю этот вонючий двор. Ты доволен?
- А ты - довольна? - спросил он.
Дверь громыхнула.
Сидя на полу и вслушиваясь в течение времени, Тед поймал себя на том, что думает о Сьюзен. Не о той, слегка другой Сьюзен, а о Сьюзен - своей жене. Много лет назад, еще до того как он начал сворачивать свое чувство к Сьюзен и оно уменьшилось до нынешних крошечных размеров, они вдвоем ездили в Нью-Йорк. Когда они сели на Статен-Айлендский паром - просто решили покататься, просто так, - Сьюзен вдруг повернулась к Теду и сказала: «Только давай договоримся, чтобы так было всегда». И мысли их в тот момент так тесно переплетались, что Тед совершенно точно знал, почему она это сказала: не потому, что утром они занимались любовью, а за обедом выпили бутылку «Пуйи-Фюиссе» на двоих, а потому, что она ощутила течение времени. И Тед тоже его ощутил (рыжая вода бурлит внизу, мимо проносятся катера, в ушах свистит ветер - кругом движение, хаос), и тогда он взял Сьюзен за руку и сказал: «Хорошо. Так будет всегда».
Недавно, когда он в какой-то связи упомянул эту поездку, Сьюзен посмотрела ему прямо в лицо и спросила своим новым солнечным голосом: «Ты уверен, что это была я? Ничего такого не помню!» - и жизнерадостно чмокнула его в макушку. Амнезия, подумал он. Зомби. Но только что ему пришло в голову, что Сьюзен попросту солгала. Он отпустил ее, чтобы сберечь себя - для чего? Он понятия не имеет для чего, вот что самое страшное. Но он отпустил ее, и она ушла.
- Ты еще здесь? - спросила Саша.
Тед промолчал.
Дверь распахнулась, Саша выглянула в коридор.
- Здесь, - сказала она с облегчением. Тед посмотрел на нее снизу вверх и ничего не ответил. - Входи. Если хочешь.
Он тяжело поднялся на ноги и вошел. Комната оказалась крошечная: узкая кровать и стол. Веточка мяты в пластиковом стаканчике на столе пропитывает все своим ароматом. Алое платье свисает с крючка на стене. Закатное солнце скользит по крышам домов и шпилям церквей, заглядывает в единственное окно. На подоконнике строй безделушек - память о путешествиях? Маленькая золотая пагода, медиатор для гитары, белая продолговатая раковина. В центре окна - подвешенное на ниточке проволочное кольцо, согнутое из плечиков для одежды. Саша, сидя на кровати, наблюдала, как он разглядывает ее скудные пожитки. Только сейчас Тед с беспощадной ясностью увидел то, чего не заметил вчера: как одинока его племянница в этом чужом мире. Одинокая девочка с пустыми руками.
- Я легко схожусь с людьми, - сказала Саша, будто уловив движение его мыслей. - Но получается ненадолго.
На столе лежала стопка книжек на английском: «Всемирная история за 24 часа». «Фантастические сокровища Неаполя». Наверху - истрепанный «Самоучитель машинописи».
Тед сел на кровать рядом с племянницей, обнял ее одной рукой. Сквозь твид ее плечи показались ему хрупкими, как ласточкины гнезда. У него больно защипало в носу.
- Послушай меня, Саша, - сказал он. - Ты справишься и одна. Но будет гораздо труднее.
Саша не ответила. Она смотрела на солнце. Тед тоже перевел взгляд на окно, на буйство пыльных красок. Тёрнер, подумал он. О’Киф. Пауль Клее.
Потом, двадцать с лишним лет спустя, уже после того, как Саша закончит университет и останется жить в Нью-Йорке; после того, как она разыщет через фейсбук своего бывшего университетского бойфренда и поздно (Бет уже почти потеряет надежду), но все же выйдет замуж и у нее будет двое детей, девочка и мальчик, немного аутичный; когда она станет как все и жизнь, наполненная заботами, будет держать ее в постоянном напряжении, Тед - давно разведенный, успевший стать дедушкой - приедет в гости к своей племяннице, в ее дом в калифорнийской пустыне. Он шагнет в гостиную, усеянную детскими вещами и игрушками, и сквозь стеклянные раздвижные двери увидит пылающий на западе солнечный диск. И тогда он на мгновение вспомнит Неаполь: как они с Сашей сидели в ее крошечной комнатке и он сперва удивленно, потом зачарованно смотрел на солнце, которое, докатившись наконец до середины ее окна, точно вписалось в тонкое проволочное кольцо.
Он обернулся к ней, улыбаясь. Ее волосы и лицо горели оранжевым светом.
- Нравится? - пробормотала Саша, глядя на солнце. - Это мое.