Прощай, моя любовь.! Часть 2.
Потом он поднялся наверх и долго бродил среди помпейских мозаик, но мысленно продолжал стоять все там же, перед Орфеем и Эвридикой. И он завернул к ним еще раз, прежде чем покинуть музей.
Время было послеобеденное. Все еще потрясенный, Тед шел куда глаза глядят, пока окончательно не заплутал среди улочек и переулков - таких узких, что в них как будто уже начали сгущаться сумерки. Он проходил мимо церквей с въевшейся навек копотью, мимо дряхлых палаццо, сочившихся детским плачем и кошачьим воем. Над их массивными дверями темнели всеми забытые резные фамильные гербы; Тед грустил, глядя на них: такие понятные, вечные символы - а время обессмыслило их подчистую. Он представлял, как рядом идет та, слегка другая Сьюзен, и грустит вместе с ним.
Когда Орфей с Эвридикой понемногу начали отпускать, он стал улавливать приглушенный говорок, какие-то перемигивания, пересвистывания - тайные сигналы, понятные, казалось, всем вокруг, - от скрюченной старухи в черном на паперти до юнца в зеленой футболке, который несколько раз проносился мимо Теда на своей «веспе». Всем, кроме него. Какая-то тетка, высунувшись из окна, спускала на веревке корзину с пачками «Мальборо». Черный рынок, подумал Тед, смущенно наблюдая за тем, как девушка со спутанными волосами и загорелыми руками рассовывает сигаретные пачки по карманам и бросает в корзину несколько монет. Корзина снова дернулась вверх, и Тед узнал в покупательнице «Мальборо» свою племянницу.
Он так страшился этой встречи, что, когда она произошла, столь поразительное совпадение даже не поразило его. Пока Саша, морща лоб, прикуривала, Тед замедлил шаг, притворившись, что разглядывает загаженный фасад палаццо. Саша двинулась дальше, и он пошел за ней. Она была в истертых черных джинсах и грязно-серой футболке. Почему-то она прихрамывала и двигалась неравномерно, то замедляя, то ускоряя шаг, - Теду приходилось напрягаться, чтобы не отстать от нее или не догнать.
Они продолжали соскальзывать в темное чрево города - нищенские, нетуристские кварталы, где хлопает белье над головой и на всех карнизах толкутся голуби. Саша вдруг развернулась без предупреждения - и замерла, глядя ему в лицо.
- Ты?.. - Она запнулась. - Дядя…
- Господи, Саша! - воскликнул Тед, старательно изображая изумление. Получилось так себе.
- Ты меня напугал, - все еще не веря, пробормотала Саша. - Я чувствовала, что кто-то…
- Ты тоже меня напугала, - перебил ее Тед, и они оба нервно рассмеялись. Надо было сразу ее обнять, подумал он, а теперь уже, наверное, поздно.
Чтобы предотвратить очевидный вопрос (что он делает в Неаполе?), Тед начал выяснять у Саши, куда она направляется.
- Я?.. - переспросила она. - К друзьям. А ты?
- Просто гуляю, - ответил он, возможно, чуточку громче, чем требовалось. Они шли в ногу. - Ты хромаешь?
- У меня был перелом лодыжки, - сказала она. - Упала с лестницы. В Танжере.
- К врачу хоть обращалась?
Саша взглянула на него сочувственно.
- Я в гипсе проходила три с половиной месяца.
- Что ж тогда хромаешь?
- Откуда я знаю.
Она повзрослела. Взрослость была столь очевидна, а список ее атрибутов столь материален - груди, бедра, нежный изгиб под футболкой на месте талии, палец, уверенно стряхивающий столбик пепла, - что перемена показалась Теду мгновенной. Как чудо. Ее волосы были уже не такие рыжие, как раньше, скорее рыжеватые, лицо - тонкое, хрупкое и насмешливое. И бледное - из-за этого оно будто вбирало в себя все цвета и оттенки: зеленый, розовый, фиолетовый - как на портретах Люсьена Фрейда. Лет сто назад такая девочка, скорее всего, умерла бы при рождении. Сказали бы, не жилица.
- Так ты здесь обосновалась? - спросил он. - В Неаполе?
- Ну, не совсем здесь, в более приятном районе, - снисходительно ответила она. - А ты, дядя Тедди? Все там же - Маунт-Грей, Нью-Йорк?
- Да. - Он удивился, что она помнит.
- Большой у вас дом? Много деревьев? Наверное, качели во дворе?
- Деревьев хватает. Качелей нет, есть гамак - правда, никто им не пользуется.
Саша закрыла глаза, словно представляла себе картинку. Помолчав, сказала:
- Сыновей трое: Майлс, Эймс и Альфред, так?
Да, всех правильно назвала, даже по старшинству.
- Надо же, помнишь, - сказал Тед.
- Я все помню.
Саша остановилась перед очередным обшарпанным палаццо, где поверх герба над дверью была намалевана желтая улыбающаяся рожица, показавшаяся Теду омерзительной.
- Вот тут живут мои друзья. Ну, пока, дядя Тедди. Рада была повидать.
Тед оказался не готов к столь стремительному прощанию.
- Постой… н-но… - От неожиданности он начал заикаться. - Может, поужинаешь сегодня со мной?
Саша вскинула голову; их взгляды встретились.
- Вообще-то я занята, - озабоченно проговорила она. И тут же, будто врожденная вежливость все же возобладала: - Но знаешь, сегодня, пожалуй, смогу.
Лишь толкнув дверь своего гостиничного номера и шагнув в спокойные бежевые тона 1950-х, встречавшие его в конце каждого дня, когда он не искал Сашу, - он осознал всю невообразимость случившегося. Пора было звонить Бет - он звонил ей ежедневно примерно в одно и то же время; он представлял, как онемеет от радости его сестра, когда он выложит ей сегодняшние новости: он не только отыскал ее дочь, но убедился, что Саша более или менее здорова, адекватна, отмыта и даже имеет друзей - словом, все значительно лучше, чем они смели надеяться. И все же особой радости Тед не испытывал. Почему? - думал он, лежа на кровати со скрещенными руками и закрытыми глазами. Почему ему так хочется вернуться во вчерашний день или хотя бы в сегодняшнее утро, в те относительно спокойные часы, когда он должен был искать Сашу, но не искал? Вот это было непонятно.
Брак Бет и Энди закончился весьма бурно - это случилось как раз тем летом, когда Тед жил с ними на озере Мичиган и одновременно работал прорабом на стройке, в двух милях от их дома. Помимо самого брака, в списке потерь того лета числились: декоративное блюдо (майолика) - подарок Теда сестре на день рождения; несколько поврежденных предметов мебели; сломанная ключица Бет; и ее же левое плечо, вывихнутое мужем дважды. Когда они дрались, Тед забирал Сашу и уводил по колючей траве прямиком к морю, на пляж. У нее были длинные рыжие волосы и белая-белая кожа с голубыми прожилками - Бет всегда старательно оберегала дочь от солнечных ожогов. Тед тоже относился к вопросу серьезно и всегда брал с собой солнцезащитный крем. Во второй половине дня песок был уже такой горячий, что Саша повизгивала, когда на него наступала. Тед нес ее на руках - она была легкая как кошка, - усаживал на полотенце, втирал крем в плечики, спину и лицо и, скользя пальцем по крошечному носику - сколько ей было, лет пять? - думал: как она будет жить дальше, после всей этой жестокости? У нее был красно-белый раздельный купальник - трусики с лифчиком, и Тед еще строго следил, чтобы на солнце она не снимала свою белую панамку. Он тогда писал диссертацию по истории искусств, а на стройке работал, потому что надо было платить за аспирантуру.
- Про-раб, - глубокомысленно повторила Саша. - Кто такой прораб?
- Ну, рабочие вместе строят дом, а прораб говорит им, кому что делать.
- Какие рабочие? Паркетчики?
- Есть и паркетчики. Ты что, знакома с какими-то паркетчиками?
- С одним да, - сказала она. - Он у нас дома ремонтировал полы. Его зовут Марк Эйвери.
Тед нахмурился, паркетчик Марк Эйвери чем-то ему не понравился.
- Он подарил мне рыбку, - добавила Саша.
- Золотую?
- Нет! - Саша залилась смехом, шлепнула его ладошкой по руке. - Резиновую, для ванны.
- Твоя рыбка умеет пищать?
- Да, только мне не нравится, как она пищит.
Так они беседовали часами, и у Теда возникало странное ощущение, что Саша нарочно говорит и говорит - просто чтобы заполнить пустоту и не думать о том, что сейчас происходит дома. Из-за этого она казалась ему гораздо старше, чем на самом деле: маленькая женщина, думал он, все знает, все понимает, жизненные тяготы ей уже так опостылели, что она не хочет о них говорить. За все время она ни разу не обмолвилась ни о родителях, ни о том, от чего они с Тедом спасаются на этом пляже.
- А мы пойдем плавать?
- Конечно, - всегда отвечал он.
На время купания он разрешал ей снимать панамку. Пока он нес ее в воду - а он нес ее каждый раз, потому что ей так нравилось, - ее длинные шелковистые волосы щекотали ему лицо. Она обвивала его тонкими руками и ногами, горячими от солнца, и цеплялась подбородком за его плечо. Когда они подходили к воде, Тед чувствовал, как она сжимается от страха, и предлагал вернуться, но она ни за что не соглашалась. «Не хочу назад, - бормотала она куда-то ему за ухо. - Идем!» - будто купание в озере Мичиган было испытанием, которое ей полагалось пройти ради неведомой высокой цели. Тед по-всякому пробовал облегчить для нее момент погружения - они то входили в воду постепенно, по чуть-чуть, то, наоборот, плюхались с размаха, но ничего не помогало, Саша каждый раз сжималась и еще крепче обхватывала его руками и ногами. Когда все заканчивалось и они уже были в воде, она тут же расслаблялась и начинала барахтаться по-собачьи. Тед пытался учить ее кролю, но Саша только отмахивалась: «Я умею! Просто не люблю плавать». Она брызгалась, храбро стучала зубами и не хотела выходить, но Тед все равно переживал - ему казалось, что, заставляя племянницу погружаться в воду, он причиняет ей боль - а ему, наоборот, хотелось ее защищать и спасать, и даже мерещилось, как он это делает: заворачивает ее в одеяло и они убегают из дома перед рассветом; или уплывают в старой, брошенной на берегу шлюпке; или он просто уносит ее прочь и не оборачивается. Ему было двадцать пять. Он никому не доверял, кроме себя. Но на самом деле и он тоже не мог защитить свою племянницу: тянулись недели, и впереди уже зловеще маячил конец лета, о котором Тед боялся даже думать.
Все прошло до странности легко. Когда он уже сложил вещи в багажник и начал прощаться, Саша молча стояла, прижавшись к матери, на него едва взглянула - и он так и уехал, злой и обиженный на нее, то есть понимал, конечно, что обижаться глупо и по-детски, но ничего не мог с собой поделать; а когда первая горечь схлынула, сил не осталось даже на то, чтобы вести машину. Он припарковался у какой-то фастфудовской закусочной и уснул.
- Как же я узнаю, что ты умеешь плавать, если ты мне не хочешь даже показать? - спросил он однажды, когда они с Сашей сидели на песке.
- Я брала уроки. Мою учительницу зовут Рейчел Костанца.
- Ты мне не ответила.
Она улыбнулась ему растерянно и чуть виновато, будто ей очень хочется притвориться ребенком, но она знает, что так делать нехорошо, она ведь уже большая.
- У нее есть сиамский котик. Его зовут Пушок.
- Почему ты не плаваешь?
- Ну дядя Тедди! - сказала она, воспроизводя материнские интонации с пугающей точностью. - Ты меня утомляешь.
Саша вошла в гостиницу ровно в восемь - в коротком алом платье, черных лакированных сапогах и с таким слоем косметики на лице, что само лицо казалось маленькой крикливо раскрашенной маской, а сощуренные глаза чернели на нем как две запятые. Нежелание куда-то идти почти парализовало Теда. Честно говоря, он бессовестно надеялся, что она не придет.
Но он все же заставил себя встать, пересек вестибюль и взял ее под руку.
- Тут рядом неплохой ресторанчик, - сказал он. - Если у тебя нет других предложений.
У Саши были другие предложения. Выдувая дым из окна такси, она на ломаном итальянском объясняла водителю дорогу. Петляя, то и дело скрежеща тормозами и игнорируя запрещающие знаки на улочках с односторонним движением, они в конце концов выехали на вершину высокого холма - это был богатый район Вомеро, здесь Тед еще не бывал. Пошатываясь от долгого кружения, он расплатился с водителем и направился к Саше, которая молча стояла к нему спиной в просвете между домами. Плоский сверкающий город раскинулся внизу, лениво оползая в море. Хокни, подумал Тед. Дибенкорн. Джон Мур. В отдалении темнел совершенно безобидный Везувий. Он представил, как рядом с ним стоит слегка другая Сьюзен, впитывает в себя сказочную панораму.
- Отсюда лучший вид на город, - сказала Саша с вызовом, и Тед понял, что она ждет его реакции.
- Прекрасный вид, - заверил ее он. И позже, когда они уже покинули смотровую площадку и не спеша шли по тихим, обсаженным деревьями улочкам: - Из всего, что я успел посмотреть в Неаполе, это самый приличный район.
- Я живу тут неподалеку, - сообщила Саша. - Несколько улиц отсюда.
Тед окинул ее скептическим взглядом.
- Сказала бы, я бы приехал прямо сюда. Тебе бы не пришлось тащиться ко мне через весь город.
- Сомневаюсь, чтобы ты без меня добрался куда надо, - сказала Саша. - Иностранцам трудно в Неаполе. Их тут часто грабят.
- А ты разве не иностранка?
- Формально да. Но я знаю, как себя вести.
Тед с Сашей дошли до небольшой площади, запруженной мальчиками и девочками в черных кожаных куртках - видимо студентами (эта братия во всех краях ухитряется выглядеть одинаково), и все они были на «веспах»: одни подъезжали или отъезжали, другие сидели, лежали или стояли на «веспах» - в самых разных позах. Площадь вибрировала от скопления «весп»; их выхлопные газы подействовали на Теда как легкий наркотик. На заднем плане кордебалетом выстроились черные, на фоне беллиниевского неба, пальмы. Саша пробиралась между студентами, сосредоточенно глядя прямо перед собой.
В ресторане с видом на площадь она выбрала столик возле окна и заказала для них обоих пиццу и жареные цветки цукини. Она то и дело поглядывала в окно, на мальчиков и девочек с «веспами», и было пронзительно ясно, что ей хочется быть среди них.
- Знаешь кого-нибудь из этих ребят? - спросил Тед.
- Это студенты, - ответила она пренебрежительно; прозвучало как: «это никто».
- Примерно твои ровесники, да?
Саша пожала плечами.
- Они почти все живут дома, - сказала она. - Дядя Тедди, расскажи о себе. Ты все еще преподаешь историю искусств? Наверное, уже профессор?
Тед опять подивился ее цепкой памяти - и слегка напрягся, как всегда, когда ему приходилось говорить о своей работе: теперь он уже и сам с трудом представлял, как когда-то, поправ родительские надежды и влезая в чудовищные долги, корпел над диссертацией и доказывал миру (с горячностью, о которой неловко вспоминать), что посредством своего характерного мазка Сезанн пытался изобразить звук; в частности, на летних пейзажах - гипнотическое пение цикад.
- Я исследую влияние греческой скульптуры на французских импрессионистов. - Сказать это вдохновенно не получилось, хотя он старался.
- Твою жену зовут Сьюзен, - задумчиво проговорила Саша. - Она ведь блондинка, да?
- Да, верно, Сьюзен блондинка.
- А у меня раньше были рыжие волосы.
- Они и сейчас рыжие, - сказал он.
- Но не как раньше. - Она смотрела на него, ждала подтверждения.
- Да, не как раньше.
Пауза.
- Ты любишь ее? Сьюзен?
Этот бесстрастный вопрос угодил ему прямо в солнечное сплетение.
- Тетю Сьюзен, - поправил он.
- Тетю, - послушно повторила Саша.
- Конечно, я ее люблю, - тихо сказал Тед.
Принесли пиццу с буйволиной моцареллой, горячую и маслянистую. После второго стакана красного вина Саша заговорила. Она сбежала из дома с Уэйдом, барабанщиком группы «Крейз-арт» (которая, по-видимому, в представлении не нуждалась), и улетела с ним в Токио.
- Мы остановились в отеле «Окура» - в шикарном отеле, - рассказывала она. - Был апрель, в Японии в это время цветет сакура, все деревья розовые. А бизнесмены выползают из своих офисов, надевают бумажные шляпы и поют и танцуют под цветущими деревьями, представляешь?
Тед, не бывавший на Востоке, ощутил укол зависти.
После Токио группа полетела в Гонконг.
- Мы там жили в таком высоком белом доме на холме, вид обалденный, - говорила Саша. - Кругом вода, и тут же острова, корабли, самолеты…
- Так Уэйд сейчас тоже здесь? В Неаполе?
- Уэйд? - Она сощурилась. - Нет.
Он бросил ее тогда же, в Гонконге, уехал, а она осталась в высоком белом доме, протянула там еще несколько дней, а потом хозяин велел ей освободить квартиру. Тогда она переехала в молодежное общежитие, правда, это не совсем общежитие, там еще куча всяких производственных помещений, где люди спят прямо под своими швейными машинками: просто подгребают под себя накопившиеся за день обрезки и укладываются. Все это Саша рассказывала ему легко и беззаботно, будто это была такая игра.
- Потом у меня появились друзья, - сказала она, - и мы вместе поехали в Китай.
- Это те друзья, к которым ты ходила сегодня днем?
Саша рассмеялась:
- Дядя Тедди, я всегда знакомлюсь с новыми людьми. И не я одна, все так, когда путешествуют.
Она порозовела - то ли от вина, то ли от воспоминаний.
Тед подозвал официанта и расплатился. На душе было муторно.
Студенты на площади уже разошлись, растворились в ночной прохладе. Саша была без пальто.
- Вот, накинь. - Тед начал стягивать с себя поношенный твидовый пиджак, но она решительно помотала головой: хочет остаться в своем алом платье, догадался он. В высоких лаковых сапогах ее хромота казалась заметнее.
Через несколько кварталов они дошли до ночного клуба, ничем не примечательного на вид. Швейцар вяло махнул им рукой. Была уже полночь.
- Хозяева клуба - мои друзья, - прокричала Саша, протискиваясь между телами. Фиолетовый флуоресцирующий свет, музыка, грохочущая в ритме отбойного молотка и столь же благозвучная, - даже на Теда, хотя он был невеликий эксперт по части ночных клубов, повеяло чем-то знакомым до оскомины, но Саша смотрела горящими глазами.
- Дядя Тедди, возьмешь мне коктейль? Вот такой, с зонтиком? - Она ткнула пальцем в соседний столик, на котором стоял бокал с какой-то гадостью, и Тед начал пробираться к барной стойке.