"Зловещий самородок", ч.10
(продолжение). Полностью текст можно смотреть через тег, или в "Избранном".
***
Книга вторая
Глава 1
Когда сил уже почти не осталось, а на лапы, изрезанные камнями, стало больно наступать, собака наткнулась на маленькую палатку. Густая волна родного запаха опьянила ее и вызвала бурю восторга. Радостно взвизгивая, она начала тыкаться мордой в разбросанные вещи, в спальный мешок, рюкзак. Вещи пахли превосходно, но где же сам Хозяин? Выскочив наружу, она крутанулась вокруг палатки и тут же взяла след, уходивший в долину.
Спустившись к ручью, собака резко затормозила, насторожив уши и опасливо оглядываясь по сторонам. Шерсть у нее на загривке поднялась, из горла послышалось едва слышное предупреждающее рычание, уголки губ приподнялись, обнажив острые клыки. Здесь сильно пахло кровью. Но ни у оленя, ни у зайца, ни у птицы кровь так не пахнет - это она знала точно.
Убедившись, что рядом нет убитой дичи, собака начала осторожно обнюхивать камни. Совсем недавно на этом изрытом, забросанном окурками месте, кроме Хозяина, было много людей. Почему-то больше всего Хозяином пахла куча камней в стороне от истоптанного места. Да нет, это уже не просто запах следов - где-то под камнями спрятался сам Хозяин! Здесь же сильней всего пахло кровью.
Не задумываясь ни на секунду, собака начала разгребать, разбрасывать лапами гальку...
Шура очнулся от боли, когда собака зацепила когтями за волосы рядом с раной. Рванувшись, он сумел чуть приподнять голову и вдохнуть немного воздуха.
Голова чудовищно болела, мысли путались, но он сразу вспомнил последние события.
«Кто-то ударил сзади по голове... Значит, их четверо... Почему я не могу пошевелиться? Почему так давит, так трудно дышать? Они связали меня?.. И какой гад там скребет по черепу?!..»
В этот момент собачий коготь зацепил за край раны и вызвал такую резкую боль, что геолог, не помня себя от ярости, со сдавленным криком: «Сволочи!» - рванулся вверх изо всех сил и сбросил с себя нетолстый слой эфелей. И тут же ощутил на лице что-то теплое и влажное. Какая-то черная собака, взвизгивая от восторга, тыкалась ему в щеки и лизала их своим шершавым языком.
Освободив ноги и усевшись на краю своей могилы, Шура резко оттолкнул рукой надоедливую собаку:
- Да отвали ты, дура!
Собака, обиженно взвизгнув, отскочила на несколько метров, присела на задние лапы и удивленно уставилась на Хозяина, который почему-то оказался не рад ее возвращению.
- Пончик! - узнал, наконец, Шура свою потерявшуюся два года назад собаку.
Пес снова подбежал к Хозяину, но теперь уже не рискнул лезть целоваться, а просто уткнулся носом в колени, отчаянно виляя хвостом.
- Пончик, откуда ты свалился? Где ты пропадал столько времени? Вырос-то как - настоящий пес! - тихо заговорил с собакой Шура, поглаживая ее по загривку и ощущая, как болью в затылке отдается каждое слово.
Он боялся притронуться к ране. Казалось, череп на затылке разбит на мелкие кусочки и пальцы заденут обнаженный мозг. Голова кружилась, сильно поташнивало, но мысли опять вернулись к старателям.
"Чем это они меня так саданули? Никого же не было сзади - я оглядывался. Ну конечно! Был выстрел - я просто забыл... Черт подери, как больно!.. А потом они меня закопали и смылись... Хорошо, завалили промытыми эфелями - под грунтом я бы сразу задохнулся.
- А ты, Пончик, получается, меня откопал из могилы... Два года где-то шлендал, а тут явился в самый нужный момент... Такое только в кино бывает. Ну ладно, давай зализывать раны. Я не достану - придется тебе. Говорят, у вас слюна какая-то лечебная. Только ты мне там мозги не слизни ненароком - могут пригодиться еще.
Геолог лег животом на гальку, переждал подступивший к горлу острый приступ тошноты и показал рукой на свой затылок.
- Давай, Пончик, принимайся за дело.
Собака снова попыталась лизнуть его в щеку, но он повернул голову, подставляя ей залепленный густой кровавой коростой затылок.
Стараясь не стонать (пару раз он чуть не потерял сознание от боли), чтобы не напугать собаку, Шура полчаса терпел наждачные прикосновения к открытой ране, пока пес сам не прекратил эту медицинскую процедуру.
Двое суток Шура отлеживался в спальнике в своей палатке, выползая изредка вскипятить чаю, да накормить собаку. Он уже знал, что череп не пробит - пуля только скользнула по нему, вырвав большой клок кожи и оставив огромную шишку. То ли собачья слюна сделала свое дело, то ли рана не была столь серьезной, а голова кружилась от обычного сотрясения мозга, но на третий день уже не тошнило и боль заметно утихла. Немножко покачивало, когда он первый раз встал в полный рост, но это уже - "мелочи жизни".
Почему-то захотелось найти пулю, которая, пройди она на сантиметр левее, вышибла бы ему все мозги.
- Надо ее найти, Пончик, - он уже привык разговаривать с собакой вслух, - первую я в себе таскаю, значит, и вторую надо пристроить где-нибудь рядом. В детстве марки собирал, теперь буду коллекционировать пули... Каковы времена - таковы и нравы. На самом деле, не Урал, а Афган какой-то! Что-то многовато здесь стрелять стали в последнее время!
Место, с которого в него стреляли, геолог нашел сразу же. Подобрал гильзу, прикинул направление стрельбы и начал тщательно, сантиметр за сантиметром обследовать уступ террасы. Через пару часов он обнаружил, наконец, еле заметное полуосыпавшееся отверстие в суглинке. Достать пулю не составило особого труда - она ударилась в валун и, слегка покореженная, лежала почти на самой поверхности.
Проделав шилом отверстие в латунной оболочке, Шура продернул в него капроновую нить и повесил пулю на шею.
- Ну, все, Пончик, романтическая часть маршрута закончена, теперь давай работать. Где-то здесь должны быть конгломераты. Я уверен, что именно отсюда Кригер принес самородок.
Но начать работать ему так и не пришлось. Короткая автоматная очередь раздалась, когда он только заварил чай в кружке и предвкушал удовольствие от густого ароматного напитка. Пес сразу вскочил и, насторожив уши, повернулся в сторону Левой Лиры.
- Тихо, Пончик, не суетись! Одна пуля из мелкашки, другая - из карабина... Не хватало еще заполучить куда-нибудь в задницу из "Калашникова"!
Шура достал из рюкзака ракетницу и зарядил ее. После того случая с дуэлью он постоянно носил с собой, кроме ракет, пять патронов, заряженных картечью.
Привязав к ошейнику собаки кусок капроновой веревки и намотав другой ее конец на ладонь, он быстрыми шагами направился к краю скалистого гребня - в направлении выстрелов. Дойдя до гребня, он заставил собаку лечь и ползком подобрался к краю скалы, прикрыв перед этим свои яркие волосы капюшоном энцефалитки.
Их было 6 человек. Четверо с автоматами стояли полукругом и наблюдали, как молодой парнишка разводит костер. Рядом у воды неказистый мужичек в ватнике разделывал зайца.
С первого взгляда стало понятно, что люди с оружием - сбежавшие зэки. На двоих из них были полосатые бушлаты. Шура вспомнил, что у них в поселке обладателей таких бушлатов - рецидивистов из зоны особого режима - называли "полосатиками".
Достав бинокль, он внимательно осмотрел беглецов.
- Ну и рожи, Пончик! Где их только делают таких?
Пес, услышав свое имя, подполз ближе.
- Нельзя, Пончик! На место! - шепотом скомандовал хозяин.
"А эти двое в плену у них что ли?" - догадался геолог, увидев, как с размаху пнул стоявшего на коленях парня один из зэков.
Мужичек, обдиравший зайца, повернул голову и Шура сразу узнал бригадира "диких". Кажется, его звали Петровичем.
"Привет, старый знакомый! Сам попался! Это тебе не безоружного геолога закапывать в землю. Тут ребята посерьезней! А этот пацан, наверное, и стрелял в меня. Где же остальные двое? Отпустили? Эти отпустят! Держи карман шире! Пристрелили, наверное... Вон тот камуфляж, похоже, с плеча нервного жлоба, который за двустволку хватался... Да, влипли вы, мужики! И вас прикончат. Попользуются услугами шерпов-носильщиков и пристрелят. Зачем им лишние свидетели!?"
Шура отполз за гребень и бегом вернулся к почти совсем остывшему чаю.
- Что будем делать, Пончик? А мы просто посмотрим куда они направятся и рванем к хрустальщикам - сообщить в город по рации. Тут целый взвод понадобится для задержания этих бандюг!
Быстро покончив с банкой рисовой каши и попив чаю, геолог вернулся на свой НП. Он дождался, когда зэки доели зажаренного на костре зайца, а пленники обглодали брошенные им кости. Быстро собравшись и надев рюкзаки, все выстроились в цепочку и направились вверх по течению Левой Лиры.
- Нам по дороге! - обрадовался Шура.
Он бегом вернулся к своей палатке, собрал рюкзак и, не отпуская с поводка собаку, начал подниматься на водораздел, стараясь держаться далеко в стороне от тропы, по которой ушли зэки.
- Только ты, Пончик, смотри, меня не выдай!
Впрочем, эта просьба была излишней. Пончик был необычный пес. Никто ни разу не слышал, чтобы он залаял - таким уж уродился. Он мог поскуливать, иногда рыкнуть для острастки, но никогда не лаял. Загонит, бывало, белку на дерево и, вместо того, чтобы позвать хозяина, мечется внизу, негромко повизгивая, ломает лапами, грызет нижние ветки. Не охотничий пес. Да и хозяин его никогда охотником не был, поэтому не очень переживал из-за немоты своего четвероногого друга.
А как дети плакали, когда он один вернулся осенью и рассказал, что Пончик потерялся! Даже Татьяна всплакнула - пропал любимец всей семьи.
Глава 2
К середине третьего дня пути к Народной Костя чуть не погиб из-за собственной беспечности при переправе через небольшой ручей, которого даже на карте-то не было. Он знал, что в четырех километрах находится большая избушка с настоящей кирпичной печкой, поэтому не боялся промочить ноги, если уровень воды окажется выше, чем голенища его болотных сапог. Не вырубив жердь, не поискав удобного брода, он сразу вошел в воду и побрел прямо поперек русла. К середине ручья вода уже доходила до пояса, но он решил не останавливаться, а когда холодом обожгло грудь и плечи, поворачивать уже было поздно. Казавшееся таким слабым течение, стало медленно, но настойчиво подталкивать его к крутому берегу - в самую яму. Еще три шага, которые он был просто вынужден сделать, чтобы не упасть, - и вода сомкнулась у него над головой. Только тогда, лихорадочно пытаясь сбросить тяжелый рюкзак, он вспомнил, что нарушил еще одно правило переправы - не расстегнул пряжку рюкзачного ремня на поясе. Воздуха совсем не осталось в легких, а пряжка никак не хотела расстегиваться. Тогда он немного согнул колени и резко оттолкнулся ото дна.
На долю секунды Костина голова показалась на поверхности, он успел вдохнуть немного воздуха и опять ушел на дно. Забыв на какое-то время и про пряжку и про рюкзак, он несколько раз отталкивался от твердого дна и жадно глотал воздух. Каждый раз толчки получались все сильнее, а глотки воздуха - обильнее. Парень даже немного успокоился, если вообще можно успокоиться в такой ситуации. По крайней мере, кончилась паника, охватившая его, когда голова первый раз ушла под воду. Дно было твердое, каменистое, глубина не увеличивалась и таким способом можно было продержаться довольно долго. Если бы не ледяная вода. Только почувствовав, как левую ногу начинает сводить судорога, он вновь принялся за пряжку и та, на удивление, сразу же расстегнулась.
Сбросив лямки рюкзака, Костя последний раз сильно оттолкнулся, выскочил чуть не по пояс из воды и поплыл к близкому берегу. Выбравшись на сухое, он полежал несколько минут, отдышался.
Надо было что-то делать. Только теперь беспечный турист вспомнил, что спички в непромокаемой упаковке он не переложил из рюкзака в нагрудный карман, как это делал при первых переправах. Значит, согреться и обсушиться не получится. Оставалось либо нырять за рюкзаком, либо идти в избушку. Снимая сапоги и выливая из них воду, выжимая портянки, Костя лихорадочно соображал какое же решение будет самым правильным. В воду, чуть не ставшую ему могилой, лезть было страшно. Но и бросать рюкзак со всеми вещами и продуктами, с самородком тоже не хотелось - до завтрашнего утра его могло занести куда-нибудь течением так, что и не найдешь. Нет, надо все-таки попытаться достать рюкзак.
Найдя рядом тонкую сухую елку, он попытался нащупать ею на дне рюкзак. Ничего из этой затеи не получилось - слишком далеко. Зато он обнаружил, что яма заканчивается уже в нескольких метрах, и ниже по течению воды вряд ли будет даже по шею. Это открытие придало ему уверенности. Сняв сапоги и штормовку, он подошел к воде и, преодолевая противную внутреннюю дрожь, вошел в ненавистный ручей по грудь и сразу же нырнул.
Первая попытка оказалась неудачной. И вторая, и третья... Рюкзака нигде не было - ни там, где он его бросил, ни ниже по течению. Дважды приходилось вылезать на берег и бегать по лесу, чтобы согреться, но он снова и снова настырно лез в воду, теперь уже не казавшуюся почему-то опасной. И только когда Костя спустился еще метров на двадцать вниз, где воды было уже только по грудь, он случайно зацепил ногой за лямку. Вытащить рюкзак на берег не составило особого труда, хотя он и показался втрое тяжелее, чем прежде.
Настроение сразу же поднялось и все приключение уже казалось не таким уж и опасным. Будет что рассказать друзьям по возвращении. Можно и приврать немного: как ежеминутно сводило ноги судорогой, как одежда сразу же покрывалась коркою льда...
Одев мокрую штормовку, Костя быстро достал из кармана рюкзака кроссовки, обул их на босые ноги, пристроил под клапаном сапоги. Усевшись на землю, он надел лямки рюкзака и, сгибаясь под тяжестью груза, с трудом встал сперва на колени, а потом и в полный рост.
Путь до избушки неожиданно занял больше двух часов - трудно было идти в размокших кроссовках с таким необычно тяжелым рюкзаком. Приходилось часто отдыхать, пристроив рюкзак на высоком пне или поваленном дереве, чтобы легче было потом с ним подняться.
А еще через час в печке весело гудел огонь и все стены возле нее были завешены мокрыми вещами. Наскоро поужинав банкой тушенки, Костя улегся на сухой лапник за печкой и, пригревшись в тепле, измотанный выпавшими в этот день на его долю мытарствами, почти сразу же уснул.
Глава 3
Буровой мастер Александр Авдеевич Захаров, внимательно наблюдавший со стороны за действиями бурильщика, окончательно убедился: буровой снаряд капитально "прихватило" на забое. И надо же было такому случиться в последнюю, самую последнюю в его жизни смену! Все пенсионные дела уже оформлены, жена давно уехала на юг, вещи в контейнерах отправлены, квартира продана, даже билет на самолет уже куплен...
Через пару часов приедет вахтовка и надо будет передавать свое хозяйство новому мастеру. Больше месяца он тщательно наводил порядок в жилых балках, кухне, насосной, в буровом комплексе, аккуратно раскладывал в складе по полкам дефицитные запчасти, коронки, ключи. Хотелось, чтобы новый хозяин добром вспоминал своего предшественника. И вот такая незадача - авария.
"Присылают сосунков, которые всего пару месяцев помахали ключами в помбурах, кое-как изучили на курсах устройство станка, и сразу - за рычаги. Они же ничерта не понимают в бурении, совершенно не чувствуют как идет коронка, какой должен быть раствор... Следующей вахте пару дней, а то и неделю придется провозиться, доставая по частям полукилометровую колонну бурильных труб. Ох и поматерятся же буровики! А может, удастся, все-таки, вырвать?"
Старому мастеру наконец надоело наблюдать за беспорядочными, судорожными движениями совсем растерявшегося бурильщика, он сердитым жестом руки выгнал всех из буровой и сам встал у станка. Полчаса всеми известными ему методами он пытался вырвать колонну из тисков горных пород, хотя бы сдвинуть ее на несколько сантиметров, но ничего не добился. В сердцах он рванул на себя рычаг лебедки... Раздался треск рвущегося стального каната и тут же больно хлестануло по голове и левому плечу. Теряя сознание, он успел произнести про себя фразу, которую сотни раз вбивал в головы молодых буровиков: "Правила техники безопасности написаны кровью!"
Возвращение в жизнь происходило медленно. Сперва Александр Авдеевич услышал, как переговаривается кто-то рядом, но слов никак нельзя было разобрать. Потом почувствовал запахи больницы - пахло йодом и еще чем-то специфическим. Позднее появилась боль, она нарастала, захлестывала волнами, потом отступала на несколько секунд, давая небольшую передышку перед следующей пыткой. В одну из таких пауз он вдруг отчетливо вспомнил и буровую, и прихват снаряда, и свою злость от невозможности быстро ликвидировать аварию...
Через какое-то время Александр Авдеевич почувствовал чье-то прикосновение и понял, что ему сделали укол. Боль потихоньку отступила, она не ушла совсем, но не мешала теперь думать. Он хотел поблагодарить того, кто избавил его от этой невыносимой муки, но не смог не только пошевелить губами, но даже хотя бы чуть-чуть приподнять веки. Тело совершенно его не слушалось. Единственное, что он мог теперь делать - это размышлять.
Тогда, в сорок втором под Ростовом, его, контуженного, вытащили ребята из горящего танка. В семьдесят пятом, чтобы достать его живым, четыре часа незнакомые мужики резали автогеном груду металла, в которую превратился после аварии его новенький красный "Москвичок", и все обошлось. Но теперь, похоже, не удастся выкарабкаться. Надо подводить итоги, пока действует укол и боль не навалилась с новой силой.
На войне не шкурничал, не прятался за чужие спины. В концлагере не продался фашистам за кусок хлеба. Не скурвился в зоне, не вырывал пайку из чужого рта. После освобождения деньги зарабатывал честно, редко когда не перевыполнял месячные планы, всегда числился в передовиках. Перед начальством не лебезил, никому в своей жизни задницу не лизал. Десятка два хороших бурильщиков выучил, а один из его подопечных, Женька Тимофеев, даже в главные инженеры объединения выбился. На семейном фронте тоже все в порядке: Катерина, четыре сына, пятеро внучат. Друзьями бог не обидел...
"Ешкин клёш! - вдруг вспомнил Александр Авдеевич, почти уже убедивший себя, что долгов на этом свете за ним не числится и можно умирать спокойно. - А про Кригера-то я совсем забыл! Это ведь он научил уму-разуму и доказал, что даже в зоне можно сохранять порядочность и честность. Это он приучил к книгам и посоветовал пойти в геологию... Ведь, кажется, помнил всегда, что надо памятник на Хальмеръю поставить, но все откладывал на потом. Вот и дооткладывался... Вот и нет у тебя должков!.. Ведь я последний из "паленых", из тех, кто знал где могила. Серега с Афоней не дожили даже до реабилитации - одного убили урки в Джезказгане, другой погиб при попытке к бегству где-то в Саянах. А Борька Чувалов, как рассказал буровик, приехавший с Магадана, умер в начале шестидесятых от воспаления легких. Там еще была какая-то странная история с оленеводом, которому приснилось, что человек на речке замерзает. Потом он вез Борьку на нартах за 300 километров в больницу, но врачи сказали, что поздно... Да, видать, не судьба...
Нет, рано еще помирать! Надо хоть сыновьям рассказать где могила - пусть за батьку своего должок отдадут. Лишь бы не парализовало совсем - будешь лежать бревном, людей и себя мучить..."
(продолжение следует)
***
Книга вторая
Глава 1
Когда сил уже почти не осталось, а на лапы, изрезанные камнями, стало больно наступать, собака наткнулась на маленькую палатку. Густая волна родного запаха опьянила ее и вызвала бурю восторга. Радостно взвизгивая, она начала тыкаться мордой в разбросанные вещи, в спальный мешок, рюкзак. Вещи пахли превосходно, но где же сам Хозяин? Выскочив наружу, она крутанулась вокруг палатки и тут же взяла след, уходивший в долину.
Спустившись к ручью, собака резко затормозила, насторожив уши и опасливо оглядываясь по сторонам. Шерсть у нее на загривке поднялась, из горла послышалось едва слышное предупреждающее рычание, уголки губ приподнялись, обнажив острые клыки. Здесь сильно пахло кровью. Но ни у оленя, ни у зайца, ни у птицы кровь так не пахнет - это она знала точно.
Убедившись, что рядом нет убитой дичи, собака начала осторожно обнюхивать камни. Совсем недавно на этом изрытом, забросанном окурками месте, кроме Хозяина, было много людей. Почему-то больше всего Хозяином пахла куча камней в стороне от истоптанного места. Да нет, это уже не просто запах следов - где-то под камнями спрятался сам Хозяин! Здесь же сильней всего пахло кровью.
Не задумываясь ни на секунду, собака начала разгребать, разбрасывать лапами гальку...
Шура очнулся от боли, когда собака зацепила когтями за волосы рядом с раной. Рванувшись, он сумел чуть приподнять голову и вдохнуть немного воздуха.
Голова чудовищно болела, мысли путались, но он сразу вспомнил последние события.
«Кто-то ударил сзади по голове... Значит, их четверо... Почему я не могу пошевелиться? Почему так давит, так трудно дышать? Они связали меня?.. И какой гад там скребет по черепу?!..»
В этот момент собачий коготь зацепил за край раны и вызвал такую резкую боль, что геолог, не помня себя от ярости, со сдавленным криком: «Сволочи!» - рванулся вверх изо всех сил и сбросил с себя нетолстый слой эфелей. И тут же ощутил на лице что-то теплое и влажное. Какая-то черная собака, взвизгивая от восторга, тыкалась ему в щеки и лизала их своим шершавым языком.
Освободив ноги и усевшись на краю своей могилы, Шура резко оттолкнул рукой надоедливую собаку:
- Да отвали ты, дура!
Собака, обиженно взвизгнув, отскочила на несколько метров, присела на задние лапы и удивленно уставилась на Хозяина, который почему-то оказался не рад ее возвращению.
- Пончик! - узнал, наконец, Шура свою потерявшуюся два года назад собаку.
Пес снова подбежал к Хозяину, но теперь уже не рискнул лезть целоваться, а просто уткнулся носом в колени, отчаянно виляя хвостом.
- Пончик, откуда ты свалился? Где ты пропадал столько времени? Вырос-то как - настоящий пес! - тихо заговорил с собакой Шура, поглаживая ее по загривку и ощущая, как болью в затылке отдается каждое слово.
Он боялся притронуться к ране. Казалось, череп на затылке разбит на мелкие кусочки и пальцы заденут обнаженный мозг. Голова кружилась, сильно поташнивало, но мысли опять вернулись к старателям.
"Чем это они меня так саданули? Никого же не было сзади - я оглядывался. Ну конечно! Был выстрел - я просто забыл... Черт подери, как больно!.. А потом они меня закопали и смылись... Хорошо, завалили промытыми эфелями - под грунтом я бы сразу задохнулся.
- А ты, Пончик, получается, меня откопал из могилы... Два года где-то шлендал, а тут явился в самый нужный момент... Такое только в кино бывает. Ну ладно, давай зализывать раны. Я не достану - придется тебе. Говорят, у вас слюна какая-то лечебная. Только ты мне там мозги не слизни ненароком - могут пригодиться еще.
Геолог лег животом на гальку, переждал подступивший к горлу острый приступ тошноты и показал рукой на свой затылок.
- Давай, Пончик, принимайся за дело.
Собака снова попыталась лизнуть его в щеку, но он повернул голову, подставляя ей залепленный густой кровавой коростой затылок.
Стараясь не стонать (пару раз он чуть не потерял сознание от боли), чтобы не напугать собаку, Шура полчаса терпел наждачные прикосновения к открытой ране, пока пес сам не прекратил эту медицинскую процедуру.
Двое суток Шура отлеживался в спальнике в своей палатке, выползая изредка вскипятить чаю, да накормить собаку. Он уже знал, что череп не пробит - пуля только скользнула по нему, вырвав большой клок кожи и оставив огромную шишку. То ли собачья слюна сделала свое дело, то ли рана не была столь серьезной, а голова кружилась от обычного сотрясения мозга, но на третий день уже не тошнило и боль заметно утихла. Немножко покачивало, когда он первый раз встал в полный рост, но это уже - "мелочи жизни".
Почему-то захотелось найти пулю, которая, пройди она на сантиметр левее, вышибла бы ему все мозги.
- Надо ее найти, Пончик, - он уже привык разговаривать с собакой вслух, - первую я в себе таскаю, значит, и вторую надо пристроить где-нибудь рядом. В детстве марки собирал, теперь буду коллекционировать пули... Каковы времена - таковы и нравы. На самом деле, не Урал, а Афган какой-то! Что-то многовато здесь стрелять стали в последнее время!
Место, с которого в него стреляли, геолог нашел сразу же. Подобрал гильзу, прикинул направление стрельбы и начал тщательно, сантиметр за сантиметром обследовать уступ террасы. Через пару часов он обнаружил, наконец, еле заметное полуосыпавшееся отверстие в суглинке. Достать пулю не составило особого труда - она ударилась в валун и, слегка покореженная, лежала почти на самой поверхности.
Проделав шилом отверстие в латунной оболочке, Шура продернул в него капроновую нить и повесил пулю на шею.
- Ну, все, Пончик, романтическая часть маршрута закончена, теперь давай работать. Где-то здесь должны быть конгломераты. Я уверен, что именно отсюда Кригер принес самородок.
Но начать работать ему так и не пришлось. Короткая автоматная очередь раздалась, когда он только заварил чай в кружке и предвкушал удовольствие от густого ароматного напитка. Пес сразу вскочил и, насторожив уши, повернулся в сторону Левой Лиры.
- Тихо, Пончик, не суетись! Одна пуля из мелкашки, другая - из карабина... Не хватало еще заполучить куда-нибудь в задницу из "Калашникова"!
Шура достал из рюкзака ракетницу и зарядил ее. После того случая с дуэлью он постоянно носил с собой, кроме ракет, пять патронов, заряженных картечью.
Привязав к ошейнику собаки кусок капроновой веревки и намотав другой ее конец на ладонь, он быстрыми шагами направился к краю скалистого гребня - в направлении выстрелов. Дойдя до гребня, он заставил собаку лечь и ползком подобрался к краю скалы, прикрыв перед этим свои яркие волосы капюшоном энцефалитки.
Их было 6 человек. Четверо с автоматами стояли полукругом и наблюдали, как молодой парнишка разводит костер. Рядом у воды неказистый мужичек в ватнике разделывал зайца.
С первого взгляда стало понятно, что люди с оружием - сбежавшие зэки. На двоих из них были полосатые бушлаты. Шура вспомнил, что у них в поселке обладателей таких бушлатов - рецидивистов из зоны особого режима - называли "полосатиками".
Достав бинокль, он внимательно осмотрел беглецов.
- Ну и рожи, Пончик! Где их только делают таких?
Пес, услышав свое имя, подполз ближе.
- Нельзя, Пончик! На место! - шепотом скомандовал хозяин.
"А эти двое в плену у них что ли?" - догадался геолог, увидев, как с размаху пнул стоявшего на коленях парня один из зэков.
Мужичек, обдиравший зайца, повернул голову и Шура сразу узнал бригадира "диких". Кажется, его звали Петровичем.
"Привет, старый знакомый! Сам попался! Это тебе не безоружного геолога закапывать в землю. Тут ребята посерьезней! А этот пацан, наверное, и стрелял в меня. Где же остальные двое? Отпустили? Эти отпустят! Держи карман шире! Пристрелили, наверное... Вон тот камуфляж, похоже, с плеча нервного жлоба, который за двустволку хватался... Да, влипли вы, мужики! И вас прикончат. Попользуются услугами шерпов-носильщиков и пристрелят. Зачем им лишние свидетели!?"
Шура отполз за гребень и бегом вернулся к почти совсем остывшему чаю.
- Что будем делать, Пончик? А мы просто посмотрим куда они направятся и рванем к хрустальщикам - сообщить в город по рации. Тут целый взвод понадобится для задержания этих бандюг!
Быстро покончив с банкой рисовой каши и попив чаю, геолог вернулся на свой НП. Он дождался, когда зэки доели зажаренного на костре зайца, а пленники обглодали брошенные им кости. Быстро собравшись и надев рюкзаки, все выстроились в цепочку и направились вверх по течению Левой Лиры.
- Нам по дороге! - обрадовался Шура.
Он бегом вернулся к своей палатке, собрал рюкзак и, не отпуская с поводка собаку, начал подниматься на водораздел, стараясь держаться далеко в стороне от тропы, по которой ушли зэки.
- Только ты, Пончик, смотри, меня не выдай!
Впрочем, эта просьба была излишней. Пончик был необычный пес. Никто ни разу не слышал, чтобы он залаял - таким уж уродился. Он мог поскуливать, иногда рыкнуть для острастки, но никогда не лаял. Загонит, бывало, белку на дерево и, вместо того, чтобы позвать хозяина, мечется внизу, негромко повизгивая, ломает лапами, грызет нижние ветки. Не охотничий пес. Да и хозяин его никогда охотником не был, поэтому не очень переживал из-за немоты своего четвероногого друга.
А как дети плакали, когда он один вернулся осенью и рассказал, что Пончик потерялся! Даже Татьяна всплакнула - пропал любимец всей семьи.
Глава 2
К середине третьего дня пути к Народной Костя чуть не погиб из-за собственной беспечности при переправе через небольшой ручей, которого даже на карте-то не было. Он знал, что в четырех километрах находится большая избушка с настоящей кирпичной печкой, поэтому не боялся промочить ноги, если уровень воды окажется выше, чем голенища его болотных сапог. Не вырубив жердь, не поискав удобного брода, он сразу вошел в воду и побрел прямо поперек русла. К середине ручья вода уже доходила до пояса, но он решил не останавливаться, а когда холодом обожгло грудь и плечи, поворачивать уже было поздно. Казавшееся таким слабым течение, стало медленно, но настойчиво подталкивать его к крутому берегу - в самую яму. Еще три шага, которые он был просто вынужден сделать, чтобы не упасть, - и вода сомкнулась у него над головой. Только тогда, лихорадочно пытаясь сбросить тяжелый рюкзак, он вспомнил, что нарушил еще одно правило переправы - не расстегнул пряжку рюкзачного ремня на поясе. Воздуха совсем не осталось в легких, а пряжка никак не хотела расстегиваться. Тогда он немного согнул колени и резко оттолкнулся ото дна.
На долю секунды Костина голова показалась на поверхности, он успел вдохнуть немного воздуха и опять ушел на дно. Забыв на какое-то время и про пряжку и про рюкзак, он несколько раз отталкивался от твердого дна и жадно глотал воздух. Каждый раз толчки получались все сильнее, а глотки воздуха - обильнее. Парень даже немного успокоился, если вообще можно успокоиться в такой ситуации. По крайней мере, кончилась паника, охватившая его, когда голова первый раз ушла под воду. Дно было твердое, каменистое, глубина не увеличивалась и таким способом можно было продержаться довольно долго. Если бы не ледяная вода. Только почувствовав, как левую ногу начинает сводить судорога, он вновь принялся за пряжку и та, на удивление, сразу же расстегнулась.
Сбросив лямки рюкзака, Костя последний раз сильно оттолкнулся, выскочил чуть не по пояс из воды и поплыл к близкому берегу. Выбравшись на сухое, он полежал несколько минут, отдышался.
Надо было что-то делать. Только теперь беспечный турист вспомнил, что спички в непромокаемой упаковке он не переложил из рюкзака в нагрудный карман, как это делал при первых переправах. Значит, согреться и обсушиться не получится. Оставалось либо нырять за рюкзаком, либо идти в избушку. Снимая сапоги и выливая из них воду, выжимая портянки, Костя лихорадочно соображал какое же решение будет самым правильным. В воду, чуть не ставшую ему могилой, лезть было страшно. Но и бросать рюкзак со всеми вещами и продуктами, с самородком тоже не хотелось - до завтрашнего утра его могло занести куда-нибудь течением так, что и не найдешь. Нет, надо все-таки попытаться достать рюкзак.
Найдя рядом тонкую сухую елку, он попытался нащупать ею на дне рюкзак. Ничего из этой затеи не получилось - слишком далеко. Зато он обнаружил, что яма заканчивается уже в нескольких метрах, и ниже по течению воды вряд ли будет даже по шею. Это открытие придало ему уверенности. Сняв сапоги и штормовку, он подошел к воде и, преодолевая противную внутреннюю дрожь, вошел в ненавистный ручей по грудь и сразу же нырнул.
Первая попытка оказалась неудачной. И вторая, и третья... Рюкзака нигде не было - ни там, где он его бросил, ни ниже по течению. Дважды приходилось вылезать на берег и бегать по лесу, чтобы согреться, но он снова и снова настырно лез в воду, теперь уже не казавшуюся почему-то опасной. И только когда Костя спустился еще метров на двадцать вниз, где воды было уже только по грудь, он случайно зацепил ногой за лямку. Вытащить рюкзак на берег не составило особого труда, хотя он и показался втрое тяжелее, чем прежде.
Настроение сразу же поднялось и все приключение уже казалось не таким уж и опасным. Будет что рассказать друзьям по возвращении. Можно и приврать немного: как ежеминутно сводило ноги судорогой, как одежда сразу же покрывалась коркою льда...
Одев мокрую штормовку, Костя быстро достал из кармана рюкзака кроссовки, обул их на босые ноги, пристроил под клапаном сапоги. Усевшись на землю, он надел лямки рюкзака и, сгибаясь под тяжестью груза, с трудом встал сперва на колени, а потом и в полный рост.
Путь до избушки неожиданно занял больше двух часов - трудно было идти в размокших кроссовках с таким необычно тяжелым рюкзаком. Приходилось часто отдыхать, пристроив рюкзак на высоком пне или поваленном дереве, чтобы легче было потом с ним подняться.
А еще через час в печке весело гудел огонь и все стены возле нее были завешены мокрыми вещами. Наскоро поужинав банкой тушенки, Костя улегся на сухой лапник за печкой и, пригревшись в тепле, измотанный выпавшими в этот день на его долю мытарствами, почти сразу же уснул.
Глава 3
Буровой мастер Александр Авдеевич Захаров, внимательно наблюдавший со стороны за действиями бурильщика, окончательно убедился: буровой снаряд капитально "прихватило" на забое. И надо же было такому случиться в последнюю, самую последнюю в его жизни смену! Все пенсионные дела уже оформлены, жена давно уехала на юг, вещи в контейнерах отправлены, квартира продана, даже билет на самолет уже куплен...
Через пару часов приедет вахтовка и надо будет передавать свое хозяйство новому мастеру. Больше месяца он тщательно наводил порядок в жилых балках, кухне, насосной, в буровом комплексе, аккуратно раскладывал в складе по полкам дефицитные запчасти, коронки, ключи. Хотелось, чтобы новый хозяин добром вспоминал своего предшественника. И вот такая незадача - авария.
"Присылают сосунков, которые всего пару месяцев помахали ключами в помбурах, кое-как изучили на курсах устройство станка, и сразу - за рычаги. Они же ничерта не понимают в бурении, совершенно не чувствуют как идет коронка, какой должен быть раствор... Следующей вахте пару дней, а то и неделю придется провозиться, доставая по частям полукилометровую колонну бурильных труб. Ох и поматерятся же буровики! А может, удастся, все-таки, вырвать?"
Старому мастеру наконец надоело наблюдать за беспорядочными, судорожными движениями совсем растерявшегося бурильщика, он сердитым жестом руки выгнал всех из буровой и сам встал у станка. Полчаса всеми известными ему методами он пытался вырвать колонну из тисков горных пород, хотя бы сдвинуть ее на несколько сантиметров, но ничего не добился. В сердцах он рванул на себя рычаг лебедки... Раздался треск рвущегося стального каната и тут же больно хлестануло по голове и левому плечу. Теряя сознание, он успел произнести про себя фразу, которую сотни раз вбивал в головы молодых буровиков: "Правила техники безопасности написаны кровью!"
Возвращение в жизнь происходило медленно. Сперва Александр Авдеевич услышал, как переговаривается кто-то рядом, но слов никак нельзя было разобрать. Потом почувствовал запахи больницы - пахло йодом и еще чем-то специфическим. Позднее появилась боль, она нарастала, захлестывала волнами, потом отступала на несколько секунд, давая небольшую передышку перед следующей пыткой. В одну из таких пауз он вдруг отчетливо вспомнил и буровую, и прихват снаряда, и свою злость от невозможности быстро ликвидировать аварию...
Через какое-то время Александр Авдеевич почувствовал чье-то прикосновение и понял, что ему сделали укол. Боль потихоньку отступила, она не ушла совсем, но не мешала теперь думать. Он хотел поблагодарить того, кто избавил его от этой невыносимой муки, но не смог не только пошевелить губами, но даже хотя бы чуть-чуть приподнять веки. Тело совершенно его не слушалось. Единственное, что он мог теперь делать - это размышлять.
Тогда, в сорок втором под Ростовом, его, контуженного, вытащили ребята из горящего танка. В семьдесят пятом, чтобы достать его живым, четыре часа незнакомые мужики резали автогеном груду металла, в которую превратился после аварии его новенький красный "Москвичок", и все обошлось. Но теперь, похоже, не удастся выкарабкаться. Надо подводить итоги, пока действует укол и боль не навалилась с новой силой.
На войне не шкурничал, не прятался за чужие спины. В концлагере не продался фашистам за кусок хлеба. Не скурвился в зоне, не вырывал пайку из чужого рта. После освобождения деньги зарабатывал честно, редко когда не перевыполнял месячные планы, всегда числился в передовиках. Перед начальством не лебезил, никому в своей жизни задницу не лизал. Десятка два хороших бурильщиков выучил, а один из его подопечных, Женька Тимофеев, даже в главные инженеры объединения выбился. На семейном фронте тоже все в порядке: Катерина, четыре сына, пятеро внучат. Друзьями бог не обидел...
"Ешкин клёш! - вдруг вспомнил Александр Авдеевич, почти уже убедивший себя, что долгов на этом свете за ним не числится и можно умирать спокойно. - А про Кригера-то я совсем забыл! Это ведь он научил уму-разуму и доказал, что даже в зоне можно сохранять порядочность и честность. Это он приучил к книгам и посоветовал пойти в геологию... Ведь, кажется, помнил всегда, что надо памятник на Хальмеръю поставить, но все откладывал на потом. Вот и дооткладывался... Вот и нет у тебя должков!.. Ведь я последний из "паленых", из тех, кто знал где могила. Серега с Афоней не дожили даже до реабилитации - одного убили урки в Джезказгане, другой погиб при попытке к бегству где-то в Саянах. А Борька Чувалов, как рассказал буровик, приехавший с Магадана, умер в начале шестидесятых от воспаления легких. Там еще была какая-то странная история с оленеводом, которому приснилось, что человек на речке замерзает. Потом он вез Борьку на нартах за 300 километров в больницу, но врачи сказали, что поздно... Да, видать, не судьба...
Нет, рано еще помирать! Надо хоть сыновьям рассказать где могила - пусть за батьку своего должок отдадут. Лишь бы не парализовало совсем - будешь лежать бревном, людей и себя мучить..."
(продолжение следует)