Сюр Америка. Глава 5. Секс с негром - всё. что вы хотели, но стеснялись спросить.
Глава пятая. Секс с негром - все, что вы хотели, но стеснялись спросить.
Турбо это дыра. Редкая. Вероятно люди, занятые в наркобизнесе, меня поправят и добавят, что Турбо - это важный перевалочный пункт наркотрафика из Колумбии в Панаму. Как для занятых, так и для незанятых в этой прибыльной индустрии переработки коки, основной целью и достопримечательностью Турбо является порт. Вернее скопление негров, чаек, лодок и складов.
Попадание в Капургану на лодке это не романтика, но единственно возможный вариант - автомобильных дорог в этом Дарьенском пробеле не проложено, на то он и пробел. Не все местные жители знают, что там внутри, не говоря уж о картографах и дорожных рабочих. Больше всего про влажные леса Дарьена знают деятели Фарка, но их никто не спрашивает. Поэтому между Колумбией и Панамой так и осталось 87 км пустоты, так называемый Дарьенский пробел, единственный разрыв Панамериканы.
Между чайками и неграми пробираюсь в порт. Вписываю новообретенное испанское имя Эухения в анналы - потрепанную тетрадь, куда жаждущие билет в рай должны вписать имя и гражданство. Сидя на рюкзаке, отмечаю, что здесь вам не тут и это не Юго-восточная Азия. И вообще не Азия. И не потому что шоколадные мулаты не похожи на азиатов - для путешественника с фантазией это сущие пустяки. Здесь никто не видит медаль - а на груди у меня третий день сияет звезда что я, отважная белая женщина, добралась до края земли, и уже из-за этого факта все должны расступаться, удивляться, превозносить и всячески помогать. Здесь никто не стремится улучшить карму, сделав доброе дело и пропустив меня без очереди - загружаюсь в лодку самая последняя, на корму, на так называемые гринго места.
В Южной Америке сам факт моего присутствия для местных жителей не значит ровно ничего. Я не диво дивное, не забавная в своей растерянности крошка, а скорее невежественная гринга из мира капиталов. И на грудях у меня не медаль имени Афанасия Никитина, а знак доллара имени Скруджа Макдака.
Отвлекшись от сравнительного анализа путешествий в ЮА и ЮВА, замечаю, что на гринго seats у меня есть попутчик - жилистый седой европеец с любопытным взглядом из-под очков. За полтора часа узнала, что немецкий гражданин Рольф неторопливо едет по земле из Венесуэлы, сойдет на первой остановке в СанФранциско и останется там на недельку.
- Дык я дня через три тоже в СанФранциско подтянусь, вот и поболтаем, - радуюсь и машу ему на прощанье рукой. В СанФранциско выходит он один и, вытянув шею, я смотрю как Рольф неторопливо идет по пирсу.
Еще час «на гребне волны» и Капургана, где прямо под ногами настоящее Карибское море, а вход в деревню преграждают два негра в камуфляже. Многих подвергают личному досмотру, у меня просто проверяют документы.
Сколько раз я уже это проделывала, и каждый раз охватывает легкая растерянность и страх. Схожу на берег, и передо мной лежит терра инкогнита. Это вечером я буду знать, что в Капургане четыре перпендикулярные улицы и футбольное поле, налево пляж и направо пляж, а сеньора Хименес на углу делает отличный манговый сок. Это будет потом, а сейчас я растерянно не знаю, на какую из двух параллельных улиц ступить, чтобы обрести счастье.
Сколько раз я уже это проделывала, каждый раз охватывает удивление и восторг - не важно на какую из параллельных улиц ты наступишь, в конце все равно будет ждать счастье. Или в середине. Или, как сейчас, в самом начале, в Hostal Capurgana, в одноместном номере с гамаком на веранде.
Я уже намекнула, рай незатейлив - пара улиц, сеньора Хименес со своими манго на углу, налево пляж и направо пляж. Каждый день (и пусть этих дней было всего два, в раю время растягивается бесконечно), каждый день в два пополудни я учу испанский в гамаке на веранде. Каждый день в Хосталь Капургана приходит остепенившийся пожилой хиппи серафим и учит персонал английскому. Когда круглоголовый портье мучительно изображает счет, мы с доктором Пимслером сочувствуем. Я лежу в гамаке, лениво покачивая сандалией.
Иду вдоль пляжа, за спиной нарастает гул, отхожу в сторону, думаю - машина. Но - здесь нет машин. На всей колумбийской части панамского перешейка нет дорог и нет машин. Этот нарастающий гул сзади - волны.
Южная ночь. Эти слова не только для бутылки с дешевым портвейном, не только для удушливых духов, а и для этого таинственного действа, когда кто-то невидимый вдруг заходит в комнату и выключает свет. Ровно в семь. А тем, кто хорошо себя вел, зажигает Южный Крест.
Я была послушна. Послушна своим желаниям, послушна волнам, песку, и даже сеньоре Хименес - еще сок, спросила сеньора, и я послушно сказала да.
Лежу на веранде в гамаке и лениво покачиваю сандалией. Вместо электрических огней Капургану освещает Южный Крест и прочие другие звезды. Свет тоже дадут, позже. Когда я уже буду спать под звуки раскачивающихся гамаков и набегающих волн.
...
Утро. Стою по пояс в воде, глубоко задумавшись. Я думаю о будущем. Будущее в раю простирается не дальше ближайших пяти часов, но я хочу их провести. Вариантов будущего в Капургане немного - считать волны, лежать на песке, искать идеальную пропорцию рома к коле, пробираться через неизвестность в деревеньку Сапсуро и дальнему пляжу Миель. Гугл говорит, что playa miel это медовый пляж, и это именно тот случай, чтобы поверить гуглу, поверьте мне.
Думы мои были нарушены вдруг прилетевшим манго. Я знаю что манго не летают, аяхуаска будет только через месяц в боливийских джунглях. Манго кинул прекрасный шоколадный человек с проплывающей лодки.
- Бамос, - весело крикнул он, делая приглашающие жесты руками. Согласно краткому курсу испанского для путешествующих, бамос означало пойдем со мной, я покажу тебе коллекцию марок.
Три молодых матадора
с горного шли перевала,
шелк отливал апельсином,
сталь серебром отливала.
Едем, красотка, в Севилью!
Девушка им ни слова.
…..
Осталась девушка в поле
срывать оливки в тумане,
и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане.
- Да какие марки в этой глуши, ни одного нормального филателиста, - огорчался широкоплечий человек цвета горького шоколада.
- Бамос, я плыву на пляж Миель, могу захватить, а то так и останешься в море срывать оливки в тумане, как девушка Гарсиа. Лорки.
Я думала недолго. Я вообще не умею это делать долго, а по пояс в Карибском море и подавно.
- Одну, одну минуточку, только сбегаю за фотоаппаратом и денег у меня нет, -скороговоркой выпалила я.
-Жду на пирсе, - отвечал Марио, бросая вдогонку еще один оранжевый манго.
Так и было. Марио ждал на пирсе, с ним пара платных клиентов муж и жена из Медельина, круглоголовый сынишка Марио - Марио младший, и юный Виктор второй матрос. Виктор что-то сделал с мотором и мы поплыли в Панаму.
Пляж Миель это заставка на рабочий стол. Это изысканный коктейль. Белый песок цвета тростникового сахара, море - голубой кюросао со сливками словно боится себя расплескать, и наискосок небрежной соломинкой воткнута пальма. Все настолько идеально, что хочется плюнуть. Поэтому чтобы понизить градус восхищения, на берегу пустуют косолапые лачужки - когда приедут еще лодки с туристами, прибегут растрепанные женщины и начнут продавать пиво и жарить рыбу. Но это еще не скоро, лавчонки пустые, а мы идем в Панаму.
Я так увлеклась воссозданием картинки идеального пляжа, что забыла сказать, что он в Панаме. Сюда можно добраться или на лодке или пешком, бросить рюкзак под пальму, поздороваться со скучающим пограничником и прогуляться по панамскому Пуэбло.
Купить ледяной колы, которая в Панаме дешевле, чем в Колумбии. Изучить дырявый плакат их разыскивает полиция. Разыскивают их за вознаграждение, и можно повнимательней присмотреться ко второму справа по имени Юрий, шоколадный Марио настойчиво шепчет, что это русский...
А потом вернуться на пляж, разбежаться, войти в море и не выходить. Все же выйти, привлеченной криками Марио, и, не успев опомниться, оказаться в маске и ластах. И о боже мой, эти рыбки, яркие переливающиеся радугой рыбки…. Марио делает знак рукой - смотри, уходит на глубину, выставив вперед трезубец, и через четыре минуты возвращается с пронзенным лобстером. И еще.
В косолапых лачужках суетятся женщины, готовят обед туристам, варят лобстеров для Марио. Я сижу на песке. Шоколадный Марио, рассудив, что кто женщину обедает, тот ее и танцует, приносит мне лобстера. И манго.
Снова и снова бросаюсь в безмятежную лазурь лагуны, не могу пресытиться. Вроде спокойно сижу на песке, и вдруг внутри раскучивается какая-то пружинка, я вскакиваю, прервав разговор с соседом, чернокудрым Виктором, обрываю на полуслове, потому что внутри вдруг родилась нестерпимая жажда, я вскакиваю и бегу по песку, раскидываю руки, бросаюсь в воду, теплую как кровь, и плыву вдаль как дышу.
Ужинать мы едем в Сапсурро, деревеньку еще более ленивую, чем Капургана. Время здесь дремлет в гамаке, покачиваясь, часы и минуты вперемешку.
- Пойдем, я кое-что тебе покажу, - шепчет шоколадный Марио и приобнимает за плечи. Шарахаюсь в сторону как ошпаренная, коротко взглядываю на свои плечи, руки, изворачиваюсь посмотреть на спину и понимаю что я действительно ошпаренная. Солнцем. Оно безжалостно и коварно - нашептывая ласково, отвлекая пальмами, кокосами и лобстерами, так же ласково красит твое тело в красный, и все пропало - ближайшие две недели тебе есть чем заполнить досуг и скрасить ожидание автобуса. Ближайшие две недели ты словно чесоточная ящерка будешь обрывать сгоревшую кожицу, замазывать кремом, шелушиться и плакать от досады.
Все эти развлечения ждали меня впереди, а сейчас узкой тропинкой через влажный лес Марио ведет смотреть на водопад, и в его карих глазах предвкушение.
Водопад. Когда его струи обрушились мне на плечи, от них повалил пар, как от рубашки под утюгом. Марио хотел целоваться, я хотела домой, умереть и сметаны. Чтоб ее, холодненькую, осторожно втирали в спину.
- Я не нравлюсь тебе, потому что я морено, - в лоб спросил Марио. Мне отчаянно не хватало простых испанских слов - я не расположена к любви, давай останемся друзьями, пошел на хрен, где я могу купить сметаны и умереть…
- Морено это блэк, черный, - продолжал занудствовать шоколадный мужчина со всеми атрибутами героя любовника - бицепсы подрагивали, трицепсы сжимались, глаза горели… У меня тоже все горело - руки, спина, плечи, нос. Здесь и сейчас я должна была сделать выбор - или стать мишенью для насмешек противных подружек, которые закидают меня банановыми шкурками узнав, что я не дала негру. Или обмануть этого негра - он, наивный, рассчитывал любить белую женщину, а не скучную гражданку цвета вареного лобстера.
- Amore, amore, amore, amore, amore, amore no. Amore no! - вскричала я, изобразив Челентано и, заламывая руки, бежала на лодку. Марио, неуклюже топая, бежал следом.
Марио младший уснул прямо на пирсе, свернувшись калачиком. Марио отец растормошил его, усадил в лодку и весь обратный путь я обнимала маленького шоколадного человечка и думала, что нет занятия важней, чем смотреть на черную, всю в песке, головенку Марио младшего.
Планы ускользали от меня как рыбки в Карибском море. Я лежала в гамаке и пыталась решить, остаться в Капургане еще на один день или уехать. Нет, не на материк, никоим образом, как вы могли такое подумать - всего лишь переехать в Сан Франциско, где ждал меня немецкий Рольф. Вернее не ждал. На Карибах никто никого не ждет.
Я проснулась внезапно и бесповоротно. Здесь, возле Экватора все происходит внезапно и окончательно - рассвет, закат, уснул, проснулся, словно кто-то стоит возле входа и балуется с выключателем. Встала, оделась, прошла на пирс. В 7-10 купила билет в Сан-Франциско. Вернулась, собрала рюкзак, расплатилась. В 7-30 уехала.
Сан Франциско. Если ласково, для своих - Сан Пачо. Теперь моя очередь идти по пустому пирсу. Пирс приводит к развеселому домику с вывеской Хостел Ралли. В столовой с видом на пирс и Карибское море сидит Рольф и пьет кофе.
- Хочешь, - просто спрашивает он и двигает в мою сторону термос.
Турбо это дыра. Редкая. Вероятно люди, занятые в наркобизнесе, меня поправят и добавят, что Турбо - это важный перевалочный пункт наркотрафика из Колумбии в Панаму. Как для занятых, так и для незанятых в этой прибыльной индустрии переработки коки, основной целью и достопримечательностью Турбо является порт. Вернее скопление негров, чаек, лодок и складов.
Попадание в Капургану на лодке это не романтика, но единственно возможный вариант - автомобильных дорог в этом Дарьенском пробеле не проложено, на то он и пробел. Не все местные жители знают, что там внутри, не говоря уж о картографах и дорожных рабочих. Больше всего про влажные леса Дарьена знают деятели Фарка, но их никто не спрашивает. Поэтому между Колумбией и Панамой так и осталось 87 км пустоты, так называемый Дарьенский пробел, единственный разрыв Панамериканы.
Между чайками и неграми пробираюсь в порт. Вписываю новообретенное испанское имя Эухения в анналы - потрепанную тетрадь, куда жаждущие билет в рай должны вписать имя и гражданство. Сидя на рюкзаке, отмечаю, что здесь вам не тут и это не Юго-восточная Азия. И вообще не Азия. И не потому что шоколадные мулаты не похожи на азиатов - для путешественника с фантазией это сущие пустяки. Здесь никто не видит медаль - а на груди у меня третий день сияет звезда что я, отважная белая женщина, добралась до края земли, и уже из-за этого факта все должны расступаться, удивляться, превозносить и всячески помогать. Здесь никто не стремится улучшить карму, сделав доброе дело и пропустив меня без очереди - загружаюсь в лодку самая последняя, на корму, на так называемые гринго места.
В Южной Америке сам факт моего присутствия для местных жителей не значит ровно ничего. Я не диво дивное, не забавная в своей растерянности крошка, а скорее невежественная гринга из мира капиталов. И на грудях у меня не медаль имени Афанасия Никитина, а знак доллара имени Скруджа Макдака.
Отвлекшись от сравнительного анализа путешествий в ЮА и ЮВА, замечаю, что на гринго seats у меня есть попутчик - жилистый седой европеец с любопытным взглядом из-под очков. За полтора часа узнала, что немецкий гражданин Рольф неторопливо едет по земле из Венесуэлы, сойдет на первой остановке в СанФранциско и останется там на недельку.
- Дык я дня через три тоже в СанФранциско подтянусь, вот и поболтаем, - радуюсь и машу ему на прощанье рукой. В СанФранциско выходит он один и, вытянув шею, я смотрю как Рольф неторопливо идет по пирсу.
Еще час «на гребне волны» и Капургана, где прямо под ногами настоящее Карибское море, а вход в деревню преграждают два негра в камуфляже. Многих подвергают личному досмотру, у меня просто проверяют документы.
Сколько раз я уже это проделывала, и каждый раз охватывает легкая растерянность и страх. Схожу на берег, и передо мной лежит терра инкогнита. Это вечером я буду знать, что в Капургане четыре перпендикулярные улицы и футбольное поле, налево пляж и направо пляж, а сеньора Хименес на углу делает отличный манговый сок. Это будет потом, а сейчас я растерянно не знаю, на какую из двух параллельных улиц ступить, чтобы обрести счастье.
Сколько раз я уже это проделывала, каждый раз охватывает удивление и восторг - не важно на какую из параллельных улиц ты наступишь, в конце все равно будет ждать счастье. Или в середине. Или, как сейчас, в самом начале, в Hostal Capurgana, в одноместном номере с гамаком на веранде.
Я уже намекнула, рай незатейлив - пара улиц, сеньора Хименес со своими манго на углу, налево пляж и направо пляж. Каждый день (и пусть этих дней было всего два, в раю время растягивается бесконечно), каждый день в два пополудни я учу испанский в гамаке на веранде. Каждый день в Хосталь Капургана приходит остепенившийся пожилой хиппи серафим и учит персонал английскому. Когда круглоголовый портье мучительно изображает счет, мы с доктором Пимслером сочувствуем. Я лежу в гамаке, лениво покачивая сандалией.
Иду вдоль пляжа, за спиной нарастает гул, отхожу в сторону, думаю - машина. Но - здесь нет машин. На всей колумбийской части панамского перешейка нет дорог и нет машин. Этот нарастающий гул сзади - волны.
Южная ночь. Эти слова не только для бутылки с дешевым портвейном, не только для удушливых духов, а и для этого таинственного действа, когда кто-то невидимый вдруг заходит в комнату и выключает свет. Ровно в семь. А тем, кто хорошо себя вел, зажигает Южный Крест.
Я была послушна. Послушна своим желаниям, послушна волнам, песку, и даже сеньоре Хименес - еще сок, спросила сеньора, и я послушно сказала да.
Лежу на веранде в гамаке и лениво покачиваю сандалией. Вместо электрических огней Капургану освещает Южный Крест и прочие другие звезды. Свет тоже дадут, позже. Когда я уже буду спать под звуки раскачивающихся гамаков и набегающих волн.
...
Утро. Стою по пояс в воде, глубоко задумавшись. Я думаю о будущем. Будущее в раю простирается не дальше ближайших пяти часов, но я хочу их провести. Вариантов будущего в Капургане немного - считать волны, лежать на песке, искать идеальную пропорцию рома к коле, пробираться через неизвестность в деревеньку Сапсуро и дальнему пляжу Миель. Гугл говорит, что playa miel это медовый пляж, и это именно тот случай, чтобы поверить гуглу, поверьте мне.
Думы мои были нарушены вдруг прилетевшим манго. Я знаю что манго не летают, аяхуаска будет только через месяц в боливийских джунглях. Манго кинул прекрасный шоколадный человек с проплывающей лодки.
- Бамос, - весело крикнул он, делая приглашающие жесты руками. Согласно краткому курсу испанского для путешествующих, бамос означало пойдем со мной, я покажу тебе коллекцию марок.
Три молодых матадора
с горного шли перевала,
шелк отливал апельсином,
сталь серебром отливала.
Едем, красотка, в Севилью!
Девушка им ни слова.
…..
Осталась девушка в поле
срывать оливки в тумане,
и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане.
- Да какие марки в этой глуши, ни одного нормального филателиста, - огорчался широкоплечий человек цвета горького шоколада.
- Бамос, я плыву на пляж Миель, могу захватить, а то так и останешься в море срывать оливки в тумане, как девушка Гарсиа. Лорки.
Я думала недолго. Я вообще не умею это делать долго, а по пояс в Карибском море и подавно.
- Одну, одну минуточку, только сбегаю за фотоаппаратом и денег у меня нет, -скороговоркой выпалила я.
-Жду на пирсе, - отвечал Марио, бросая вдогонку еще один оранжевый манго.
Так и было. Марио ждал на пирсе, с ним пара платных клиентов муж и жена из Медельина, круглоголовый сынишка Марио - Марио младший, и юный Виктор второй матрос. Виктор что-то сделал с мотором и мы поплыли в Панаму.
Пляж Миель это заставка на рабочий стол. Это изысканный коктейль. Белый песок цвета тростникового сахара, море - голубой кюросао со сливками словно боится себя расплескать, и наискосок небрежной соломинкой воткнута пальма. Все настолько идеально, что хочется плюнуть. Поэтому чтобы понизить градус восхищения, на берегу пустуют косолапые лачужки - когда приедут еще лодки с туристами, прибегут растрепанные женщины и начнут продавать пиво и жарить рыбу. Но это еще не скоро, лавчонки пустые, а мы идем в Панаму.
Я так увлеклась воссозданием картинки идеального пляжа, что забыла сказать, что он в Панаме. Сюда можно добраться или на лодке или пешком, бросить рюкзак под пальму, поздороваться со скучающим пограничником и прогуляться по панамскому Пуэбло.
Купить ледяной колы, которая в Панаме дешевле, чем в Колумбии. Изучить дырявый плакат их разыскивает полиция. Разыскивают их за вознаграждение, и можно повнимательней присмотреться ко второму справа по имени Юрий, шоколадный Марио настойчиво шепчет, что это русский...
А потом вернуться на пляж, разбежаться, войти в море и не выходить. Все же выйти, привлеченной криками Марио, и, не успев опомниться, оказаться в маске и ластах. И о боже мой, эти рыбки, яркие переливающиеся радугой рыбки…. Марио делает знак рукой - смотри, уходит на глубину, выставив вперед трезубец, и через четыре минуты возвращается с пронзенным лобстером. И еще.
В косолапых лачужках суетятся женщины, готовят обед туристам, варят лобстеров для Марио. Я сижу на песке. Шоколадный Марио, рассудив, что кто женщину обедает, тот ее и танцует, приносит мне лобстера. И манго.
Снова и снова бросаюсь в безмятежную лазурь лагуны, не могу пресытиться. Вроде спокойно сижу на песке, и вдруг внутри раскучивается какая-то пружинка, я вскакиваю, прервав разговор с соседом, чернокудрым Виктором, обрываю на полуслове, потому что внутри вдруг родилась нестерпимая жажда, я вскакиваю и бегу по песку, раскидываю руки, бросаюсь в воду, теплую как кровь, и плыву вдаль как дышу.
Ужинать мы едем в Сапсурро, деревеньку еще более ленивую, чем Капургана. Время здесь дремлет в гамаке, покачиваясь, часы и минуты вперемешку.
- Пойдем, я кое-что тебе покажу, - шепчет шоколадный Марио и приобнимает за плечи. Шарахаюсь в сторону как ошпаренная, коротко взглядываю на свои плечи, руки, изворачиваюсь посмотреть на спину и понимаю что я действительно ошпаренная. Солнцем. Оно безжалостно и коварно - нашептывая ласково, отвлекая пальмами, кокосами и лобстерами, так же ласково красит твое тело в красный, и все пропало - ближайшие две недели тебе есть чем заполнить досуг и скрасить ожидание автобуса. Ближайшие две недели ты словно чесоточная ящерка будешь обрывать сгоревшую кожицу, замазывать кремом, шелушиться и плакать от досады.
Все эти развлечения ждали меня впереди, а сейчас узкой тропинкой через влажный лес Марио ведет смотреть на водопад, и в его карих глазах предвкушение.
Водопад. Когда его струи обрушились мне на плечи, от них повалил пар, как от рубашки под утюгом. Марио хотел целоваться, я хотела домой, умереть и сметаны. Чтоб ее, холодненькую, осторожно втирали в спину.
- Я не нравлюсь тебе, потому что я морено, - в лоб спросил Марио. Мне отчаянно не хватало простых испанских слов - я не расположена к любви, давай останемся друзьями, пошел на хрен, где я могу купить сметаны и умереть…
- Морено это блэк, черный, - продолжал занудствовать шоколадный мужчина со всеми атрибутами героя любовника - бицепсы подрагивали, трицепсы сжимались, глаза горели… У меня тоже все горело - руки, спина, плечи, нос. Здесь и сейчас я должна была сделать выбор - или стать мишенью для насмешек противных подружек, которые закидают меня банановыми шкурками узнав, что я не дала негру. Или обмануть этого негра - он, наивный, рассчитывал любить белую женщину, а не скучную гражданку цвета вареного лобстера.
- Amore, amore, amore, amore, amore, amore no. Amore no! - вскричала я, изобразив Челентано и, заламывая руки, бежала на лодку. Марио, неуклюже топая, бежал следом.
Марио младший уснул прямо на пирсе, свернувшись калачиком. Марио отец растормошил его, усадил в лодку и весь обратный путь я обнимала маленького шоколадного человечка и думала, что нет занятия важней, чем смотреть на черную, всю в песке, головенку Марио младшего.
Планы ускользали от меня как рыбки в Карибском море. Я лежала в гамаке и пыталась решить, остаться в Капургане еще на один день или уехать. Нет, не на материк, никоим образом, как вы могли такое подумать - всего лишь переехать в Сан Франциско, где ждал меня немецкий Рольф. Вернее не ждал. На Карибах никто никого не ждет.
Я проснулась внезапно и бесповоротно. Здесь, возле Экватора все происходит внезапно и окончательно - рассвет, закат, уснул, проснулся, словно кто-то стоит возле входа и балуется с выключателем. Встала, оделась, прошла на пирс. В 7-10 купила билет в Сан-Франциско. Вернулась, собрала рюкзак, расплатилась. В 7-30 уехала.
Сан Франциско. Если ласково, для своих - Сан Пачо. Теперь моя очередь идти по пустому пирсу. Пирс приводит к развеселому домику с вывеской Хостел Ралли. В столовой с видом на пирс и Карибское море сидит Рольф и пьет кофе.
- Хочешь, - просто спрашивает он и двигает в мою сторону термос.