СТАРЕЦ СОРОКА ВОСЬМИ ЛЕТ и моя аморальность
Мороз и солнце! Продрав глаза от суточной мигрени...
Нет, слишком поэтично. В рифму просится что-то вроде "восстану я с одра, как Ленин", а этого нам не надо, не стоит, ай-яй.
За окном минус семнадцать и тенденция к уменьшению, солнце и нетерпение в ожидании денег на карточку, и вот я, простая баба, перед вами, во всем великолепии своего махрового розового халата, черно-белого кота и остаточных спазмов со вчера.
Меня ждет зимняя прогулка по лесу. В город.
По дороге мне предстоит раскланивание со встреченными любимыми соседями и в частности - ударенными по голове с утра мамашками, для которых нынешнее субботнее - прошу отметить особо в протоколе, это обеспечит мне должный аффект... - так вот, субботнее утро - это главный миг для так называемого mom-petition, соревнования на конкурс "лучшая мать".
Я так рада, что у меня была не одна из них. Мама, правда, уверяет, что все дело в моем жутком характере, который делал невозможным всякое принуждение и даже переубеждение. Меня не могли завлечь никуда, куда требовалось завлекать. Ни музыкальной школы, ни кружков, ничего, ничего этого не было в моей счастливой жизни, и я этому была рада. А что было - о том в другой раз.
Показываю вам кино: маленькая детка с пяльцами,нитками и иголками, вышивает, сидя на окне. Какая прелесть! Это я и сейчас люблю. Шить, убираться, вышивать, вязать (только не крючком), раскрашивать что-нибудь, готовить, в общем, все эти дивные привычки хороших домашних девочек. Одна проблемка: домашней я не была. Хорошей тоже. Но это присказка.
Главное мое увлечение было - помимо обязательных чтений Писаний, вышивки, шитья и т.п. - это читать, писать, и снова читать. Писать было полезно: за написание пафосного рассказа ко дню борьбы с наркотиками или ВИЧ отпускали с уроков танцев и всего прочего, что я ненавидела, а если поднатужиться и раскритиковать непатриотичную молодежь и отправить это дело на конкурс "Селу Зюзельскому - три миллиарда лет!", можно было и вовсе забыть о песенно-танцевальных повинностях и отчетных концертах.
Однажды, в восьмом классе, было мне 13, принесла я тогдашней нашей учительнице литературы (мне категорически с ними не везло, а им со мной) свое мегапроизведение. К слову, однажды я это непременно издам - задумка была совершенно гениальная. Она прочитала за неделю, и вот мы в библиотеке, и она - я сразу поняла, что что-то не ладно, ох как, - протягивает печатные листы мне, а в глазах ужас.
- Ты абсолютно аморальна, - сообщила она мне загробным голосом, - ты... ты чудовище.
Чтобы никто не сомневался - свидетели есть, а все эти фразы она повторила потом не единожды разным людям, и матери моей тоже. Я не в обиде, есичо)
- Ты чудовище, абсолютно, - задыхаясь, повторила она, - нет, ты... ты хуже...
У нее была астма. Ей еще не было пятидесяти. Она выглядела и вела себя на семьдесят, и часто повторяла про "упущенные возможности", "близкий конец" и "призраки прошлого". Меня и моего младшего брата ненавидела лютой, совершенно физиологической ненавистью.
- Духовный инвалид! - уже задыхаясь, окрестила она меня, и надо сказать, на семейных вечерах меня часто поддразнивают этим милым прозвищем.
Я ради приличия поинтересовалась, что ж так ее впечатлило.
Оказывается, любовная история еще не слишком старой вдовы, чей взрослый сын ушел в армию, а она осталась одна с деспотичным отцом, и в итоге вышла замуж за врага семьи, и стала с ним счастлива.
История двух немолодых людей, уставших от лицемерия, неудач прошлого и давления общества. Аморальность заключалась в том, что "врагу семьи" - сиречь, пылкому влюбленному - было сорок восемь, то есть, ровнехонько как... ну вы поняли. Там еще были моменты, но этот перевесил всё.
Я покусилась на святое - на целомудрие пожилых (!!!) жителей города Б.
Я была трудным подростком. Если бы не моя школа, с учителями, большая часть которых были на редкость терпеливы и терпимы, я бы встретила восемнадцать лет там, где все плохие девочки с упертым характером делают это - в колонии. А поворот к плохим девочкам случился в тот памятный день в библиотеке. Но - опять же - я не в обиде. Это был во всех смыслах великий день. С беседами, внушениями, выговорами и традиционным обещанием колонии-поселения, если я не осознаю всю важность последующего разговора.
По исходу которого мне полагалось поверить, что после тридцати пяти жизни нет, а есть мудрость веков, а подозревать почтенного дедушку сорока восьми (какой стыд! срам! зазор на всю деревню!) в столь низменном вожделении... слова на букву "с" не прозвучало, конечно, но ведь в моем рассказе вновь обретшая женское счастье вдова была еще и беременна (ей было не больше сорока, но...), а значит, я была не просто распущенная, развратная и безнадежно испорченная, но и угрожала заразить нравственным разложением сверстниц. Подумать только!
Примерно тогда же вновь пробудились дремлющие СМИ, и наши пожилые барышни рассуждали, дико шикая друг на друга - Киркоров и Алла Борисовна взаправду... делают это... ну нееет!
Вместо того-самого-просвещения нам рекомендовали каких-то старцев, бубнящих о грехе, а в девятом классе - примерно тогда, когда половина наших ровесниц с района Фабрики бросали школу в связи с беременностью и выходом замуж - зачитывали лекцию о строении половых органов. Сейчас ситуация не шибко улучшилась, отвечаю.
А отцова кума была первой в городе, что вышла замуж за мужчину младше себя. На 12 лет. Через год после этой беседы в библиотеке. Их сын - мой кумович - уже взрослый мальчик, и я его очень люблю. Но если бы вы только знали, какой кипеш поднялся тогда! Она вынуждена была уйти с работы.
Ну и как надо было реагировать очень благовоспитанной училке, поющей о платонической и неземной, когда я тут со своим аморальным несовершеннолетним рылом и влюбленным сорокавосьмилетним старцем ?!
Однако мою аморальность школа как-то вытерпела, хотя тяжко мне пришлось вспоследствии - когда у нас ввели еженедельные отметки "Поведение" и "Прилежание", а вот с учительницей той мы вскоре распрощались за профнепригодность - в этом действе был замешан Островский, ваша покорная слуга (ну а как еще, в классе нас было 7 человек), а также девять уроков, посвященных письмам Тургенева к Полине Виардо.
Это был пост о литературе)
Нет, слишком поэтично. В рифму просится что-то вроде "восстану я с одра, как Ленин", а этого нам не надо, не стоит, ай-яй.
За окном минус семнадцать и тенденция к уменьшению, солнце и нетерпение в ожидании денег на карточку, и вот я, простая баба, перед вами, во всем великолепии своего махрового розового халата, черно-белого кота и остаточных спазмов со вчера.
Меня ждет зимняя прогулка по лесу. В город.
По дороге мне предстоит раскланивание со встреченными любимыми соседями и в частности - ударенными по голове с утра мамашками, для которых нынешнее субботнее - прошу отметить особо в протоколе, это обеспечит мне должный аффект... - так вот, субботнее утро - это главный миг для так называемого mom-petition, соревнования на конкурс "лучшая мать".
Я так рада, что у меня была не одна из них. Мама, правда, уверяет, что все дело в моем жутком характере, который делал невозможным всякое принуждение и даже переубеждение. Меня не могли завлечь никуда, куда требовалось завлекать. Ни музыкальной школы, ни кружков, ничего, ничего этого не было в моей счастливой жизни, и я этому была рада. А что было - о том в другой раз.
Показываю вам кино: маленькая детка с пяльцами,нитками и иголками, вышивает, сидя на окне. Какая прелесть! Это я и сейчас люблю. Шить, убираться, вышивать, вязать (только не крючком), раскрашивать что-нибудь, готовить, в общем, все эти дивные привычки хороших домашних девочек. Одна проблемка: домашней я не была. Хорошей тоже. Но это присказка.
Главное мое увлечение было - помимо обязательных чтений Писаний, вышивки, шитья и т.п. - это читать, писать, и снова читать. Писать было полезно: за написание пафосного рассказа ко дню борьбы с наркотиками или ВИЧ отпускали с уроков танцев и всего прочего, что я ненавидела, а если поднатужиться и раскритиковать непатриотичную молодежь и отправить это дело на конкурс "Селу Зюзельскому - три миллиарда лет!", можно было и вовсе забыть о песенно-танцевальных повинностях и отчетных концертах.
Однажды, в восьмом классе, было мне 13, принесла я тогдашней нашей учительнице литературы (мне категорически с ними не везло, а им со мной) свое мегапроизведение. К слову, однажды я это непременно издам - задумка была совершенно гениальная. Она прочитала за неделю, и вот мы в библиотеке, и она - я сразу поняла, что что-то не ладно, ох как, - протягивает печатные листы мне, а в глазах ужас.
- Ты абсолютно аморальна, - сообщила она мне загробным голосом, - ты... ты чудовище.
Чтобы никто не сомневался - свидетели есть, а все эти фразы она повторила потом не единожды разным людям, и матери моей тоже. Я не в обиде, есичо)
- Ты чудовище, абсолютно, - задыхаясь, повторила она, - нет, ты... ты хуже...
У нее была астма. Ей еще не было пятидесяти. Она выглядела и вела себя на семьдесят, и часто повторяла про "упущенные возможности", "близкий конец" и "призраки прошлого". Меня и моего младшего брата ненавидела лютой, совершенно физиологической ненавистью.
- Духовный инвалид! - уже задыхаясь, окрестила она меня, и надо сказать, на семейных вечерах меня часто поддразнивают этим милым прозвищем.
Я ради приличия поинтересовалась, что ж так ее впечатлило.
Оказывается, любовная история еще не слишком старой вдовы, чей взрослый сын ушел в армию, а она осталась одна с деспотичным отцом, и в итоге вышла замуж за врага семьи, и стала с ним счастлива.
История двух немолодых людей, уставших от лицемерия, неудач прошлого и давления общества. Аморальность заключалась в том, что "врагу семьи" - сиречь, пылкому влюбленному - было сорок восемь, то есть, ровнехонько как... ну вы поняли. Там еще были моменты, но этот перевесил всё.
Я покусилась на святое - на целомудрие пожилых (!!!) жителей города Б.
Я была трудным подростком. Если бы не моя школа, с учителями, большая часть которых были на редкость терпеливы и терпимы, я бы встретила восемнадцать лет там, где все плохие девочки с упертым характером делают это - в колонии. А поворот к плохим девочкам случился в тот памятный день в библиотеке. Но - опять же - я не в обиде. Это был во всех смыслах великий день. С беседами, внушениями, выговорами и традиционным обещанием колонии-поселения, если я не осознаю всю важность последующего разговора.
По исходу которого мне полагалось поверить, что после тридцати пяти жизни нет, а есть мудрость веков, а подозревать почтенного дедушку сорока восьми (какой стыд! срам! зазор на всю деревню!) в столь низменном вожделении... слова на букву "с" не прозвучало, конечно, но ведь в моем рассказе вновь обретшая женское счастье вдова была еще и беременна (ей было не больше сорока, но...), а значит, я была не просто распущенная, развратная и безнадежно испорченная, но и угрожала заразить нравственным разложением сверстниц. Подумать только!
Примерно тогда же вновь пробудились дремлющие СМИ, и наши пожилые барышни рассуждали, дико шикая друг на друга - Киркоров и Алла Борисовна взаправду... делают это... ну нееет!
Вместо того-самого-просвещения нам рекомендовали каких-то старцев, бубнящих о грехе, а в девятом классе - примерно тогда, когда половина наших ровесниц с района Фабрики бросали школу в связи с беременностью и выходом замуж - зачитывали лекцию о строении половых органов. Сейчас ситуация не шибко улучшилась, отвечаю.
А отцова кума была первой в городе, что вышла замуж за мужчину младше себя. На 12 лет. Через год после этой беседы в библиотеке. Их сын - мой кумович - уже взрослый мальчик, и я его очень люблю. Но если бы вы только знали, какой кипеш поднялся тогда! Она вынуждена была уйти с работы.
Ну и как надо было реагировать очень благовоспитанной училке, поющей о платонической и неземной, когда я тут со своим аморальным несовершеннолетним рылом и влюбленным сорокавосьмилетним старцем ?!
Однако мою аморальность школа как-то вытерпела, хотя тяжко мне пришлось вспоследствии - когда у нас ввели еженедельные отметки "Поведение" и "Прилежание", а вот с учительницей той мы вскоре распрощались за профнепригодность - в этом действе был замешан Островский, ваша покорная слуга (ну а как еще, в классе нас было 7 человек), а также девять уроков, посвященных письмам Тургенева к Полине Виардо.
Это был пост о литературе)