Что же делать с мизантропией?
Когда-то я работала в одной из библиотек университета сервиса и экономики. Как-то студент спросил меня: «А вы всегда улыбаетесь?» На этот вопрос я ответила уже без улыбки: «Конечно, не всегда. Бывают всякие настроения, мизантропия подчас скручивает, но какой же будет сервис без улыбки? Приходится все лишнее оставлять за забором, ради главного - читателя, ну или клиента на вашем языке». Студент важно кивнул, потом я этот разговор опознала в его дипломе. Студент - молодец, потому что умеет получать нужный материал из любых источников!
Ну, а я призадумалась над вырвавшимся у меня словечком «мизантропия». Это словечко не просто красивый заменитель куда худшего понятия «человеконенавистничество». Но в чем отличие? Из словарей стало ясно, что латинское слово относится к области внутренних состояний, а русское обозначает характеристику идейных убеждений. Так что слово я употребила правильно, что хорошо.
Дальше я вспомнила мизантропическую фантазию, которую я сочинила по дороге на работу в переполненном троллейбусе, когда в меня вдавился поручень, так что я чувствовала его всей грудью на каждом повороте, а изменить положение туловища никак не получалось. Так что явилось мне видение своего собственного личного, а потому совершенно пустого троллейбуса с личным водителем и личным кондуктором. Когда я рассказала эту байку вахтерше, она так рассмеялась! Так что, при определенных обстоятельствах от мизантропии есть польза, оно бывает забавным, например, чего нельзя сказать о человеконенавистничестве, от коего только вред.
А главное, мизантропия - неотъемлемая часть творчества. Не знаю, почему, но «кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Не знаю, но предполагаю, что оттого, что нужно очистить взгляд от стереотипов и прочих штампов, даже если они получились от благих помыслов и пожеланий. Истина - есть истина, даже если она художественная, а вранье - есть вранье, даже если оно происходит из подгонки фактов под правильную теорию, как это сделал, если верить С. Г. Кара-Мурзе, великий Пастер. И даже говорить не хочется о теории Фрейда, который считал доказательством своей надуманной теории личности то, что она, дескать, неприятна! То есть, в основание доказательства ее истинности самим ученым положено субъективное восприятие реципиента. Разве можно к ней относиться хоть как-то серьезно, да и к самому Фрейду тоже? Приходится, конечно, хотя бы из уважения к тернистому пути познания. Но, боже мой, с каким волевым усилием, чтобы не осуществить фрейдовских Эдипа и Электры, коль скоро он их выдумал!
М-да, ну и вступление получилось. А что, собственно, сказать-то я хотела? Что не следовало моей любимой писательнице отделываться от мизантропии словечком, что она-де «удел слабых». Это после Чехова, который показал, что мизантропия - виртуозное самооправдание подлецов! Вот, только и всего.