Нормальное и патологическое чтение
Извини, дорогой читатель, но это будет трактат, хотя и краткий. Выжимка, без которой я не смогу определить на что действует моя «библиотерапия», которую правильнее будет называть методикой компенсаторного чтения. Это было вступление, остальное под кат.
Естественно, о нормальном и патологическом чтении я буду писать с точки зрения библиотекаря как руководителя (теперь принято говорить «педагога») чтения. И, опять-таки естественно, прежде всего нужно договориться о понятиях. Ключевым понятием будет «чтение». Чтение - это творческий процесс создания личности, то есть труд по созиданию личности, субъекта путем усвоения и переосмысления смыслов, полученных в результате преобразования абстрактных (в отечественной культуре) значков в внутренний диалог. Мне кажется, что это достаточно простое и при этом правильное рабочее определение.
Однако существует совершенно отвратительная идея, что чтение - явление доступное только избранным, сверхлюдям каким-то. Господа! Это - худшее вранье, которое только можно придумать. Существуют избранные, которым чтение, увы, не доступно. Большинство из них страдают глубоким слабоумием, и не могут читать по той же причине, что и не могут говорить. О меньшинстве дислексиков я говорить ничего не могу, поскольку не встречалась с ними в жизни, а без собственной практики книжное знание, полагаю, не очень-то нужно. Во всяком случае, об элитарности нечтения говорить не приходится.
Чем хорошо чтение?
Во-первых, оно диалогично. То есть два человека вступают в общение, то есть, человек в процессе чтения научается воспринимать другого, обучается говорить, что в, общем-то равняется, обучается мыслить. Притом так говорить и думать, чтобы быть понятым. а понимание - вещь совершенно не элементарная, вполне многосоставная.
Во-вторых, поскольку своим ушам люди доверяют меньше, чем своим глазам, критичность сохраняется. «Картинку»-то в раме или кадре нам тоже скомпоновал другой человек, да еще в соответствии со своей авторской задачей, но как же мы ей верим! Верим как объективной реальности. Я уверена, что многие отечественные историки могут признаться, что видят Александра Невского совершенно таким, каким его показал Эйзенштейн. Былинным героем.
Это прекрасно, с одной стороны, а с другой стороны, когда оказывается, что реальный исторический деятель как-то очень существенно не соответствует киношному образу, то у лиц, путающих художественную правду с научной, вспыхивает гнев и злоба на гадкие научные истины и прочее - да всем известны примеры здесь, в ЖЖ, когда за историей вообще отрицается какое бы то ни было объективное содержание, когда ее обзывает «официальной наукой», которую якобы переписывают-переписывают, или те же гнев и ярость на художников, которые создали мифы общественного сознания (куда нужно вставить словечко «тоталитарное» как характеристику? Кашу маслом не испортишь, конечно, но предложение и так слишком длинное получилось) все никак угодить «ни бе ни ме ни кукареку», то есть, мыслящему индивидууму, не могут.
Итак, освоил субъект чтение и начал удовлетворять с его помощью свои духовные потребности.
Все духовные потребности мы, с времен Н. А. Рубакина, разбиваем на три класса.
Первый, он же базовый, класс: чтение - это интеллектуальное развлечение. «Я хочу что-нибудь почитать, все читают Макса Фрая, он - автор плодовитый, и если мне понравится, то его одного мне надолго хватит».
Второй, социальный, класс: чтение - инструмент социализации. Сюда относится репертуар школьного чтения, который включает в себя произведения, необходимые современному российскому гражданину. Поэтому он включает, к моему прискорбию, совершенно ущербные произведения, вроде опусов надутого ничтожества литератора С., Д. и Н., а диктанты пишут по творениям У. или Я., о которых тоже ничего хорошего сказать не могу. Но без них невозможно создать портрет поколения, вот в чем беда! Лучше я скажу так: «Все мои друзья читают Макса Фрая, если я его не прочту, то не буду понимать их разговоров и словечек, поэтому мне нужно его прочесть».
Третий, индивидуальный, класс: чтение для получения эстетического удовольствия. Продолжу пример с моим любимым писателем: «Все читают Макса Фрая, я что-то узнаю о себе и мире, если его прочту». Просто так и вижу возмущенное или презрительное лицо не очень умного филолога: «Означенная писательница - довольно успешный коммерческий автор, но причем тут эстетическое наслаждение?». Умный филолог помимо заключения о моем художественном вкусе, об уровне которого я, кстати, весьма сожалею, возможно задумается о критериях художественности: собственном языке (у Мартынчик все-таки есть собственный язык, по которому ее можно узнать), авторской личности (она все-таки довольно специфический, то есть андеграундный, художник и соответствующим опытом и это есть в ее произведениях, какие бы маски она не надевала), оригинальность (мне не приходилось встречать ничего похожего, при внешней схожести у других писателей я обнаруживала пустоту и междусобойчик, за исключением действительно прекрасной Ордуси - люблю и перечитываю, смеясь и плача над собой).
Общей характеристикой для всех этих классов потребностей является их нормальность. Нормальность означает: 1. Осознанность выбора между чтением и нечтением, объекта чтения и цели чтения (развлечение, познание и пр.). 2. Индивидуализированность процесса выбора и, собственно, чтения. Например, читатель может читать страницу за страницей, может начать с середины, а то и с конца - да как хочет менять композицию, задуманную автором на свою собственную. И никто - даже сам автор! - читателю не указ, потому что он свободен в своем творчестве, как не может быть свободен в жизни. 3. Изменчивость, подвижность целей, интересов, потребностей в процессе чтения. Собственно, те же группы потребностей существуют не только для художественной, но и для научной и научно-популярной литературы. Поэтому на этот раз я возьму для примера не Мартынчик, а другого автора. Мне легко представить себе гипотетического читателя, который берет «Диалектику» Э. В. Ильенкова для интеллектуального развлечения: «Ну-ка, что там писали в свои аредовы веки доморощенные марксисты?», натыкается на фразу, в которой говорится о метафизике Гегеле... И оказывается совершенно выбитым из колеи.
- Как может диалектик быть метафизиком! Это же противоречие в определении, жареный лед! Элементарнейшая логическая ошибка! - вот что подумает любой читатель.
Что ж, возмутись и - главное - удивись, дорогой читатель. удивление - начало всякого познания. Второй шаг к постижению смысла ты сделаешь, если задашься вопросом: «Почему Ильенков назвал Гегеля метафизиком?»
Первый вариант ответа прост: «Ильенков - дурак!». Извините, но давайте рассмотрим этот вариант ответа серьезно. Просмотрим книжки этого автора, написанные для широкой публики, не для специалистов философов, вроде «Что такое ум», «Почему мне это не нравится?» и прочие. Подумаем, глуп ли загорский эксперимент? И начинаем понимать, что не все так просто. Непросто даже с тем произведением Ильенкова, которое я, кажется, никогда не посмею никому рекомендовать, хотя его содержание самое не оригинальное и предсказуемое. Однако же опровергнуть автора у меня не получилось, а серьезный разговор на тему, рассматриваемому в этой работе, может закончиться для читателя трагически. Но и просто пройти мимо него я считаю трусостью. Не знаю, как быть с «Космологией духа», и все тут.
Второй вариант ответа: «Философский язык, подобно естественному или даже литературному языку, многозначен. Ильенков как профессионал владеет всем арсеналом и выбрал то значение, которое наилучшим образом работает на его мысль». Как мне представляется, это - правильный ответ. Помимо наиболее часто употребляемого значения слова «метафизик» - «человек, отрицающий развитие», есть и другие значения. Например, его можно понять так. «Физика» - это природа или реальность, то есть, материя; а приставка «мета-» - это то, что «над-» или «сверх-». Получается, что Гегель, как и все, даже умные, идеалисты, а заодно и глупые материалисты выводят сознание за пределы реальности, ставят «над ней». Поэтому он вполне закономерно назван метафизиком.
Третий и последующие варианты ответа: [Когда я проделала умственную работу, изложенную в предыдущем абзаце, то так устала, что не смогла искать другие варианты ответа. Может, у тебя получится, дорогой читатель. Я-то совсем не философ, и не для меня написана эта монография].
Главное, что наш воображаемый читатель, задумавшись над прочитанным, поменяет свою потребность в развлечении на потребность в познании, как мне представляется.
Во всяком случае, мне не раз приходилось менять задачи и цели чтения, когда я читала «Лабиринты Ехо» и «Гнезда Химер». И это переключение, как я считаю, мне помогло справиться с легким депрессивным расстройством. Но о том, как помогает чтение справиться с душевными хворями, нужно писать после трактата о патологическом чтении, а он впереди. О Нормальном же чтении, кажется, я написала все. Конец.