Тверь - Александр Радищев "Путешествие..." (Перевод на современный русский язык)
Александр Радищев "Путешествие из Петербурга в Москву" (Перевод на современный русский язык)
Оглавление
Тверь
- Наша поэзия, - сказал мой товарищ за трактирным обедом, - в разных смыслах, как это принято, еще далека от величия. Поэзия пробудилась, но теперь она снова спит, и стихосложение сделало шаг и стало в пень.
- Ломоносов, поняв нелепость в польском уборе наших стихов, снял с них чуждый им полукафтан. Дав хорошие образцы новых стихов, он надел узду великого примера на своих последователей, и никто не посмел отвернуться от него. К несчастью, так же случилось, что был тогда и Сумароков; и он был превосходным поэтом. Он употреблял стихи по примеру Ломоносова, и теперь все, кто следует за ними, не представляют себе, чтобы другие стихи могли быть похожи на ямб, как те, которые написали эти два знаменитых мужа. Хотя оба эти поэта учили правилам других стихосложений, а Сумароков оставил примеры во всех жанрах, они настолько незначительны, что не заслуживают подражания ни от кого. Если бы Ломоносов перевел Иова или Псалмопевца дактилями, или если бы Сумароков написал «Семиру» или «Дмитрия» хореями, то Херасков счел бы возможным писать и другими стихами, кроме ямба, и приобрел бы большую славу в своем восьмилетнем труде, описав взятие Казани в стихосложении, свойственном эпосу. Я не удивляюсь, что древний треух Вергилия облечен в ломоносовский стиль; но я желал бы, чтобы Гомер явился у нас не ямбами, а такими же стихами, как у него, - гекзаметрами, - и Костров, хотя и не поэт, а переводчик, составил бы эпоху в нашем стихосложении, ускорив на целое поколение шествие самой поэзии. - Но не только Ломоносов и Сумароков остановили русское стихосложение. Неутомимый возница Тредиаковский своей «Телемахидой» немало этому способствовал. Теперь очень трудно привести пример нового стихосложения, ибо глубоко укоренились примеры в хорошем и дурном стихосложении. Парнас окружен ямбами, и рифмы всюду стоят на страже. Кто вздумает писать дактилем, тому тотчас же Тредиаковский будет дядей, и самое красивое дитя долго будет казаться уродом, пока не родится Мильтон, Шекспир или Вольтер. Тогда Тредиаковского выкопают из замшелой могилы забвения, в «Телемахиде» найдутся хорошие стихи и будут поставлены в пример. - Долгое время ухо, привыкшее ко краесловию, будет препятствовать хорошей перемене в стихосложении. Услышав единогласное окончание в стихах долгое время, отсутствие рифмы покажется грубым, неровным и нестройным. Так будет до тех пор, пока французский язык будет употребляться в России больше, чем какой-либо другой язык. Наши чувства, как гибкое и молодое дерево, могут расти прямыми или кривыми, по желанию. Более того, в поэзии, как и во всем, может царствовать мода, и если в ней есть хоть немного естественного, она будет принята без вопросов. Но все модное преходяще, и особенно в поэзии. Внешний блеск может ржаветь, но истинная красота никогда не померкнет. Гомера, Вергилия, Мильтона, Расина, Вольтера, Шекспира, Тассо и многих других будут читать до тех пор, пока не истребится род человеческий.
- Я считаю излишним говорить вам о различных стихах, которые характерны для русского языка. Все знают, что такое ямб, хорей, дактиль или анапест, если немногие понимают правила стихосложения. Но не лишне было бы, если бы я мог привести достаточно примеров в разных жанрах. Но силы и разумение мои кратки. Если мой совет может что-либо сделать, то я бы сказал, что русское стихосложение, да и самый русский язык, были бы весьма обогащены, если бы переводы поэтических произведений не всегда делались ямбами. Для эпической поэмы было бы гораздо характернее, если бы перевод «Генриады» не был ямбом, а несловесные ямбы хуже прозы.
Мой товарищ по пиршеству произнес все вышесказанное на одном дыхании и с такой ловкостью речи, что я не успел ничего сказать ему в ответ, хотя у меня было много чего сказать в защиту ямба и всех тех, кто писал им.
- Я сам, - продолжал он, - последовал заразительному примеру и сочинил стихи ямбами, но это были оды. Вот остаток одной из них, все прочие сгорели в огне; и та же участь ожидает соседнюю. В Москве не хотели печатать ее по двум причинам: во-первых, потому, что смысл в стихах неясен и многие стихи грубо сделаны, во-вторых, потому, что тема стихов не свойственна нашей земле. Я теперь еду в Петербург просить об ее издании, ласкаясь, как нежный отец к своему ребенку, что ради последней причины, по которой не хотели печатать ее в Москве, на первую посмотрят снисходительно. Если вам не будет тягостно прочесть несколько строф, - сказал он мне, подавая мне бумагу. Я развернул ее и прочел следующее: Вольность... Ода... - За одно только заглавие отказались печатать эти стихи. Но я очень хорошо помню, что в Инструкции о составлении нового уложения, говоря о свободе, сказано: «свободою должно называться то, при котором все одинаково соблюдают законы». Поэтому нам уместно говорить о свободе.
1
О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел;
О вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во власти, да смятутся
От гласа твоего цари.
Эту строфу критиковали по двум причинам: за стих «претвори тьму рабства в свет». Он очень плотный и труднопроизносимый из-за частого повторения буквы Т и из-за частого сношения согласных, «бства тьму претв.», - на десять согласных три гласных, и по-русски можно писать так же сладко, как по-итальянски... Я согласен... хотя другие считали этот стих удачным, находя в грубости стиха образное выражение трудности самого действия... Но вот еще: «да смутятся цари от голоса твоего». Желать смущения царю - то же, что желать ему зла; поэтому... Но я не хочу утомлять вас всеми сделанными пометками по моим стихам. Многие, признаюсь, были справедливы. Позвольте мне быть вашим чтецом.
2
Я в свет изшел, и ты со мною...
Пропустим эту строфу. Вот ее содержание: человек свободен во всем от рождения...
3
Но что ж претит моей свободе?
Желаньям зрю везде предел;
Возникла обща власть в народе,
Соборный всех властей удел.
Ей общество во всем послушно,
Повсюду с ней единодушно.
Для пользы общей нет препон.
Во власти всех своей зрю долю,
Свою творю, творя всех волю:
Вот что есть в обществе закон.
4
В средине злачныя долины,
Среди тягченных жатвой нив,
Где нежны процветают крины,
Средь мирных под сеньми олив,
Паросска мрамора белее,
Яснейша дня лучей светлее
Стоит прозрачный всюду храм.
Там жертва лжива не курится,
Там надпись пламенная зрится:
«Конец невинности бедам».
5
Оливной ветвию венчанно,
На твердом камени седяй,
Безжалостно и хладнокравно
Глухое божество...…………
……………………………………………………..
и т. д.; закон изображается в виде божества в храме, хранителями которого являются истина и справедливость.
6
Возводит строгие зеницы,
Льет радость, трепет вкруг себя;
Равно на все взирает лицы,
Ни ненавидя, ни любя.
Он лести чужд, лицеприятства,
Породы, знатности, богатства,
Гнушаясь жертвенныя тли;
Родства не знает, ни приязни,
Равно делит и мзду и казни;
Он образ божий на земли.
7
И се чудовище ужасно,
Как гидра, сто имея глав,
Умильно и в слезах всечасно,
Но полны челюсти отрав.
Земные власти попирает,
Главою неба досязает,
«Его отчизна там», - гласит.
Призраки, тьму повсюду сеет,
Обманывать и льстить умеет
И слепо верить всем велит.
8
Покрывши разум темнотою
И всюду вея ползкий яд...
Образ священного суеверия, который лишает человека чувствительности, втягивает его в ярмо рабства и заблуждения и одевает в доспехи:
Бояться истины велел...
Власть называет это изветом божества; разум называет это обманом.
9
Воззрим мы в области обширны,
Где тусклый трон стоит рабства...
В мире и покое, священные и политические суеверия, подкрепляя друг друга,
Союзно общество гнетут.
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
«На пользу общую», - рекут.
10
Покоя рабского под сенью
Плодов златых не возрастет;
Где все ума претит стремленью,
Великость там не прозябет.
И все злые последствия рабства, как-то: беспечность, лень, обман, голод и т. д.
11
Чело надменное вознесши,
Схватив железный скипетр, царь,
На громном троне властно севши,
В народе зрит лишь подлу тварь.
Живот и смерть в руке имея:
«По воле, - рек, - щажу злодея,
«Я властию могу дарить;
«Где я смеюсь, там все смеется;
«Нахмурюсь грозно, все смятется.
«Живешь тогда, велю коль жить».
12
И мы внимаем хладнокровно...
как жадный змей, проклинающий всех, отравляет дни радости и наслаждения. Но хотя вокруг престола твоего все стоят на коленях, трепещите, вот, идет мститель, пророчествующий свободу...
13
Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчана
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает;
В различных видах смерть летает,
Над гордою главой паря.
Ликуйте, склепанны народы;
Се право мшенное природы
На плаху возвело царя.
14
И нощи се завесу лживой
Со треском мощно разодрав,
Кичливой власти и строптивой
Огромный истукан поправ,
Сковав сторучна исполина,
Влечет его, как гражданина,
К престолу, где народ воссел:
«Преступник власти, мною данной!
«Вещай, злодей, мною венчанный,
«Против меня восстать как смел?
15
«Тебя облек я во порфиру
«Равенство в обществе блюсти,
«Вдовицу призирать и сиру,
«От бед невинность чтоб спасти,
«Отцом ей быть чадолюбивым;
«Но мстителем непримиримым
«Пороку, лже и клевете;
«Заслуги честью награждати,
«Устройством зло предупреждати,
«Хранити нравы в чистоте.
16
«Покрыл я море кораблями...
Дал возможность обрести богатство и процветание. Я желал, чтобы земледелец не был узником на своем поле и благословил тебя...
17
«Своих кровей я без пощады
«Гремящую воздвигнул рать;
«Я медны изваял громады,
«Злодеев внешних чтоб карать.
«Тебе велел повиноваться,
«С тобою к славе устремляться.
«Для пользы всех мне можно все.
«Земные недра раздираю,
«Металл блестящий извлекаю
«На украшение твое.
18
«Но ты, забыв мне клятву данну,
«Забыв, что я избрал тебя
«Себе в утеху быть венчанну,
«Возмнил, что ты господь, не я;
«Мечом мои расторг уставы,
«Безгласными поверг все правы,
«Стыдиться истине велел,
«Расчистил мерзостям дорогу,
«Взывать стал не ко мне, но к богу,
«А мной гнушаться восхотел.
19
«Кровавым потом доставая
«Плод, кой я в пищу насадил,
«С тобою крохи разделяя,
«Своей натуги не щадил;
«Тебе сокровищей всех мало!
«На что ж, скажи, их недостало,
«Что рубище с меня сорвал?
«Дарить любимца, полна лести!
«Жену, чуждающуся чести!
«Иль злато богом ты признал?
20
«В отличность знак изобретенный
«Ты начал наглости дарить;
«В злодея меч мой изощренный
«Ты стал невинности сулить;
«Сгружденные полки в защиту
«На брань ведешь ли знамениту
«За человечество карать?
«В кровавых борешься долинах,
«Дабы, упившися в Афинах:
«Ирой! - зевав, могли сказать.
21
«Злодей, злодеев всех лютейший...
Ты собрал все злые дела свои и направил на меня свое жало...
«Умри! умри же ты стократ», -
Народ вещал...
22
Великий муж, коварства полный,
Ханжа, и льстец, и святотать!
Един ты в свет столь благотворный
Пример великий мог подать.
Я чту, Кромвель, в тебе злодея,
Что, власть в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил.
Но научил ты в род и роды,
Как могут мстить себя народы:
Ты Карла на суде казнил...
23
И се глас вольности раздается во все концы...
На вече весь течет народ;
Престол чугунный разрушает,
Самсон как древле сотрясает
Исполненный коварств чертог.
Законом строит твердь природы.
Велик, велик ты, дух свободы,
Зиждителен, как сам есть бог!
24
Следующие одиннадцать строф содержат описание царства свободы и его действия, то есть безопасности, спокойствия, процветания, величия...
34
Но страсти, изощряя злобу...
превращают спокойствие граждан в пагубу...
Отца на сына воздвигают,
Союзы брачны раздирают,
и все следствия безмерного желания властвовать...
35. 36. 37
Описание пагубных следствий роскоши. Междоусобий. Гражданская брань. Марий, Сулла, Август...
Тревожну вольность усыпил.
Чугунный скиптр обвил цветами...
Следствие того - порабощение...
Развеется в одно мгновенье.
О день, избраннейший всех дней!
50
Мне слышится уж глас природы,
Начальный глас, глас божества.
343 / 5 000
Мрачный небосвод дрогнул, и засияла свобода.
«Вот и конец», - сказал мне новоиспеченный поэт.
Я был очень рад этому и хотел сказать ему, может быть, неприятное возражение по поводу его стихов, но звонок сообщил мне, что в дороге удобнее спешить на почтовых лошадях, чем взбираться на Пегаса, когда он с норовом.
Продолжение