15 марта … Первая курсантская катастрофа МиГ-23
📖 страницы из книги 📚
15 марта 1980 года, суббота.
Опьяняющая кубанская ранняя весна: тёплый ветер, яркое солнце. Холодная, но быстро оттаивающая земля, густо насыщенный дурманящим дыханием пробивающейся жизни чистый воздух.
А кто ж по субботам летает-то ?
Мы, курсанты третьего курса АВВАКУЛ - Армавирского высшего военного авиационного Краснознамённого училища лётчиков противовоздушной обороны страны. Нам в среднем по девятнадцать-двадцать лет, но мы уже не пацаны, мы - истребители !
Позади успешно пройденная в небе Азербайджана полная программа лётной подготовки на учебном реактивном самолёте L-29. Затем был полугодовой период теоретической учёбы, невыносимого времени после предшествовавшего упоения полётами… И вот мы, девятнадцатилетние, берёмся за практическое овладение самым передовым сверхзвуковым истребителем МиГ-23М с изменяемой в полёте стреловидностью крыла. Ещё и в боевых полках отечественной авиации ПВО совсем немногие лётчики могут похвалиться освоением этой машины.
Сегодня второй день курсантских полётов на «двадцать третьих». Вчера я впервые за последние семь месяцев ощутил физическую, плотскую радость полёта, счастье свободного движения в трёхмерной системе координат - движения не на плоскости, а в Пространстве!
Правда, моя эйфория была здорово омрачена горьким чувством неумения, своей неприспособленности к новому тяжёлому защитному шлему на голове, кажущейся огромной тяговооружённости, более чем в два раза возросшим по этапам полёта скоростям (по сравнению с ранее освоенным L-29). Хронически ни на что не хватало внимания.
Вчера мы со своими инструкторами сделали по одному полёту на «спарках» - двухместных МиГ-23УБ: я с майором Рябухиным на облёт района полётов нашего базового аэродрома Армавир, а Витёк Сосновский с капитаном Зыгиным в зону на начальное ознакомление с пилотажными характеристиками самолёта. Сегодня мы поменялись заданиями, идёт самое начало вывозной программы. Но на сей раз в задней кабине у меня не мой инструктор: он вчера поругался с одним из инспектировавших начальников и временно отстранён от полётов - а наш общий с Витьком командир звена, майор Коротков.
Зыгин и Рябухин - наши инструкторы. На первом-втором курсах мы с Витькой были в разных взводах-эскадрильях, но частенько общались с самого поступления. Сейчас же служим в «соседских» экипажах в одном звене под общим командованием майора Короткова. Соответственно, живём в соседних комнатах курсантского общежития, а наши «распорядки дня и ночи» частенько совпадают.
В 1977-78 годах у медиков авиации ПВО пошла повальная мода на приказное вырезание курсантам лётных училищ такого человеческого «атавизма», как гланды. Подошёл и мой черёд встать перед ультимативным выбором: или т.с. «добровольно-принудительное» хирургическое удаление миндалин, или никаких тебе полётов (хотя ни разу в жизни - ни до, ни после этого - ангиной я не болел)!
И тогда - спасибо, Витёк ! - в процессе нашего совместного дежурства в патрульном наряде ты посвятил пол-ночи на скамеечке у КПП детальному описанию той недавно перенесённой тобой экзекуции. Это мне здорово помогло: для меня потом не было никаких неожиданностей в этой издевательской процедуре «тонзиллэктомии» при её самом по-армейски грубом исполнении в училищном лазарете… всё точь-в-точь, как в твоём рассказе. Конечно, пришлось немного помучиться, но тогда уже на тринадцатый день после операции я, восстановившись, прыгал с парашютом.
… В тот трагический день, субботу 15 марта 1980 года, мы взлетели на «двадцать третьих спарках» друг за другом. Я - в зону, Витёк по маршруту на облёт района полётов.
Отработав в зоне немного простого пилотажа, мы с «вывозящим» меня майором Коротковым пошли на круги: в стадии начальной подготовки на столь радикально новом типе самолёта - курсанту гораздо важнее побольше отрабатывать заходы на посадку, чем иной пилотаж. Что важно: весь радиообмен я вёл своим персональным курсантским позывным - «сто двадцать первый», а Витёк - созвучным позывным своего инструктора Зыгина, «сто двадцать пятый».
После взлёта они сначала походили по «большому кругу», чтобы посмотреть ориентиры в районе ближней зоны аэродрома.
И вот уже из своей пилотажной зоны я захожу на посадку, на высоте шестьсот метров выполняю третий разворот… Короткая прямая со снижением перед четвёртым разворотом, который нужно сделать с таким расчётом - чтобы выйти прямо в створ взлётно-посадочной полосы.
А Витёк выполнил большой круг на высоте восемьсот метров. Потом они снова прошли над аэродромом и запросили отход на маршрут с набором высоты.
Голос руководителя полётов:
- Сто двадцать п…ый, протяни немного.
Это мне, что ли? Ведь сто двадцать первый - это я… Но по всем наставлениям можно протягивать только первый, в крайнем случае - третий разворот, но никак не четвёртый?!
Ах, так это же команда Витьке - сто двадцать пятому…
И тот же ровный голос РП уже спокойно ему разрешает:
- Сто двадцать пятый, набор разрешил.
- Понял !
Ответил то ли Витёк, то ли Зыгин - по односложной реплике голос не разобрать…
Эти слова оказались для них самыми последними на этом свете !
… Вот ещё кому-то что-то разрешает / запрещает РП, а я уже, напрягаясь и потея, строю расчёт на посадку «с конвейером»: то есть так, чтобы, не останавливаясь полностью на полосе после приземления, ещё раз взлететь, пролететь по кругу, зайти и сесть.
Прохожу дальний привод, докладываю о готовности к посадке с запросом последующего взлёта с конвейера. Но мне РП пока не отвечает, он почему-то упорно запрашивает только Витьку:
- Сто двадцать пятый, ваша высота ?
- Сто двадцать пятый, доложите место ?!
- Сто двадцать пятый !
… И чего это РП так заладил, как заевшая пластинка ?
- Сто двадцать пятый !!!
- Сто двадцать пятый … …
Все экипажи, находящиеся в воздухе, притихли. В ответ на запросы РП «сто двадцать пятого» тоже молчание.
- Сто двадцать первый - вам посадка и на стоянку, конвейера не будет !
Это команда уже мне. Даю односложную «квитанцию»:
- Понял.
Сажусь, освобождаю полосу, заруливаю. В наушниках слышны ставшие уже монотонными, мольбы РП:
- Сто двадцать пятый !
- Сто двадцать пятый, ответьте …
В эфире - тишина.
Полёты прекращены. На притихших стоянках - только шум треплющего чехлы ветра и одно пустое стояночное место. Команда курсантам:
- Построиться ! На занятия в учебный отдел… Ша-агом марш !
Волоча по бетону подкашивающиеся ноги, мы уходим строем с аэродрома. А из громкоговорителя транслятора радиообмена на стартовом канале радиосвязи, закреплённого на стене «высотки» - аэродромного домика лётного инструкторского и курсантского состава, ещё почему-то изредка доносятся, словно неудачные шутки, мольбы РП, обращённые к безвозвратно потерявшейся на экранах радиолокаторов «метке»:
- Сто двадцать пятый, если вы меня слышите: выходите на привод на высоте тысяча пятьсот…
Нет, Витёк уже больше никого не слышит !
… Когда РП дал им набор, то они вывели двигатель на максимальный режим и, имея к тому моменту приличную скорость - под семьсот километров в час, ещё глубоко покачали с крыла на крыло: Зыгин показал курсанту аэродром внизу. Но при этом скорость непривычно быстро нарастала, подойдя к ограничению для установленной в тот момент у самолёта минимальной стреловидности крыла - шестнадцать градусов.
Пошли в набор, не убирая максимала, очевидно рассчитывая, что скорость при наборе высоты упадёт. А набирать-то для такого истребителя дали всего ничего - лишь от восьмисот до полутора тысяч метров !
Скорость ещё не упала, а высота уже заданная… Ручка управления - от себя.
И вот она - ловушка !
Ограничение по предельно допустимой приборной скорости самолёта с «прямым» крылом пока не превышено, оно только подошло вплотную к максимуму, и с прочностью самолёта проблем ещё нет. А вот с продольной динамической устойчивостью…
Машина необычно легко реагирует на движения ручкой управления. Попытки парировать излишнюю её реакцию моментально приводят к обвальной, злейшей прогрессирующей продольной раскачке. Три качка вниз-вверх с высоты полтора километра по нисходящей траектории. Перегрузка - от «минус» до «плюс» запредельной (позже медицинская экспертиза установит, что примерно в тот момент, находясь ещё в воздухе, лётчики потеряли работоспособность).
Общее время всего процесса - около двух десятков секунд. На четвёртом качке столкновение с землёй. Попыток воспользоваться средствами спасения экипажем предпринято не было…
Потом последовал обычный в таких случаях калейдоскоп событий: расследование происшествия аварийной комиссией, пристрастный разбор обстоятельств катастрофы со всем лётным составом, выводы, рекомендации и-и…
Вперёд ! Боевая подготовка не должна стоять на месте, курсантские полёты продолжаются !
На боевом (одноместном) сверхзвуковом истребителе-перехватчике МиГ-23М автор впервые вылетел самостоятельно 25 июня 1980 года в возрасте девятнадцати (19!) лет…
А на следующий год мы всей эскадрильей съездили на то поле в восемнадцати километрах от аэродрома Армавир, близ станицы Коноково. Каким-то чудом смогли найти заросший пшеницей - заметно редеющей в этом месте - кусок земли, насквозь прошпигованный разнокалиберным металлическим фаршем. Всей эскадрильей сфотографировались.
Сейчас, глядя с грустью на эту фотографию, я с горечью недосчитываюсь в наших рядах и ещё многих из наших - тех, стоявших тогда вместе на том кубанском пшеничном поле…
15 марта 1980 года, суббота.
Опьяняющая кубанская ранняя весна: тёплый ветер, яркое солнце. Холодная, но быстро оттаивающая земля, густо насыщенный дурманящим дыханием пробивающейся жизни чистый воздух.
А кто ж по субботам летает-то ?
Мы, курсанты третьего курса АВВАКУЛ - Армавирского высшего военного авиационного Краснознамённого училища лётчиков противовоздушной обороны страны. Нам в среднем по девятнадцать-двадцать лет, но мы уже не пацаны, мы - истребители !
Позади успешно пройденная в небе Азербайджана полная программа лётной подготовки на учебном реактивном самолёте L-29. Затем был полугодовой период теоретической учёбы, невыносимого времени после предшествовавшего упоения полётами… И вот мы, девятнадцатилетние, берёмся за практическое овладение самым передовым сверхзвуковым истребителем МиГ-23М с изменяемой в полёте стреловидностью крыла. Ещё и в боевых полках отечественной авиации ПВО совсем немногие лётчики могут похвалиться освоением этой машины.
Сегодня второй день курсантских полётов на «двадцать третьих». Вчера я впервые за последние семь месяцев ощутил физическую, плотскую радость полёта, счастье свободного движения в трёхмерной системе координат - движения не на плоскости, а в Пространстве!
Правда, моя эйфория была здорово омрачена горьким чувством неумения, своей неприспособленности к новому тяжёлому защитному шлему на голове, кажущейся огромной тяговооружённости, более чем в два раза возросшим по этапам полёта скоростям (по сравнению с ранее освоенным L-29). Хронически ни на что не хватало внимания.
Вчера мы со своими инструкторами сделали по одному полёту на «спарках» - двухместных МиГ-23УБ: я с майором Рябухиным на облёт района полётов нашего базового аэродрома Армавир, а Витёк Сосновский с капитаном Зыгиным в зону на начальное ознакомление с пилотажными характеристиками самолёта. Сегодня мы поменялись заданиями, идёт самое начало вывозной программы. Но на сей раз в задней кабине у меня не мой инструктор: он вчера поругался с одним из инспектировавших начальников и временно отстранён от полётов - а наш общий с Витьком командир звена, майор Коротков.
Зыгин и Рябухин - наши инструкторы. На первом-втором курсах мы с Витькой были в разных взводах-эскадрильях, но частенько общались с самого поступления. Сейчас же служим в «соседских» экипажах в одном звене под общим командованием майора Короткова. Соответственно, живём в соседних комнатах курсантского общежития, а наши «распорядки дня и ночи» частенько совпадают.
В 1977-78 годах у медиков авиации ПВО пошла повальная мода на приказное вырезание курсантам лётных училищ такого человеческого «атавизма», как гланды. Подошёл и мой черёд встать перед ультимативным выбором: или т.с. «добровольно-принудительное» хирургическое удаление миндалин, или никаких тебе полётов (хотя ни разу в жизни - ни до, ни после этого - ангиной я не болел)!
И тогда - спасибо, Витёк ! - в процессе нашего совместного дежурства в патрульном наряде ты посвятил пол-ночи на скамеечке у КПП детальному описанию той недавно перенесённой тобой экзекуции. Это мне здорово помогло: для меня потом не было никаких неожиданностей в этой издевательской процедуре «тонзиллэктомии» при её самом по-армейски грубом исполнении в училищном лазарете… всё точь-в-точь, как в твоём рассказе. Конечно, пришлось немного помучиться, но тогда уже на тринадцатый день после операции я, восстановившись, прыгал с парашютом.
… В тот трагический день, субботу 15 марта 1980 года, мы взлетели на «двадцать третьих спарках» друг за другом. Я - в зону, Витёк по маршруту на облёт района полётов.
Отработав в зоне немного простого пилотажа, мы с «вывозящим» меня майором Коротковым пошли на круги: в стадии начальной подготовки на столь радикально новом типе самолёта - курсанту гораздо важнее побольше отрабатывать заходы на посадку, чем иной пилотаж. Что важно: весь радиообмен я вёл своим персональным курсантским позывным - «сто двадцать первый», а Витёк - созвучным позывным своего инструктора Зыгина, «сто двадцать пятый».
После взлёта они сначала походили по «большому кругу», чтобы посмотреть ориентиры в районе ближней зоны аэродрома.
И вот уже из своей пилотажной зоны я захожу на посадку, на высоте шестьсот метров выполняю третий разворот… Короткая прямая со снижением перед четвёртым разворотом, который нужно сделать с таким расчётом - чтобы выйти прямо в створ взлётно-посадочной полосы.
А Витёк выполнил большой круг на высоте восемьсот метров. Потом они снова прошли над аэродромом и запросили отход на маршрут с набором высоты.
Голос руководителя полётов:
- Сто двадцать п…ый, протяни немного.
Это мне, что ли? Ведь сто двадцать первый - это я… Но по всем наставлениям можно протягивать только первый, в крайнем случае - третий разворот, но никак не четвёртый?!
Ах, так это же команда Витьке - сто двадцать пятому…
И тот же ровный голос РП уже спокойно ему разрешает:
- Сто двадцать пятый, набор разрешил.
- Понял !
Ответил то ли Витёк, то ли Зыгин - по односложной реплике голос не разобрать…
Эти слова оказались для них самыми последними на этом свете !
… Вот ещё кому-то что-то разрешает / запрещает РП, а я уже, напрягаясь и потея, строю расчёт на посадку «с конвейером»: то есть так, чтобы, не останавливаясь полностью на полосе после приземления, ещё раз взлететь, пролететь по кругу, зайти и сесть.
Прохожу дальний привод, докладываю о готовности к посадке с запросом последующего взлёта с конвейера. Но мне РП пока не отвечает, он почему-то упорно запрашивает только Витьку:
- Сто двадцать пятый, ваша высота ?
- Сто двадцать пятый, доложите место ?!
- Сто двадцать пятый !
… И чего это РП так заладил, как заевшая пластинка ?
- Сто двадцать пятый !!!
- Сто двадцать пятый … …
Все экипажи, находящиеся в воздухе, притихли. В ответ на запросы РП «сто двадцать пятого» тоже молчание.
- Сто двадцать первый - вам посадка и на стоянку, конвейера не будет !
Это команда уже мне. Даю односложную «квитанцию»:
- Понял.
Сажусь, освобождаю полосу, заруливаю. В наушниках слышны ставшие уже монотонными, мольбы РП:
- Сто двадцать пятый !
- Сто двадцать пятый, ответьте …
В эфире - тишина.
Полёты прекращены. На притихших стоянках - только шум треплющего чехлы ветра и одно пустое стояночное место. Команда курсантам:
- Построиться ! На занятия в учебный отдел… Ша-агом марш !
Волоча по бетону подкашивающиеся ноги, мы уходим строем с аэродрома. А из громкоговорителя транслятора радиообмена на стартовом канале радиосвязи, закреплённого на стене «высотки» - аэродромного домика лётного инструкторского и курсантского состава, ещё почему-то изредка доносятся, словно неудачные шутки, мольбы РП, обращённые к безвозвратно потерявшейся на экранах радиолокаторов «метке»:
- Сто двадцать пятый, если вы меня слышите: выходите на привод на высоте тысяча пятьсот…
Нет, Витёк уже больше никого не слышит !
… Когда РП дал им набор, то они вывели двигатель на максимальный режим и, имея к тому моменту приличную скорость - под семьсот километров в час, ещё глубоко покачали с крыла на крыло: Зыгин показал курсанту аэродром внизу. Но при этом скорость непривычно быстро нарастала, подойдя к ограничению для установленной в тот момент у самолёта минимальной стреловидности крыла - шестнадцать градусов.
Пошли в набор, не убирая максимала, очевидно рассчитывая, что скорость при наборе высоты упадёт. А набирать-то для такого истребителя дали всего ничего - лишь от восьмисот до полутора тысяч метров !
Скорость ещё не упала, а высота уже заданная… Ручка управления - от себя.
И вот она - ловушка !
Ограничение по предельно допустимой приборной скорости самолёта с «прямым» крылом пока не превышено, оно только подошло вплотную к максимуму, и с прочностью самолёта проблем ещё нет. А вот с продольной динамической устойчивостью…
Машина необычно легко реагирует на движения ручкой управления. Попытки парировать излишнюю её реакцию моментально приводят к обвальной, злейшей прогрессирующей продольной раскачке. Три качка вниз-вверх с высоты полтора километра по нисходящей траектории. Перегрузка - от «минус» до «плюс» запредельной (позже медицинская экспертиза установит, что примерно в тот момент, находясь ещё в воздухе, лётчики потеряли работоспособность).
Общее время всего процесса - около двух десятков секунд. На четвёртом качке столкновение с землёй. Попыток воспользоваться средствами спасения экипажем предпринято не было…
Потом последовал обычный в таких случаях калейдоскоп событий: расследование происшествия аварийной комиссией, пристрастный разбор обстоятельств катастрофы со всем лётным составом, выводы, рекомендации и-и…
Вперёд ! Боевая подготовка не должна стоять на месте, курсантские полёты продолжаются !
На боевом (одноместном) сверхзвуковом истребителе-перехватчике МиГ-23М автор впервые вылетел самостоятельно 25 июня 1980 года в возрасте девятнадцати (19!) лет…
А на следующий год мы всей эскадрильей съездили на то поле в восемнадцати километрах от аэродрома Армавир, близ станицы Коноково. Каким-то чудом смогли найти заросший пшеницей - заметно редеющей в этом месте - кусок земли, насквозь прошпигованный разнокалиберным металлическим фаршем. Всей эскадрильей сфотографировались.
Сейчас, глядя с грустью на эту фотографию, я с горечью недосчитываюсь в наших рядах и ещё многих из наших - тех, стоявших тогда вместе на том кубанском пшеничном поле…