Любимое и многаждыперечитываемое
Господи, как же я люблю Бабеля. Ну как можно вот это не любить, например?
"Я почистил мое тело платяной щеткой и переслал его Бене. Король сделал вид, что не заметил моего тела. Тогда я кашлянул и сказал: - Так и так, Беня.
Король закусывал".
Или:
"- Почтение вам, мадам Шнейвейс, и добрый день. Вот вы уехали на три года по делам и набросили мне на руки голодного ребенка…
- Цыть, мурло, - ответила Любка старику и слезла с седла, - кто это разевает там рот в моем окне?
- Это Цудечкис, тертый старик, - ответил хозяйке солдат с медалью и стал рассказывать ей всю историю с помещиком, но он не досказал до конца, потому что маклер, перебивая его, завизжал изо всех сил.
- Какая нахальства, - завизжал он и швырнул вниз ермолку, - какая нахальства набросить на руки чужого ребенка и самой пропасть на три года… Идите дайте ему цицю…
- Вот я иду к тебе, аферист, - пробормотала Любка и побежала к лестнице. ... ... ...
- Вы все хотите захватить себе, жадная Любка; весь мир тащите вы к себе, как дети тащат скатерть с хлебными крошками; первую пшеницу хотите вы и первый виноград; белые хлебы хотите вы печь на солнечном припеке, а маленькое дите ваше, такое дите, как звездочка, должно захлянуть без молока…
- Какое там молоко, - закричала женщина и надавила грудь, - когда сегодня прибыл в гавань «Плутарх» и я сделала пятнадцать верст по жаре?.. А вы, вы запели длинную песню, старый еврей, - отдайте лучше шесть рублей…
Но Цудечкис опять не отдал денег. Он распустил рукав, обнажил руку и сунул Любке в рот худой и грязный локоть.
- Давись, арестантка, - сказал он и плюнул в угол.
Любка подержала во рту чужой локоть, потом вынула его, заперла дверь на ключ и пошла во двор. "
"Я почистил мое тело платяной щеткой и переслал его Бене. Король сделал вид, что не заметил моего тела. Тогда я кашлянул и сказал: - Так и так, Беня.
Король закусывал".
Или:
"- Почтение вам, мадам Шнейвейс, и добрый день. Вот вы уехали на три года по делам и набросили мне на руки голодного ребенка…
- Цыть, мурло, - ответила Любка старику и слезла с седла, - кто это разевает там рот в моем окне?
- Это Цудечкис, тертый старик, - ответил хозяйке солдат с медалью и стал рассказывать ей всю историю с помещиком, но он не досказал до конца, потому что маклер, перебивая его, завизжал изо всех сил.
- Какая нахальства, - завизжал он и швырнул вниз ермолку, - какая нахальства набросить на руки чужого ребенка и самой пропасть на три года… Идите дайте ему цицю…
- Вот я иду к тебе, аферист, - пробормотала Любка и побежала к лестнице. ... ... ...
- Вы все хотите захватить себе, жадная Любка; весь мир тащите вы к себе, как дети тащат скатерть с хлебными крошками; первую пшеницу хотите вы и первый виноград; белые хлебы хотите вы печь на солнечном припеке, а маленькое дите ваше, такое дите, как звездочка, должно захлянуть без молока…
- Какое там молоко, - закричала женщина и надавила грудь, - когда сегодня прибыл в гавань «Плутарх» и я сделала пятнадцать верст по жаре?.. А вы, вы запели длинную песню, старый еврей, - отдайте лучше шесть рублей…
Но Цудечкис опять не отдал денег. Он распустил рукав, обнажил руку и сунул Любке в рот худой и грязный локоть.
- Давись, арестантка, - сказал он и плюнул в угол.
Любка подержала во рту чужой локоть, потом вынула его, заперла дверь на ключ и пошла во двор. "