Его одиночество
" />
Я помню свою первую "Жизель" с Цискаридзе так, как будто это было вчера. Помню, как плакала в конце второго акта, когда граф Альберт шёл по направлению к закрывающему занавесу - тогда это был спектакль про обретение надежды. Годы идут. Я не знаю, была ли это последняя моя "Жизель" с Цискаридзе. Хочется верить, что нет. За время, которое прошло с той первой "Жизели", изменилась я. Наверное, сейчас я многое вижу по-другому. Но и граф Альберт изменился тоже. Он стал печальнее. Тот граф в порыве отчаяния с яростью бросался на лесничего со шпагой, теперь шпага выпадает из его рук почти сразу. Теперь это спектакль об одиночестве - когда Альберт проводит рукой по лицу уже мёртвой Жизели, понятно, что и живая она была также далека от него. Он приходит на кладбище молиться - замаливать только этот грех или может быть многие другие? Да, он стал танцевать по-другому. Это просто та степень мастерства, когда даже идеально станцованная вариация перестаёт быть вариацией. Это монолог, исповедь, называйте как хотите. Каждое па вплетено в ткань спектакля, и каждое пор де бра говорит о разбившейся надежде, о горечи и об одиночестве. Техника давно перестала быть самоцелью, и теперь я даже не замечаю, как легко нанизаны друг на друга вращения, и как виртуозно выстроены переходы. Я замечаю только то, что он перестаёт смотреть на Жизель ещё до того, как она идёт обратно к могиле - и только бой часов пробуждает его от горестной задумчивости. Я никогда не любила финал "Жизели" Васильева - бравурная музыка и прыжки в конце мне казались лишними. Сегодня я поняла, зачем они нужны. В этих жете ан турнан было столько же боли, сколько и в финальном взгляде - пронизывающем, прямо в зал.
В балете очень немногие добиваются этого.Того, что превращаются из танцовщиков - в артистов.