Предисловие к переводу "Капказ тамаша" Егише Чаренца
«…Эту работу я считаю одной из моих лучших работ, как по диапазону и масштабности, так и по чисто литературной и технической новизне, коей она открыла новый этап в нашей литературе. Но кто понял? Почти никто! Я уверен, что в будущем «Капказ» поймут и оценят». Егише Чаренц
В 1923 году в Тбилиси, в оформлении замечательного архитектора Каро Алабяна была опубликована поэма-пьеса Чаренца «Капказ тамаша».
Чаренц очень высоко ценил это произведение. Вот что пишет он в феврале 1934 года:
«…Эту работу я считаю одной из моих лучших работ, как по диапазону и масштабности, так и по чисто литературной и технической новизне, коей она открыла новый этап в нашей литературе. Но кто понял? Почти никто! Я уверен, что в будущем «Капказ» поймут и оценят».
«Капказ тамаша» писалась в очень напряжённый период политической и общественной жизни Армении. С одной стороны, Чаренца обвиняли в футуризме, в национализме и других «измах», с другой стороны, накануне обсуждения карабахского вопроса и решения 7 июля 1923 года Чаренц чудом спасся от гибели поблизости от Разданской гидростанции (ущелье Зангу). В программе обсуждения значилось не только решение карабахского вопроса, но и зачистка рядов армянской интеллигенции, в первую очередь, выведение из этих рядов Чаренца. Известно, что вместе с Акселем Бакунцем Чаренц публично выступил против аннексии Карабаха в пользу Азербайджана.
Как вспоминает Гурген Маари в своём «Чаренц-Наме», Чаренц очень любил «слушать воду», делал это в ущелье Зангу, лёжа на траве и слушая шум реки.
По всей видимости, именно там Чаренц был зверски избит, его затащили в трубу, пытаясь утопить, по счастливой случайности свидетель экзекуции сумел вытащить его после того, как изверги удалились. После покушения Чаренц немедленно был перевезён в Тбилиси в сопровождении Арпеник, врача Исаханяна и нескольких близких друзей.
Чаренц был госпитализирован в тбилисском «Доме Закрайкома партии», пребывание там стоило ему невероятных страданий, к его душевному состоянию добавились невыносимые телесные боли, понадобилось три месяца, чтобы он пришёл в себя; в память о борении за Карабах на всю жизнь осталась хромота, которую за неимением могилы он унёс с собой в вечность… (по материалам книги известного исследователя жизни и творчества поэта Алмаст Закарян).
Поэтому совершенно неслучайно была написана эта пьеса, да ещё и в неоднозначном оформлении Каро Алабяна. На чёрно-белой обложке - изрезанное заглавие «Капказ», на белом титульном листе - фигура Чаренца в профиль, выполненная в чёрном цвете. Эта страница после его ареста была вырвана из всех экземпляров, но кто-то из поклонников поэта принёс в музей чудом сохранившийся нетронутый экземпляр.
А вот что пишет об этом творении Чаренца выдающийся армянский актёр Ваграм Папазян в своей книге «Взгляд в прошлое»:
«Чаренц из тех явлений, мимо которых пройти с равнодушием - прежде всего, и грешно, и преступно». А у меня много причин не проходить молча мимо Егише. Особенно, когда воспоминания этих счастливых дней так мрачнеют под кончиком моего пера…
Я не смог стать другом и спутником Егише в силу его бурного образа жизни, протииво-положного принятому мною бытовому укладу, но я стал его творческим другом, ибо невоз-можно было иметь сердце и не чувствовать и не подчиняться его полным душевных порывов стихотворениям, порой ультрасовременных, иногда напоминающих библейские фанфары Иезекиилевых пророчеств, чьи повсюду разлитые звуки явились как безнадёжным зовом умирающего прошлого, так и победным криком радости нарождающегося будущего.
Егише написал маленькую пьесу, вернее, политический памфлет, в коротких строках и малочисленных страницах которой он сумел обобщить дух своего времени, смеясь над всеми, в своём цветистом юморе достичь высот самого Аристофана, исцеляющего смехом Рабле, срывающего все маски Данте…
Этот памфлет называется «Капказ тамаша». И в театральном сезоне 1926 года на сцене Тбилисского Армянского драматического театра мне выпало счастье поставить эту работу и сыграть главного героя, главный образ в этой пьесе - роль Кары. И вот в течение этих коротких репетиций я узнал и понял Чаренца. Очевидец разрушения целой эпохи великих ценностей и развития нашего народа, этот человек был скоплением из упрямого и настойчивого порывов, как и самых гибельных взрывов невиданной мести.
Мне редко доводилось работать над ролью в присутствии автора, или с его участием. И вот здесь, играя или разбирая роль, я смог невольно изучить и обследовать сердце моего друга, лишний раз удивившись жизнеспособности моего многострадального народа, сумевшего за всю историю своего существования взрываться и дарить миру таких вещих поэтов.
Такие люди, как Чаренц, даже уходя, остаются навсегда…»
И этого человека объявили врагом народа…
Великие художники каменеют только в скульптурах и памятниках. В жизни они постоянно меняют творчество под себя, а творчество меняет их. За свою, подчас очень короткую жизнь поэты проживают несколько жизней. Пересматривают, перебирают взгляды, краски, полотна, окружение - вплоть до космических далей. Гении юны, а юность проходит.
Как встретил Чаренц Мировую революцию? Ему было 17, когда он встретил Мировую войну. Подростком пошёл в добровольческие отряды. Порох войны и трагедия своего народа оставили не только неизгладимый след в его творчестве, но и определили стену, к которой он прислонился, выметенный из своей родины. Он собирался вокруг неё строить Дом. Стена оказалась гибельной, разрушилась на его глазах, трещины он заметил давно, а вокруг уже стали возводить колючую проволоку. Всё пошло прахом.
Поэтому многослойного Чаренца «красным» можно было бы считать лишь с большой натяжкой. Увлечённый и унесённый вихрем освежающих ожиданий, новаций, изменений… Слишком были мерзкими война и Трагедия…
Но гений остаётся гением и Чаренц, даже в 25-26 лет, отчётливо видел «второго ястреба», из распростёрших крылья над Кавказом, хищно высматривающих свою добычу. Нет, ястребов было много…
И видел на десятилетия вперёд, а может, и на столетия…
Прозорливость и пророчество… Почему-то поэтам это свойственно. Отвлекая вас на смех над сатирическими-комедийными персонажами, он рассматривает их довольно серьёзно. Какая разница, какой они национальности и какие у них фамилии? Разве здесь персонажи - люди?
Люди смертны, а эти - бессмертны. Персонажи и действующие лица на сцене и за сценой - определённые государства (раз и навсегда). И против них смех бессилен, ибо для нас это драма, готовая стать трагедией. Можно приукрасить русского солдата, который щедро раздаёт оружие, землю, ещё что-то, ах да! железные дороги. Можно выставить болванами представителей уже не одно столетие ведущих стран, решающих судьбы мира и небольших народов. Можно позволить залу потешаться над карикатурами…
Но поэт, сказав своё слово, предсказал вечное. Как раз то, что мы сейчас видим и пытаемся если не предотвратить, то разобраться.
Вот что я вижу в этой маленькой пьесе, написанной в те всклокоченные годы, непонятные нэповские дни.
Я благодарна судьбе, ниспославшей мне великих поэтов, в яркой плеяде которых имя Чаренца не меркнет перед признанными гениями человечества. Творчество юных гениев - всегда загадка, их пером, видимо, водит Всевышний. Вихри ужасающих катаклизмов вынесли его на гребень самых грязных событий начала века: война, Геноцид, революция, затем революция стала пожирать своих сыновей, и поэт погиб в жесточайшей схватке безмолвных жертв с тиранией.
Очень хотелось прикоснуться к памяти и творчеству кумира юности и зрелых лет, тем более, что я имела счастье видеть этот необычайно яркий и незабываемый спектакль в исполнении «золотой труппы» театра имени Акопа Пароняна.
Гоар Рштуни
переводчик
В 1923 году в Тбилиси, в оформлении замечательного архитектора Каро Алабяна была опубликована поэма-пьеса Чаренца «Капказ тамаша».
Чаренц очень высоко ценил это произведение. Вот что пишет он в феврале 1934 года:
«…Эту работу я считаю одной из моих лучших работ, как по диапазону и масштабности, так и по чисто литературной и технической новизне, коей она открыла новый этап в нашей литературе. Но кто понял? Почти никто! Я уверен, что в будущем «Капказ» поймут и оценят».
«Капказ тамаша» писалась в очень напряжённый период политической и общественной жизни Армении. С одной стороны, Чаренца обвиняли в футуризме, в национализме и других «измах», с другой стороны, накануне обсуждения карабахского вопроса и решения 7 июля 1923 года Чаренц чудом спасся от гибели поблизости от Разданской гидростанции (ущелье Зангу). В программе обсуждения значилось не только решение карабахского вопроса, но и зачистка рядов армянской интеллигенции, в первую очередь, выведение из этих рядов Чаренца. Известно, что вместе с Акселем Бакунцем Чаренц публично выступил против аннексии Карабаха в пользу Азербайджана.
Как вспоминает Гурген Маари в своём «Чаренц-Наме», Чаренц очень любил «слушать воду», делал это в ущелье Зангу, лёжа на траве и слушая шум реки.
По всей видимости, именно там Чаренц был зверски избит, его затащили в трубу, пытаясь утопить, по счастливой случайности свидетель экзекуции сумел вытащить его после того, как изверги удалились. После покушения Чаренц немедленно был перевезён в Тбилиси в сопровождении Арпеник, врача Исаханяна и нескольких близких друзей.
Чаренц был госпитализирован в тбилисском «Доме Закрайкома партии», пребывание там стоило ему невероятных страданий, к его душевному состоянию добавились невыносимые телесные боли, понадобилось три месяца, чтобы он пришёл в себя; в память о борении за Карабах на всю жизнь осталась хромота, которую за неимением могилы он унёс с собой в вечность… (по материалам книги известного исследователя жизни и творчества поэта Алмаст Закарян).
Поэтому совершенно неслучайно была написана эта пьеса, да ещё и в неоднозначном оформлении Каро Алабяна. На чёрно-белой обложке - изрезанное заглавие «Капказ», на белом титульном листе - фигура Чаренца в профиль, выполненная в чёрном цвете. Эта страница после его ареста была вырвана из всех экземпляров, но кто-то из поклонников поэта принёс в музей чудом сохранившийся нетронутый экземпляр.
А вот что пишет об этом творении Чаренца выдающийся армянский актёр Ваграм Папазян в своей книге «Взгляд в прошлое»:
«Чаренц из тех явлений, мимо которых пройти с равнодушием - прежде всего, и грешно, и преступно». А у меня много причин не проходить молча мимо Егише. Особенно, когда воспоминания этих счастливых дней так мрачнеют под кончиком моего пера…
Я не смог стать другом и спутником Егише в силу его бурного образа жизни, протииво-положного принятому мною бытовому укладу, но я стал его творческим другом, ибо невоз-можно было иметь сердце и не чувствовать и не подчиняться его полным душевных порывов стихотворениям, порой ультрасовременных, иногда напоминающих библейские фанфары Иезекиилевых пророчеств, чьи повсюду разлитые звуки явились как безнадёжным зовом умирающего прошлого, так и победным криком радости нарождающегося будущего.
Егише написал маленькую пьесу, вернее, политический памфлет, в коротких строках и малочисленных страницах которой он сумел обобщить дух своего времени, смеясь над всеми, в своём цветистом юморе достичь высот самого Аристофана, исцеляющего смехом Рабле, срывающего все маски Данте…
Этот памфлет называется «Капказ тамаша». И в театральном сезоне 1926 года на сцене Тбилисского Армянского драматического театра мне выпало счастье поставить эту работу и сыграть главного героя, главный образ в этой пьесе - роль Кары. И вот в течение этих коротких репетиций я узнал и понял Чаренца. Очевидец разрушения целой эпохи великих ценностей и развития нашего народа, этот человек был скоплением из упрямого и настойчивого порывов, как и самых гибельных взрывов невиданной мести.
Мне редко доводилось работать над ролью в присутствии автора, или с его участием. И вот здесь, играя или разбирая роль, я смог невольно изучить и обследовать сердце моего друга, лишний раз удивившись жизнеспособности моего многострадального народа, сумевшего за всю историю своего существования взрываться и дарить миру таких вещих поэтов.
Такие люди, как Чаренц, даже уходя, остаются навсегда…»
И этого человека объявили врагом народа…
Великие художники каменеют только в скульптурах и памятниках. В жизни они постоянно меняют творчество под себя, а творчество меняет их. За свою, подчас очень короткую жизнь поэты проживают несколько жизней. Пересматривают, перебирают взгляды, краски, полотна, окружение - вплоть до космических далей. Гении юны, а юность проходит.
Как встретил Чаренц Мировую революцию? Ему было 17, когда он встретил Мировую войну. Подростком пошёл в добровольческие отряды. Порох войны и трагедия своего народа оставили не только неизгладимый след в его творчестве, но и определили стену, к которой он прислонился, выметенный из своей родины. Он собирался вокруг неё строить Дом. Стена оказалась гибельной, разрушилась на его глазах, трещины он заметил давно, а вокруг уже стали возводить колючую проволоку. Всё пошло прахом.
Поэтому многослойного Чаренца «красным» можно было бы считать лишь с большой натяжкой. Увлечённый и унесённый вихрем освежающих ожиданий, новаций, изменений… Слишком были мерзкими война и Трагедия…
Но гений остаётся гением и Чаренц, даже в 25-26 лет, отчётливо видел «второго ястреба», из распростёрших крылья над Кавказом, хищно высматривающих свою добычу. Нет, ястребов было много…
И видел на десятилетия вперёд, а может, и на столетия…
Прозорливость и пророчество… Почему-то поэтам это свойственно. Отвлекая вас на смех над сатирическими-комедийными персонажами, он рассматривает их довольно серьёзно. Какая разница, какой они национальности и какие у них фамилии? Разве здесь персонажи - люди?
Люди смертны, а эти - бессмертны. Персонажи и действующие лица на сцене и за сценой - определённые государства (раз и навсегда). И против них смех бессилен, ибо для нас это драма, готовая стать трагедией. Можно приукрасить русского солдата, который щедро раздаёт оружие, землю, ещё что-то, ах да! железные дороги. Можно выставить болванами представителей уже не одно столетие ведущих стран, решающих судьбы мира и небольших народов. Можно позволить залу потешаться над карикатурами…
Но поэт, сказав своё слово, предсказал вечное. Как раз то, что мы сейчас видим и пытаемся если не предотвратить, то разобраться.
Вот что я вижу в этой маленькой пьесе, написанной в те всклокоченные годы, непонятные нэповские дни.
Я благодарна судьбе, ниспославшей мне великих поэтов, в яркой плеяде которых имя Чаренца не меркнет перед признанными гениями человечества. Творчество юных гениев - всегда загадка, их пером, видимо, водит Всевышний. Вихри ужасающих катаклизмов вынесли его на гребень самых грязных событий начала века: война, Геноцид, революция, затем революция стала пожирать своих сыновей, и поэт погиб в жесточайшей схватке безмолвных жертв с тиранией.
Очень хотелось прикоснуться к памяти и творчеству кумира юности и зрелых лет, тем более, что я имела счастье видеть этот необычайно яркий и незабываемый спектакль в исполнении «золотой труппы» театра имени Акопа Пароняна.
Гоар Рштуни
переводчик