Я всегда знала, что с жабами все не так просто!

[galenven]

Оригинал взят у silver_mew в Жабий камень
Старая жаба строила гнездо.
Передними лапами подламывала жухлую осеннюю траву, подгребала её под себя, утаптывала и ворочалась сверху. Данка, затаив дыхание, смотрела, как жаба проворно управляется с травинками - смотрела, дивясь, насколько жабьи длинные пальцы похожи на человеческие. Выходило у жабы, на Данкин взгляд, ничуть не хуже, чем у птиц по весне.
Закончив возится с подстилкой, жаба приподнялась на задних лапах, дотянувшись передними до верхушек длинных стеблей, торчавших у самого края гнезда, и принялась ловко сплетать их друг с другом. Данка ахнула от восторга, глядя, как у неё на глазах над гнездом, словно сама по себе, вырастает крыша. Тут же, спохватившись, испуганно прикрыла рот рукой: услышав чужаков, жаба может бросить недостроенное гнездо и уйти искать местечко поукромнее. Ищи её потом!
Но жаба, кажется, ничего не услышала, шуршала себе, заканчивая постройку. Готовое гнездо ничем не отличалось от соседних кочек, отведи глаза - не найдёшь.

- Нагляделась? - спросила Мира.
Данка кивнула. Подол её платья был в репьях, ботинки выпачкались в болотной грязи, но что с того? Зато она увидела, как жаба вьет гнездо! Ой, а ягода-то, вспомнила Данка, она ведь, заигравшись, и половины нужного не собрала!
- На тебе, горе, - сказала Мира, подсовывая Данке корзину, доверху полную красно-белой крупной клюквы, - а то дома изругают.

Ягоду Данка носила бабке, та варила из неё кисло-сладкий отвар, который потом зимой пила сама и поила Данку, чтобы уберечь от простуд. Когда Данка была маленькой, она часто болела, один раз вообще чуть не померла от горячки. Зато последние годы к ней никакая хворь не липла, спасибо целебной бабкиной клюкве.

***
По утрам небо становилось молочно-белым, а трава - хрусткой от инея. Под берёзами землю усыпало жёлтым. С болот доносились длинные, протяжные стоны, словно кто-то ворочался там недовольно, пытаясь то ли уснуть, то ли, наоборот, проснуться. Данке не было боязно, но мать бранилась и не велела совать нос в болота дальше опушки за окраиной посёлка.
- А ты в него нос и не суёшь, - рассудительно говорила Мира. - Только ноги, и то самую малость.

Туман, густо укутавший болотные берега, Данке не особенно мешал. Подумаешь, туман, большое дело. В него толком и не войдёшь, делаешь шаг-другой - и белая мгла вокруг раздвигается. Раз, два, и ты уже там, куда шёл. Данка только удивлялась, отчего другие столько шуму поднимают из-за какого-то тумана.
Больше всего шумели фабричные. Жаловались, что хозяева платят скупо и задерживают расчёт. А чем платить, если с самой весны торфяная фабрика работает кое-как, а теперь, говорят, и вовсе скоро закроется.

За лето народу в посёлке сильно убавилось. Кто-то отправился в город на заработки, а старый Возняк с женой совсем съехал, даже дом заколачивать не стал, только плюнул на порог, отъезжая со двора.
Зато появилось много пришлых. Мать заволновалась было, что в гостинице станет беспокойно, но пришлые вели себя мирно. С местными не задирались, разговаривали вежливо. Всё допытывались о чём-то - Данка, подавая на стол, успевала краем уха слушать интересные разговоры.

- Раньше-то было проще простого, - степенно отвечал на вопросы дед Михась. - Тропки исхожены, топи промерены. Ходили, как не ходить. Да не по краю, а далеко, вглубь. Ну а тем, кто с болотницами сговаривался, и того проще: тех через самые трясины водили, в сердце болота. А теперь что? Так, по границе, по рубежу пройтись, да назад, пока туман не захороводил. А внутрь болота никому ходу нет.
- Распустил хвост перед приезжими, - сказала мать.
Спохватившись, углядела Данку, навострившую уши, и погнала по делам: отнести бабке стопку свежих лепёшек из печи.

- А говорят, - поделилась с бабкой Данка, пристроившись на краешек стула и откусывая от лепёшки, - что на болота сейчас никому хода нет.
- Правду говорят, - согласилась бабка. - До прошлого-то года, помнишь, сюда по осени кто только не приезжал охотиться. Тьмы народу, с конями да с экипажами. На нижнем-то этаже от одних сундуков проходу не было…
Данка вспомнила, что год назад по этому времени работы в гостинице и впрямь было невпроворот, мать с ног сбивалась и её, Данку, то и дело заставляла помогать, приставая с разными заботами.
Нынешней же осенью Данку особо не гоняли. Народу было куда как меньше, а те, которые понаехали, были совсем не те, что раньше. Сундуков, считай, не было совсем, экипажей тоже. Приезжие не важничали и не строили из себя столичной знати перед поселковыми, как те, прежние. Наоборот, набивались в друзья со своими расспросами. Но, когда кто-то из гостиничных постояльцев обращался к Данке, ей отчего-то делалось неуютно. Их вежливость казалась Данке напускной, чем-то вроде тонкого слоя зелёной ряски над холодной болотной трясиной. Прорвётся ряска - засосёт, ахнуть не успеешь.
Не странно, что мать опасалась неприятностей.

- А теперь чего стало не так? - спросила Данка.
- А теперь туман, - пояснила бабка. - Морочит, глаза отводит. Шагаешь по тропе - а под ноги трясина подворачивается.
- Разве же он отводит? - удивилась Данка. - Нырнул да вынырнул, всех дел.
- Молчи уж мне, - тяжело сказала бабка. - Ты-то хоть никому не говори, что в болото шастаешь, как к себе на двор. Да и не ходила бы лучше туда совсем, ну её, ту клюкву да траву болотную.
- Клюква тебе самой нужна, зимой отвар пить, - резонно возразила Данка. - И траву я что, себе беру, что ли. Какая ж ты будешь травница, без трав-то! А что такое сердце болота?
- Такое место, где болотницы живут.
- А ты там бывала?
- Давно, - ответила бабка, пряча глаза. - Было дело.
- И болотниц видела?
- Конечно, видела. Туда ведь только с их согласия и можно попасть.
- А сейчас что? - не отставала Данка. Её заело любопытство.
- А сейчас нет их согласия, не то что в сердце людей пустить, а хоть бы и на самый краешек, - растолковала бабка. - Потому и туман.
Данка помолчала, задумавшись.
- Баб, а отчего мы с болотницами-то рассорились?
- Так оттого и рассорились, - так же задумчиво отозвалась бабка, - что люди, это дело такое… пусти их к себе в сердце, так они его сапогами вытопчут, да спасибо не скажут.

***
Мира лепёшкам обрадовалась ещё больше бабкиного - оно и понятно, бабка такие часто ест, а подруге Данка домашнее печево приносила хорошо, если раз в неделю.
- Не скачи козой, - попросила Мира, - всю ягоду мне повытопчешь.
- Не повытопчу, - сказала Данка, но переминаться с ноги на ногу перестала, села на корягу. - Мир, а туман-то этот, вы его напустили, что ли?
- А то кто же ещё, - кивнула Мира, вовсе не удивившись вопросу.
- Чтобы люди к вам не ходили?
- Чтобы не всякие люди к нам ходили, - пояснила Мира. - Ты вот, например. Ходи, кто ж тебе мешает. Лепёшки у тебя вкусные, как тебя с такими лепёшками не пускать, сама подумай.
Болотница засмеялась и присела рядом с Данкой на корягу, полоща ноги в воде.
- А те, которых вы не пускаете, они чего? - не очень понятно спросила Данка, но Мира поняла, конечно же. Перестала смеяться, вздохнула:
- А тем, которых мы не пускаем, нужен жабий камень. Слыхала про такой?
Данка поморщила лоб, стараясь припомнить смутно слышаное краем уха:
- Это который болезни лечит?
- Лечит, - согласилась Мира. - Ещё как лечит. От всех болезней, от всех ядов, от самой смерти лечит. Тот, кто смертельно болен, проглотив жабий камень - поправится. Тот, кто стар и одряхлел - помолодеет и будет жить ещё сто лет.
- А вам его жалко и самим надо? - понимающе спросила Данка.
- Дурочка. Жабий камень у нас в голове. Вот тут, - болотница прикоснулась пальцем ко лбу. - И чтобы его достать, надо… поняла?
Данка ужаснулась:
- Так что ж это, они, эти охотники за камнем, вас совсем…?
- Совсем, - сказала Мира. - Ясно тебе, горюшко?
Куда уж яснее.
- А почему он жабий?
Мира посмотрела изумлённо:
- Тебе что, бабка не рассказывала? Я-то думала, ты знаешь, дурочка.
Данка помотала головой, обиженная, что её второй раз обозвали дурочкой. Но попробуй тут, возрази: вдруг Мира не станет рассказывать интересное!
- Ты как думаешь, откуда болотницы-то берутся?
- Рожаются? - неуверенно предположила Данка. - Как люди? Ой, а где тогда болотники?
- Нету болотников, - хмыкнула Мира. - Не бывает… хотя, знаешь, я б не отказалась…
Но, поглядев в Данкины умоляющие глаза, сжалилась и снизошла пояснить:
- Когда жабе исполняется сто лет, она вьёт себе гнездо и ложится на зиму в спячку, а весной на том самом месте, в травяной колыбели, просыпается новорожденная болотница. Понятно?

Данка вникла и запереживала:
- И как же она, такая маленькая, одна? Плачет, поди? А кто её кормит?
- Что ей плакать, дурочка, её болото холит и лелеет, болото же и кормит! А если что, старшие сёстры, кто поближе, присмотрят.
- А что камень? - вспомнила Данка, махнув рукой уже и на третью дурочку.
- А камень, почитай, у всех жаб, что постарше, в голове есть. Вот только, пока жаба болотницей не стала, силы в камне настоящей нет. Не изничтожит яд, а так, ослабит. Не избавит от болезни, подлечит только. Ну и умирающего не спасёт, конечно же.
Мира посмотрела на Данку и вдруг нахмурилась:
- Куда ж ты ноги в воду суёшь, горе ты моё болотное? Нашла, с кого пример брать! А ну, живо домой!

***
Пришлые искали проводников, чтобы те провели их в болото. Местные ходили, задрав носы, хвастали перед пришлыми и друг перед другом, щедро делились приметами топких мест и надёжных тропинок. Впрочем, когда доходило до дела, гонор у проводников пропадал. Туман стоял стеной, никому не давая ходу вовнутрь. Большей частью перепачканные по уши горе-охотники, костеря трясину на чём свет стоит, вываливались из тумана, вдоволь намесив сапогами тину, так и не пробившись сквозь плотное, колышущееся марево. Кое-кто не возвращался вовсе. Но даже и это не отбивало у местных охоты наниматься проводниками. Пришлые платили щедро даже за неудачные попытки, а за удачные - обещали вдесятеро.

- Говорят, - сказала мать, водя тряпкой по боку кастрюли из-под супа - по всей границе так. Нет проходу в болота, и всё тут. Ни мужикам за утками, ни девкам за клюквой. Покружат в тумане - и назад, покружат - и назад.
- Кто б их винил, - ответил Йозеф, мельник, зашедший продать матери полмешка муки и задержавшийся над кружкой тёмного пива. - Кто б их винил… после того, что мы сделали с их принцессой, я бы им ещё в ноги поклонился за то, что они от людей всего лишь отгородились и знать не хотят. Могли б и похуже отплатить, сторицей.
- Так-то оно так, - согласилась мать, начищая медный бок.
- С принцессой? - пискнула Данка, открыв рот и позабыв драить пол.
- Говорят, принц любил свою жену, - ровным голосом проговорил Йозеф. - Говорят, его отец вырезал камень без ведома и согласия сына, презрев союз с болотницами ради жизни единственного наследника. Говорят, выздоровевший принц так и не простил отца, и втайне от него ищет проход на болота, чтобы признать вину и…
- Ай!
- Данка, коза! Вот же коза! А ну-ка, иди сюда, тряпкой отхожу!
Заслушавшись, Данка двинула ручкой швабры по синему кувшину с пивом, стоявшему на стойке.

***
Данка шла по улице, нога за ногу, в новых валенках. Под валенками скрипел недавно выпавший снег. Принц! Сюда, к ним в посёлок, может статься, приехал настоящий принц, который ищет дорогу на болота, чтобы восстановить союз с болотницами. Прямо как в сказке.
Мать разрешала Данке листать книжки из гостиничной небольшой библиотеки, а бабка с горем пополам научила её читать. Книжные истории Данке нравились. В них говорилось про любовь, которая выше всех преград, про благородных рыцарей и прекрасных дам. Принц, должно быть, скрывается от всех, чтобы его не нашли и не уговорили вернуться во дворец. А это значило, что любой из тех, кто живёт сейчас в гостинице, мог оказаться…

- Болотный выкормыш! Тронутая бродяжка! По болоту бродит, с лягушками хороводы водит!
Тереска и Янка, заклятые Данкины подружки-врагини, бежали за ней следом.
- Дуры, - сказала Данка с достоинством, почти как Мира. - Глупые курицы.
- Курица - и то лучше жабы! - крикнула Тереска.
- А ты как раз жаба и есть, - поддержала её Янка, - настоящая жаба! Скидывай валенки, у тебя там перепонки, точно говорю, ты всё в болото шастаешь, думаешь, никто не знает!
- Дуры, - повторила Данка, отступая вниз по улице. - Нету у болотниц между пальцами перепонок, когда они посуху ходят, они ж перевёртыши.
- А ты откуда всё про них знаешь? В тумане шаталась, с болотницами целовалась!
Только тут Данка запоздало вспомнила, что не надо бы на весь посёлок кричать про болотниц и шатания в тумане. Огляделась - вроде, никого.
- Курицы ощипанные, - пробормотала Данка, теперь уже себе под нос, и, горбясь, побежала домой. Знобило, ветер сек по ногам жёсткой снежной крупой.

***
В гостиницу приехали новые постояльцы. Сделалось шумно, суетливо. Мать велела Данке идти ночевать к бабке.
Данка обиделась даже:
- А помогать тебе кто будет? Постели поменять, комнаты проветрить, всё сама, что ли?
- Справлюсь как-нибудь, - сказала мать. - Ничего.
- Дел же, - растерялась Данка, - невпроворот. Гостям прислуживать надо…
- Гости гостям рознь, - мать хмурилась, точно у неё зубы болели. - Нынешним господам не нам с тобой, Дануся, прислуживать. Ты иди, поняла?
Так что Данка побежала к бабке, радуясь нечаянному безделью. Та, ворча, загнала внучку на печь, греться. Снаружи в заиндевевшее окно светил тонкий месяц. Данка сидела носом к стеклу, глядя на улицу. От зенита и до вершин деревьев было ясно, перемигивались колючие, холодные зимние звёзды. Ниже плыла, стелилась туманная дымка, едва заметно переливаясь в лучах месяца неяркой радугой.

- Рано в этом году холода, - сказала бабка. - Нехорошо.
- Баб, - спросила Данка, - а жабий камень, он какой? Ты его вживую видела?
- Тебе зачем? - отозвалась бабка сердито. - Ну, видела.
Данка вздохнула. Расспросы про болото и болотниц бабка не любила, а кого ещё спросишь-то? Данка как-то пробовала поговорить с матерью, вышла одна брань да ссора. Мать даже ходила ругаться к бабке и грозилась отправить дочку к брату, Данкиному дяде, в город, чтобы училась и не забивала себе голову ерундой.

- А ты, - Данка замямлила, не зная, как спросить, - ты его, ну, камень-то жабий… сама... ну…
- Нет, - отрезала бабка. - Сама - не добывала.
Данка шумно выдохнула с облегчением, даже занавеска на окне колыхнулась.
- Они ведь их убивают, болотниц-то, - сказала она жалобно. - Ради камней этих жабьих. Разве так можно?
- Нельзя, - согласилась бабка. - Нельзя, а всё равно убивают. Чужая жизнь дешевле своей, Дануся, а у тех кому своей жизни не жаль, есть родные, любимые.
Данка представила: мама умирает. А она, Данка, с ножом в руках стоит над Мирой. Ей надо вырезать у Миры из головы камень, и тогда мама будет жить. Нет, не представлялось. Ни в какую.
- Ложись спать, - сказала бабка. - Время позднее.
Подоткнула Данке одеяло, села рядом и тихонько запела-забормотала колыбельную. Раньше, когда Данка была маленькая, бабка часто ей пела, а сейчас почти перестала. Слова в песне были вроде бы простые, но отчего-то не запоминались, сливались в неразборчивый, успокаивающий шум, вроде шороха дождя.
Глаза сами собой закрылись.

***
Ночью с юга пришло тепло. Данка проснулась под стук воды, капающей с крыши. Сунулась на улицу, под ногами зачавкала подтаявшая грязь.

- Что за девка, - без особой сердитости ворчала на Данку бабка, - всё ей нипочём! В мокрых валенках скачет, что твоя коза, и хоть бы хны. Глотай живей отвар, из твоей же давешней клюквы, а ну как всё же заболеешь.
- Не заболею, - пообещала Данка, но отвар послушно отхлебнула - пряный, кисло-сладкий, пить такой - одно удовольствие.
Подумав, добавила:
- Я не коза!
Дверь скрипнула, и в дом вошли трое. Без стука, без спроса. Не местные. Этих Данка раньше, кажется, в деревне вовсе не видела. Должно быть, вчера приехали.

Двое незваных гостей были в одинаковых синих с мехом платьях. Между собой они тоже были чем-то схожи: широкоплечие, высокие, с одинаковыми скучными лицами.
Третий, напротив, улыбался, и глаза у него были ласковые и почему-то грустные.
- Доброго дня этому дому, - поздоровался он негромко.
И запоздало спросил:
- Позволите войти?
У бабки на переносице залегла глубокая морщина, но гнать гостей она не стала. Да и то сказать, погонишь тут, вон, двое синих уже посреди комнаты стоят.
Человек с ласковыми глазами присел на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с Данкиным.
- Ты знаешь, как пройти внутрь болота, - он не спрашивал, а утверждал. Голос у него был такой же как лицо - душевный, доверительный.
- Н-нет, - Данка помотала головой. - Я… я так, просто. Я никуда.
- Не трогали бы вы ребёнка, милсдарь, - попросила бабка, комкая в руках подвернувшуюся верёвку. - Добром прошу, не надо.

Тот в синем, что стоял ближе к окну, вдруг одним длинным шагом шагнул к бабке через всю комнату - Данка совсем не поняла, как у него это вышло - и аккуратно вынул верёвку из ослабевших бабкиных рук. Тут же резко сжал кулак, смял верёвку в ладони, словно что-то живое, словно раздавить хотел. Концы верёвки по-змеиному захлестнули было его руку - и опали, затрепетали, бессильно повиснув.
Данка моргнула: показалось? Нет?
- Ну, зачем вы так? - укоризненно сказал ласковый. - Не стоит, пожалуйста. Девочка… Дана, правильно? Так ты проведёшь нас в болото? Нам очень надо. Я тебя прошу.
- А вы… - Данка чуть было не спросила его: а вы, что ли, правда сам принц?
Но прикусила язык - даже если перед ней и впрямь принц, что он, дурак, признаваться поселковой девчонке.
Не очень уверенно улыбнулась ему в ответ, настороженно глядя в глаза.
- Пожалуйста, - очень жалобно попросил он ещё раз.
Он был трогательный и очень красивый, прямо как на картинке в книжке.
Данка глянула на бабку - та медленно кивнула, жуя сухие губы.
- Хорошо, - сказала Данка, - проведу.

***

Они вошли в болото не сразу. Сперва долго брели вдоль кромки, искали подходящую тропку. Данка шла на пару шагов впереди, пришлые - за ней. Данка напряжённо размышляла: не лучше ли будет нырнуть в туман и убежать, у неё получится, она ловкая, быстрая. Она бы успела. Но, вспомнив, как широкоплечий в синем одним движением перешагнул бабкину комнату, Данка раздумала бежать. Этот - поймает.

- Как вас зовут? - спросила она у того, в котором всерьёз подозревала принца.
- Грегор, - ответил тот. - Очень приятно.
Из знатных, уверилась Данка окончательно. Вон, какой вежливый. И руки нежные. Мозолей нет совсем - если принц, оно и правильно, откуда у принца мозоли? Или, всё-таки, не принц?
- Зачем вам в болото?
- Поговорить, - сказал Грегор как-то очень просто и искренне. - Поговорить… Ты ведь поможешь нам найти того, с кем мы сможем поговорить, правда, милая леди?
- Я не милая леди, - сказала Данка. - Я просто Данка. Мне тоже очень приятно.
И шагнула в туман.

Было вовсе не так, как обычно - туман не рассеялся вокруг неё, наоборот, облепил со всех сторон, приник к коже. Стало трудно дышать.
Она почувствовала, как на её плече сжалась рука - тот, кого она вела за собой, стоял за её спиной, настороженно вглядываясь в туман.
- Я иду за тобой. След в след, - сказал он.
Данка не стала спрашивать про двух синих - и так понятно, что они идут позади Грегора.
Она шагнула вперёд - и, неожиданно для себя, по щиколотку ушла в болото. Забилась, пытаясь выбраться, провалилась глубже. Плечо сжало, словно клещами, Данка вскрикнула от боли, а в следующий миг её выдернули из болота. Холодная грязь, чавкнув, отпустила добычу.
- Всё хорошо, - тяжело дыша, сказал принц за её спиной. - Давай, веди дальше, только будь осторожнее.
Данка растерянно заозиралась: вокруг колыхалось густое белёсое марево. Под ногами хлюпало. Болото не пускало её. Это было непривычно и тревожно.
- Ну, что же ты, - тихо, одними губами прошептала она. - Это же я. Если ты не хочешь, чтобы я провела их, выпусти нас назад, пожалуйста.
Рука на её плече снова сжалась: у её спутника был хороший слух.
- Не надо назад, - сказал он так же негромко, как Данка. - Надо вперёд.
Легко сказать, вперёд. Не было тут никакого вперёд, вообще ничего не было, кроме грязи под ногами, клубов тумана и чавкающих, протяжных стонов, долетавших невесть откуда.

Данка потеряла счёт времени. Не знала уже, сколько они брели по болоту, проваливаясь и с трудом выдёргивая ноги. Может, они двигаются по кругу, а может, бредут в самую что ни на есть трясину. Шаг, ещё шаг, Данку шатало от усталости, рука на плече казалась всё тяжелее. Когда они выпали из тумана, и вокруг разлился яркий дневной свет, она сперва даже не поверила своему счастью.

Здесь, внутри болота, не было ветра. И здесь было гораздо теплее, чем в тумане.
- Пробрались, - неверящим голосом пробормотал один из синих.
На лицо Грегора выползла блаженная улыбка.
- Ну вот, - сказала Данка.
- Спасибо тебе, Дана, - сказал Грегор с чувством, - Спасибо! Ты проводишь нас дальше? Туда, где мы сможем найти… кого-нибудь?
- Провожу, - согласилась Данка.
Рассудив, что особого выбора у неё, в общем-то, нет.

Теперь идти было легко, привычные тропинки сами ложились под ноги. Данка оглядывалась: Миры нигде не было видно. Данка пыталась представить, о чём болотница с Грегором станут говорить. Он попросит прощения? Мира его простит, туман рассеется, а про неё все скажут - вот, это та самая девочка, которая помогла заключить мир между людьми и…

Грегор проговорил:
- Стойте.
Вздёрнул голову, ноздри его раздулись. Он внезапно показался Данке здорово похожим на собаку, взявшую след - в прошлые годы, она помнила, охотничьи псы заезжей знати вот так же нюхали воздух, ища подраненную хозяевами дичь.
- Здесь, - уверенно сказал Грегор. - Где-то здесь.
Данка, замерев от нахлынувшей тревоги, вдруг узнала место. Сколько-то дней назад она стояла тут, подле этой скрученной берёзы, подсматривая за жабой, вьющей гнездо.
- Где-то рядом, - повторил Грегор, оглядываясь.
Возвысив голос, он крикнул:
- Эй! Я пришёл поговорить.
Она не ответит, хотела сказать Данка. Не сможет ответить, она ещё очень маленькая, и она спит. Но, открыв было рот, натолкнулась на взгляд человека, который пришёл сюда, держась за её плечо. Не было теперь в этом взгляде ни ласки, ни жалобной надежды - там билась, изнывала отчаянная жажда. Данка вспомнила, похожие глаза были у запойного пьянчуги Лукаша, когда он клянчил у жены на бутылку, а та не хотела давать.
Угроза пополам с безумным желанием.
И ничего он не красивый, подумалось ей, а я, точно, дура, как я могла подумать, что…
Мысль оборвалась.

- Где-то здесь, - забормотал Грегор, смешно дёргая носом, нюхая воздух. Только почему-то это было совсем не смешно, это было страшно.
Данка отступила на шаг. Грегор повернулся к ней, глянул пристально, и от этого взгляда Данке захотелось крикнуть от страха.
- Ты знаешь, - сказал он с неожиданной уверенностью.- Ты знаешь. Где она? Где?!
Двое синих стояли в стороне, не вмешиваясь. Данка бросила взгляд в их сторону. Если Грегор напоминал пса, взявшего след, эти походили на двух котов, замерших перед испуганной мышью, следящих за каждым её движением.
Под их внимательными взглядами Данка отступила ещё на шаг. Под ногами у неё нехорошо заколыхалось, заходило ходуном: сойдя с кочки, Данка ступила на травяную сетку, под которой лежала вязкая топь.
Трясина, поняла Данка с ужасом, надо выбираться, скорее, немедленно, иначе она провалится, ухнет в болото с головой.
А Грегор уже приближался к ней, увязал с каждым шагом в грязи - но шёл, с этими своими безумными глазами и дёргающимся лицом, отрезая путь к спасению. Данка замерла, балансируя на непрочной опоре, в отчаянной надежде, что болото её выдержит.
Разрывая травяной ковёр, из-под Данкиных ног высунулись две тонкие руки, обхватили её лодыжки и рванули вниз.
Данка ослепла и оглохла. Уши, ноздри и рот залила холодная, мутная болотная вода. Что-то обхватило её, не давая биться, мешая выбраться, крепко прижало руки к телу. Что-то скользнуло по её щеке. Что-то, чуть теплее сдавившей грудь ледяной воды, притиснулось к уху, шепча неразборчиво - шшши, шшши.
Данка задыхалась, мотая головой, потом устала и обмякла, слушая свистящий холодный шёпот в ушах. Я сейчас умру, подумала она, и это было ужасно обидно, и ничего нельзя было с этим поделать.
Шёпот стал громче, стал криком:
- Дыши! Дыши, дурочка, дыши!
Данка разлепила губы и вдохнула грязную болотную воду. Боли не было, только холод, который до сих пор был снаружи, заполнил всю Данку целиком.
Моргнула, внезапно осознав, что видит, отчетливо видит в мутной взвеси.
Рядом в толще болотной воды висела Мира, с тревогой тряся её за плечи и повторяя - ну же, дыши, да чтоб тебя, сестрёнка, дыши же!
Я дышу, ответила Данка без слов, и Мира прижалась к ней, обняла с облегчённым всхлипом. Данка посмотрела вверх - травяной ковёр ходил волнами над головой.
Вспомнила, кого оставила наверху - и испугалась.
Мира, вскрикнула она, они же её найдут! Найдут и убьют маленькую!
Не найдут, успокоила Мира, всё будет в порядке, теперь всё будет хорошо. И потянула Данку наверх.
Они вынырнули из воды одновременно, две головы, русая и зеленоволосая. Данка на миг задохнулась, почувствовав в горле пустоту вместо воды - но тело тут же вспомнило, как дышать, и рот со всхлипом втянул стылый болотный воздух.
Грегор ушёл в болото по грудь, накрепко засев в трясине. Один из синих бился, обхваченный за горло корягой. Его лицо быстро наливалось дурным багрянцем. Второго нигде не было видно. Мира вышла из воды и двинулась к тому, кого Данка по глупости сочла сказочным принцем. Болотница легко ступала по тонкой травяной сетке, ни один листок не колыхался под её ногой. Данка посмотрела вниз и вдруг увидела: сама она так же уверенно стояла на зыбко колышущемся, и не думая проваливаться вниз. Даже не удивилась, слишком много всего случилось за последние минуты.

Не дойдя до Грегора двух шагов, болотница остановилась. Склонив голову, глянула на него с интересом:
- Зачем тебе понадобился второй камень? - спросила она. - Ты же получил то, что хотел - ты выздоровел. Тебе было мало? Захотелось продлить жизнь на сто лет?
- Так он что, - пискнула Данка. - Он что, всё-таки, взаправду тот самый принц?
- Так бывает, - Мира не глядела в её сторону, хотя обращалась вроде к ней, смотрела на человека, по грудь увязшего в болоте. - Бывает, человек не выдерживает один раз, на краю от смерти, решается на подлость, а потом...
Она махнула рукой.
Грегор отчего-то наоборот, не обращая внимания на Миру, во все глаза смотрел Данку.
Спросил:
- Почему?
Данка не поняла - её он, что ли, спрашивал? И о чём?
Ответила ему Мира:
- Хорошая работа. Даже ты, с наведённым-то чутьём на камни, не разглядел.

Она протянула руку и с силой толкнула принца вниз, в трясину. Тот погрузился сразу с головой, грязь чавкнула, принимая добычу. Мира опустила в булькающую жижу руку и помешала, пыталась там что-то нашарить. Нашарила, потянула, вытащила из болота камень. Камень бы зеленовато-жёлтый, с голубыми прожилками.
- Ну вот, - сказала болотница.
Отряхнула руки и выпрямилась.
- Он умер? - спросила Данка, глядя на грязь под Мириными ногами. Грязь всё ещё пузырилась, но всё слабее, болото успокаивалось, разглаживалось на глазах.
- Ясное дело, - сказала Мира.
Данка подумала и спросила ещё:
- А я?
- А ты жива-живёхонька, - успокоила болотница. - О, смотри-ка, ещё гости!

Данка обернулась. Увязая в болоте, к ним шла старая женщина в юбке, до самого пояса перепачканной болотной грязью.
- Баб! - вскинулась Данка.
- Пробралась-таки, - сказала Мира.
Бабка кивнула:
- Не бросать же в беде родную кровь.
- Сами справились, - ответила Мира.
Махнула в сторону Данки:
- Ну, где теперь твоя ворожба? Утопла в той же трясине, где твоя родная кровь лежит уж восемь лет.
- Баб, - забормотала Данка, выдёргивая из болота ноги, вдруг начавшие увязать, и торопясь к бабке. - Ну чего ты, не плачь, ну вот же я, вот!
- Не жди, я не стану просить прощения, - сказала бабка Мире, обхватив Данку за плечи. - Я ведь не тронула её. Хотела, врать не стану, да ты и сама знаешь, для чего я пришла сюда, когда у внучки случилась лихорадка. Но рука не поднялась.
- Да, - согласилась Мира. - И кому какое дело до того, что девочка, которую ты привела назад, не та, кого ты унесла на руках в болото в горячке?
Помолчали. Данке вдруг пришло в голову: выходит, Янка с Тереской, курицы глупые, были правы про неё, обзываясь болотным выкормышем, ей даже обидно стало. Ей захотелось спросить: а что теперь, как она дальше? Но было страшно.
- Ничего, - сказала Мира, словно услышала, а может, собственным мыслям. - Там видно будет.
- Домой пошли, - вздохнула бабка. - Чего уж.
Данка шмыгнула носом, раз, другой, в глазах расплылось. Зажмурилась, чтоб не разреветься окончательно.
Услышала строгое:
- И не реви! - и даже не поняла, кто из них это сказал.