Читая "Записки моряка-художника"
Вы грозны на словах - попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Пушкин «Клеветникам России»
Продолжая чтение «Записок моряка-художника» А.П.Боголюбова, не мог пройти мимо одной истории, которая неожиданным образом наложилась на мои нынешние размышления. Боголюбов описывает события 1841 года, первого года после выпуска его из Морского Корпуса.
Я выпущен был из 75 человек - семнадцатым, хотя по науке был третий. Привели нас в Зимний дворец в кадетских мундирах. Государь, видно, был сильно не в духе, обозвал мужиками-чучелами и отослал учиться фрунту и выправке обратно в Корпус, так что заместо того, чтобы надеть эполеты до праздника, нас всё Рождество учили и казнили гвардейские ефрейтора, и только 8 января 1841 года я сделался мичманом флота.
Портрет Николая I. Неизвестный художник первой половины XIX века. Музей изобразительных искуств республики Карелия. Петрозаводск
Что делают мичманà после выпуска - пересказывать не стоит, это не меняется на протяжении десятилетий и столетий - обретенная свобода, первые «большие» деньги создают столько соблазнов, что устоять от них не может даже самый примерный в прошлом кадет. А здесь такая возможность - целая зима в Питере. Но все хорошее когда-нибудь кончается и вот новоиспеченный морской офицер отправляется по распределению на корабль, в Кронштадт.
… первое впечатление было приятное. На другой день пошли отыскивать товарищей. Устроились, конечно, на храпок, нищенски, жили впятером, валяясь на полу, но не грустили, ибо скоро приобвыкли. Дулись в Летнем саду в кегли до изнеможения. Но пришла пора служить. Корабль наш назывался "Вола". Был о 84 пушках. Правильнее его было называть "Воля" в память взятия укрепления "Воля" в польском мятеже, но Государь Николай Павлович чужой воли не допускал, потому-то так его и окрестил.
Вот именно эта «Вола», по-польски Wola, призванная стать символом победы русских войск под командованием Паскевича, и натолкнула меня на размышления об истории русско-польских отношений.
Польша для меня не пустой звук, там я провел несколько ранних лет своей жизни, там родился мой младший брат, отец мой, волею нашего Верховного Главнокомандующего, служил в авиации Войска Польского (я немного рассказывал об этом), и все эти факты, как вы понимаете, не могут не породить добрые чувства к Польше и полякам. Тем более, что и в дальнейшей своей жизни я поддерживал очень теплые отношения со многими польскими коллегами. И каждый очередной взрыв недобрых чувств со стороны молодых поляков, подобных тому, который случился у нашего посольства в Варшаве, оставляет ощущение горечи и недоумения. Поляки вправе, конечно, вспоминать своего генерала Юзефа Совинского, который достойно оборонял 56-й редут в районе Воли и прославился тем, что ответил отказом на предложение сдаться:
Прискакали адъютанты
От Паскевича и молят:
«Генерал, отдайте саблю,
Погибать за зря не стоит».
Словно пред отцом родимым,
Упадают на колени:
«Генерал, отдайте саблю,
Сам фельдмаршал ее примет».
«Господа, я вам не сдамся, -
Отвечает он спокойно, -
И фельдмаршалу не сдамся.
Не отдам я эту саблю,
Пусть хоть царь придёт за нею».
Так и молвит: «Этой саблей
До конца я буду биться,
Пока сердце не умолкнет.
Если-б не осталось в мире
Даже имени поляка,
Все равно бы я сражался
За любимую отчизну,
И за пращуров могилы
Здесь погиб бы я… в окопах,
До последнего дыханья
Саблей с недругом сражаясь,
Чтобы помнил этот город,
Чтобы польские младенцы,
Что лежат сегодня в люльках,
Слыша, как гранаты рвутся,
Вспоминали бы, подросши,
Как погиб военачальник
С деревянною ногою.
Отрывок из поэмы «Совинский в окопах Воли» польского поэта Юлиуша Словацкого (Jukiusz Slowacki) (перевод Давида Самойлова).
«Генерал Совинский в окопах Воли» Художник Войцех Коссак
(Wojciech Horacy Kossak), (1922 год)
Но забывают при этом нынешние польские патриоты, что ногу Совинский потерял не в борьбе за независимость Польши, а в захватническом походе Наполеона на Москву, в сражении 5 сентября при Можайске получил он тяжёлое ранение, в результате чего и остался без ноги. Во время отступления Наполеона был захвачен в плен и оставался там до 1813 года, после чего был отпущен с миром. То-есть, у моих соплеменников есть свой счет к национальному польскому герою.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
А.С.Пушкин. Бородинская годовщина
«И что за святотатство сближать Бородино с Варшавою. Россия вопиет против этого беззакония...». Так писал Вяземский в своем дневнике. И каждый раз, когда упоминается право России на свою историю, находятся неглупые, и даже очень умные наши люди, которые пытаются устыдить нас за наше прошлое.
И унизить достоинство, что неизбежно ведет к дальнейшим унижениям, уже с чужой стороны.
Мы должны знать и понимать свою историю, это верно. Но стыдиться нам нечего.
Вот к таким размышлениям привело меня чтение записок моряка-художника Боголюбова. (Действительно уж, «Мои мысли, мои скакуны»…)