(no subject)
В Павловском парке - классическая поздняя осень, каковой ей и надлежит быть в парке, но какой она довольно редко бывает в действительности: все деревья честно и без скидок на "а я не знала!" облетели, опавшая листва старательно убрана и уложена в большие и малые кучи, шлюзы на реке опущены, и вода, образующая летом разливистые заводи, ушла, обнажив илистое, глинистое дно, выпустив наружу пороги каменных россыпей, на которых журчит меланхолично то, что осталось от реки - ручей. Рощи и перелески насквозь прозрачны, во все стороны открываются такие виды на парковые строения, какими их, должно быть, задумывал архитектор когда деревья еще были маленькими и редкими и не застили живописных перспектив даже летом. С обзорных площадок по берегам реки свободно просматривается и Большой дворец, и Храм Дружбы, и Пиль-башня, и многочисленные мостики, полностью скрытые обычно за буйной растительностью. Луга все еще зелены, трава упорно дожидается снега, чтобы пожухнуть и завянуть, но пока снега нет, она стремится урвать от жизни все, оставшееся на этот год. Отчего колорит пейзажа делается совершенно леонардовским - приглушенные зеленоватые и коричневатые оттенки, в перламутровой дымке пасмурного неба, в окаймлении пепельных силуэтов рощ, не хватает только грота, Мадонны и ярко-красного пятна задумчивого ангела, который, несомненно, где-то порхает тут по округе, незримый, но ощущаемый каким-то шестым или седьмым чувством.
Но вспоминается тут совсем не Леонардо. Вспоминается, отчего-то, детство. Как я много гуляла по этому парку зимой, каталась на лыжах, лепила снеговиков. О чем же я тогда думала? Нет, не о красотах природы и не о талантах парковых архитекторов, хотя все это незаметно, неосознаваемо проникало в любопытную душу, обучая ее своему языку и наполняя своими смыслами и содержаниями. Я думала о том, успею ли я вернуться домой к показу мультика "80 дней вокруг света". Я выросла в эпоху телевизионного сигнала, когда искусственная картинка уже начала вытеснять из сферы внимания картинку естественную, живую. Телевизионная картинка стала неотъемлемой частью доступного к созерцанию мира, сначала дополнила его собой, а потом начала бороться за первенство, за главную роль.
Пожалуй, я испытываю по этому поводу некоторые сожаления. Мне почти невозможно представить себе, каким видел мир человек прошлого, для которого искусственой картинки не существовало вовсе. Живопись - эти окна в другую реальность, манящие, зовущие, соблазняющие - она все же статична, смотри хоть год неотрывно, все та же ветхая мельница, все та же старая ива на берегу застывшего ручья, все те же увитые вечнозеленым и вечно одинаковым плющом руины античного храма, даже ехидный Амур, точащий стрелу, никак не окончит своей работы. Да и видел эту живопись далеко не каждый, лишь тот, кому повезло родиться во дворце. Черно-белые книжные гравюры, лубочные картинки на стене избы, да почерневшая икона в красном углу, неумело намелеванная деревенским богомазом. Такая картинка никак не могла соревноваться с пейзажем на улице, который жил, цвел, облетал, укрывался снежными одеялами, таял и разливался паводком по окрестным лугам. В огород наведывались нахальные кабаны, из под кустов пулей выстреливали нервные зайцы, птицы взвивались стаями как дорожная пыль от редкого почтового экипажа, идущего скорой рысью. Человек шел по миру, переставлял ногами по земле, и это методичное физическое действие тоже превращалось в картинку подвижную, за поворотом дороги открывался новый вид, при подъеме в гору панорама расширялась и раскрывалась во всем своем захватывающем величии. Нужно было двигаться, и двигаться имело смысл, движение, само по себе, вознаграждалось.
Человеку эпохи телевизионного сигнала не нужно совершать физических действий, выходить во двор или долго идти по дороге, достаточно щелкнуть выключателем - и там покажут такое, двигающееся, говорящее, играющее, поющее, в таких костюмах и в других, любые исторические эпохи, любые уголки Земли - куда уж тут собственному набившему оскомину двору, где уж со всем этим великолепием соревноваться чахлой рощице на краю села. Человек, особенно человеческий детеныш, падок на разнообразие. Тем более что для его обретения и усилий совершать не нужно. Достаточно лишь успеть к определенному часу вернуться в избу, и тебе покажут, вручат, ковер и телевизор, седло и шашку, и даже черта в ступе, если он предусмотрен программой телепередач.
Нынешие дети растут в эпоху уже совсем другого сигнала, гораздо более мощного, разнообразного и всеобъемлющего, чем телевизионный. Им теперь не надо успевать вернуться домой к показу по расписанию: в любое время, в любом месте, что угодно. Можно даже из парка не уезжать, усесться там под кустом, потыкать немного пальчиком по маленькому ящичку и уйти в него с головой, в наблюдение за транслируемыми там движущимися искусственными картинками. Каким они видят этот мир? Я этого не знаю и не могу себе представить точно так же, как не могу себе представить, каким видел мир человек пару веков назад. Я испытываю некоторое сожаление, что не могу видеть мир одновременно глазами существ разных эпох и разных культур. И, одновременно, я испытываю радость и удовлетворение, что еще способна видеть мир реальности, воспринимать ее непосредственно, переставляя ногами по земле в осеннем парке. Интересно, какой вид откроется вон за тем поворотом дороги?
Но вспоминается тут совсем не Леонардо. Вспоминается, отчего-то, детство. Как я много гуляла по этому парку зимой, каталась на лыжах, лепила снеговиков. О чем же я тогда думала? Нет, не о красотах природы и не о талантах парковых архитекторов, хотя все это незаметно, неосознаваемо проникало в любопытную душу, обучая ее своему языку и наполняя своими смыслами и содержаниями. Я думала о том, успею ли я вернуться домой к показу мультика "80 дней вокруг света". Я выросла в эпоху телевизионного сигнала, когда искусственная картинка уже начала вытеснять из сферы внимания картинку естественную, живую. Телевизионная картинка стала неотъемлемой частью доступного к созерцанию мира, сначала дополнила его собой, а потом начала бороться за первенство, за главную роль.
Пожалуй, я испытываю по этому поводу некоторые сожаления. Мне почти невозможно представить себе, каким видел мир человек прошлого, для которого искусственой картинки не существовало вовсе. Живопись - эти окна в другую реальность, манящие, зовущие, соблазняющие - она все же статична, смотри хоть год неотрывно, все та же ветхая мельница, все та же старая ива на берегу застывшего ручья, все те же увитые вечнозеленым и вечно одинаковым плющом руины античного храма, даже ехидный Амур, точащий стрелу, никак не окончит своей работы. Да и видел эту живопись далеко не каждый, лишь тот, кому повезло родиться во дворце. Черно-белые книжные гравюры, лубочные картинки на стене избы, да почерневшая икона в красном углу, неумело намелеванная деревенским богомазом. Такая картинка никак не могла соревноваться с пейзажем на улице, который жил, цвел, облетал, укрывался снежными одеялами, таял и разливался паводком по окрестным лугам. В огород наведывались нахальные кабаны, из под кустов пулей выстреливали нервные зайцы, птицы взвивались стаями как дорожная пыль от редкого почтового экипажа, идущего скорой рысью. Человек шел по миру, переставлял ногами по земле, и это методичное физическое действие тоже превращалось в картинку подвижную, за поворотом дороги открывался новый вид, при подъеме в гору панорама расширялась и раскрывалась во всем своем захватывающем величии. Нужно было двигаться, и двигаться имело смысл, движение, само по себе, вознаграждалось.
Человеку эпохи телевизионного сигнала не нужно совершать физических действий, выходить во двор или долго идти по дороге, достаточно щелкнуть выключателем - и там покажут такое, двигающееся, говорящее, играющее, поющее, в таких костюмах и в других, любые исторические эпохи, любые уголки Земли - куда уж тут собственному набившему оскомину двору, где уж со всем этим великолепием соревноваться чахлой рощице на краю села. Человек, особенно человеческий детеныш, падок на разнообразие. Тем более что для его обретения и усилий совершать не нужно. Достаточно лишь успеть к определенному часу вернуться в избу, и тебе покажут, вручат, ковер и телевизор, седло и шашку, и даже черта в ступе, если он предусмотрен программой телепередач.
Нынешие дети растут в эпоху уже совсем другого сигнала, гораздо более мощного, разнообразного и всеобъемлющего, чем телевизионный. Им теперь не надо успевать вернуться домой к показу по расписанию: в любое время, в любом месте, что угодно. Можно даже из парка не уезжать, усесться там под кустом, потыкать немного пальчиком по маленькому ящичку и уйти в него с головой, в наблюдение за транслируемыми там движущимися искусственными картинками. Каким они видят этот мир? Я этого не знаю и не могу себе представить точно так же, как не могу себе представить, каким видел мир человек пару веков назад. Я испытываю некоторое сожаление, что не могу видеть мир одновременно глазами существ разных эпох и разных культур. И, одновременно, я испытываю радость и удовлетворение, что еще способна видеть мир реальности, воспринимать ее непосредственно, переставляя ногами по земле в осеннем парке. Интересно, какой вид откроется вон за тем поворотом дороги?