(no subject)
『廃墟のある風景』("Пейзаж с руинами"), оргалит, масло, 25x31
Чего жаждет душа, она знает чего, но никогда словами не говорит. Зато всегда отзывается, когда соприкасается с этим. Полчаса в парке, она просила, хотя бы полчаса, чтобы немного ожить, немного посмотреть на отражения деревьев в озере глазами тела, немного повдыхать промозглого холодного воздуха носом тела, немного постоять во тьме вечерней аллеи ногами тела, ощутить водяную взвесь вперемежку с первым мокрым снегом мордочкой тела. Душа рвется оттуда, из тела, наружу, в чаяниях своих она уже летит свободно над озером, над лесом, над архитектурными памятниками, летит свободно, и с высоты птичьего полета объемлет все, все, все, каждую молекулу, каждый миг бытия. Она счастлива, всего лишь полчаса в темном осеннем безлюдном старинном парке. Она вернулась куда-то домой, хоть дом и разорен грохотом и лязгом, доносящимся с проезжих дорог, пусть, хоть так. Дороги и лязг все же где-то там, вдалеке, а тут эхом отдаются шаги по мраморным плиткам вокруг павильона замысловатой архитектуры, коринфский ордер, атланты, рокайли, фронтоны - представляешь, слышно эхо! Где слышно эхо, там слышна жизнь, это она отвечает душе на ее шаги ногами тела, куда, куда шагаешь, пошли уже, мокро, холодно, простудишься, заболеешь. Еще сигаретку на берегу, последнюю, невозможно же оторваться. Смотри какие деревья, листва уже вся облетела, они засыпают, нам бы так, нам бы остаться тут с ними зимовать, почему нельзя, почему человек настолько неприспособлен. Никого нет в огромном парке, совсем никого, чего людям тут делать, среди деревьев, в темноте, под дождем, им все это чужое. И хорошо что нет. Еще немного, и я поверю в материальность мыслей - в буквальном физическом смысле. Эта физическая форма человеческой ментальной деятельности, кажется, распространяется в пространстве так же как техногенный шум и давит, угнетает, мучает душу, она все это слышит, весь это безумный гвалт и какафонию, хотя словами и не говорит, не признается, да и кто бы ей поверил, даже я все еще не верю. А тут, наконец, тишина, никого. Как же хорошо, когда, наконец, никого. Покой. Гладь озера отражает серое, приземистое небо, из которого осыпается водяная взвесь вперемежку с мокрым снегом - пусть осыпается, смотри какими таинственно притягательными силуэтами проступают сквозь нее старинные здания, белые колонны, широкие лестницы, хороший человек все это придумал, у него в голове не было гвалта и какафонии, он мог видеть, его душа могла видеть глазами тела, и, наверное, так же рвалась наружу, так же в своих чаяниях взлетала над озером и лесом, и тогда еще не было проезжих дорог с техногенным лязгом и грохотом, он строил дом, дом для души. Он построил, и оставил тебе надежду и отдохновение, хотя бы на полчаса.
Чего жаждет душа, она знает чего, но никогда словами не говорит. Зато всегда отзывается, когда соприкасается с этим. Полчаса в парке, она просила, хотя бы полчаса, чтобы немного ожить, немного посмотреть на отражения деревьев в озере глазами тела, немного повдыхать промозглого холодного воздуха носом тела, немного постоять во тьме вечерней аллеи ногами тела, ощутить водяную взвесь вперемежку с первым мокрым снегом мордочкой тела. Душа рвется оттуда, из тела, наружу, в чаяниях своих она уже летит свободно над озером, над лесом, над архитектурными памятниками, летит свободно, и с высоты птичьего полета объемлет все, все, все, каждую молекулу, каждый миг бытия. Она счастлива, всего лишь полчаса в темном осеннем безлюдном старинном парке. Она вернулась куда-то домой, хоть дом и разорен грохотом и лязгом, доносящимся с проезжих дорог, пусть, хоть так. Дороги и лязг все же где-то там, вдалеке, а тут эхом отдаются шаги по мраморным плиткам вокруг павильона замысловатой архитектуры, коринфский ордер, атланты, рокайли, фронтоны - представляешь, слышно эхо! Где слышно эхо, там слышна жизнь, это она отвечает душе на ее шаги ногами тела, куда, куда шагаешь, пошли уже, мокро, холодно, простудишься, заболеешь. Еще сигаретку на берегу, последнюю, невозможно же оторваться. Смотри какие деревья, листва уже вся облетела, они засыпают, нам бы так, нам бы остаться тут с ними зимовать, почему нельзя, почему человек настолько неприспособлен. Никого нет в огромном парке, совсем никого, чего людям тут делать, среди деревьев, в темноте, под дождем, им все это чужое. И хорошо что нет. Еще немного, и я поверю в материальность мыслей - в буквальном физическом смысле. Эта физическая форма человеческой ментальной деятельности, кажется, распространяется в пространстве так же как техногенный шум и давит, угнетает, мучает душу, она все это слышит, весь это безумный гвалт и какафонию, хотя словами и не говорит, не признается, да и кто бы ей поверил, даже я все еще не верю. А тут, наконец, тишина, никого. Как же хорошо, когда, наконец, никого. Покой. Гладь озера отражает серое, приземистое небо, из которого осыпается водяная взвесь вперемежку с мокрым снегом - пусть осыпается, смотри какими таинственно притягательными силуэтами проступают сквозь нее старинные здания, белые колонны, широкие лестницы, хороший человек все это придумал, у него в голове не было гвалта и какафонии, он мог видеть, его душа могла видеть глазами тела, и, наверное, так же рвалась наружу, так же в своих чаяниях взлетала над озером и лесом, и тогда еще не было проезжих дорог с техногенным лязгом и грохотом, он строил дом, дом для души. Он построил, и оставил тебе надежду и отдохновение, хотя бы на полчаса.