История одного взрыва
«Мне так много нужно тебе рассказать!»
Нужно, важно, непременно потребно - значит речь о чем-то главном, о чем-то искомом, о чем-то сущностном.
Границы, восприятие и понятия ребенка мягкие, прозрачные, приблизительные и угадываемые им самим, а не очерченные. Ребенок по-невинности пребывает в легком контакте с настоящим и подлинным, поэтому способен видеть его везде и во всем, и всегда. Поэтому он так часто говорит обо всем подряд без умолку, и каждое слово - о главном. Ему так много нужно рассказать маме, отцу, вот этой чумазой девочке; поделиться осязаемой истиной. Он сам - ее молодое пламя, вспыхнувшее новой жизнью и еще не столкнувшееся с водой и металлом.
Со временем границы уплотнились, невинность ушла, понятия и восприятие стали приобретать черты самозатягивающегося панциря. Память о главном еще свежа, но стало невозможно в любой момент его осязать - разве что беззвучно коснувшись руки той беззаботно распустившей волосы девушки. Коснуться, пережить, и так много ей рассказать.
Главное взрывается в груди таким масштабным и таким несметным облаком, что не собрать его словами - настолько разлетающиеся кусочки проживания отдаляются от мистической точки, где произошло то самое, где разверзся источник и вспыхнул импульс Большого взрыва.
Юноша пытается выстроить суть, проживая и описывая каждый кусочек этого взрыва, будто восстанавливая по следам первоначальный огонь (которым он сам горел когда-то, а теперь изучает оставленные им ожоги на разлетевшейся породе), пытаясь подобрать к нему чуткую рифму и образное подобие. И рассказывает, рассказывает, рассказывает. И рассказ его долог, а суть все так же далека и неуловима; вечереет и становится холодно, и девушка, отъяв руку, оставляет его одного.
Пылевое облако взрыва осело, и улеглись по своим полочкам слова. Все, что могло быть сказано - сказано. И все сказанное - ложь. Взрыв оставил после себя гейгеровский счет. Излучение нематериально. Но излучение несет в себе материя.
Воин идет к своей вершине, ступая по твердой почве, по осевшей пыли, по изуродованной и болящей равнине. Вершина его - в эпицентре взрыва, на кончике кощеевой иглы.
Весь источник Большого взрыва, полнота первоначального огня, все главное и искомое - тоньше кончика этой иглы. С каждым шагом вглубь объем и его содержание сокращаются, как уменьшается яблоко, когда чистишь его до сердцевины. Слов становится все меньше и меньше. Главное становится различимее и концентрированней.
«Прощайте», - это все, что он может сказать тем, кому столько всего хотел и хочет рассказать.
Уместившись на снятых с себя одеждах кожаных, мудрый пребывает в покое того Слова, которое было в начале. В этом покое умещается все что было до Большого взрыва, сам взрыв, и все, что было, есть, будет и перестанет быть после него. А сам этот покой никогда не перестает.
Природа мудрого едина с безмолвием изначального Слова, и любое произнесенное им слово никогда не покидает чертогов этого единства. Что бы ни говорил, он вручает лишь его - Слово. Вопрошающие вокруг него слышат его в разных формах и берут наиболее приглянувшуюся: Бог, любовь, истина, дао, нирвана, ничто, абсолют, - и несут добрую весть ближнему своему, поднимая старую пыль; и слова разрастаются и множатся, превращаясь в учения.
Мудрый не вступает в эту игру, ведь он знает, что хоть Слово и вмещает больше, чем наибольшее, само по себе оно меньше наименьшего - неизмеримая кроха, дырка от нолика, былинка вне времени и пространства. И как ее выскажешь языками человечьими, и где взять такой язык?..
Есть одна малость, которую так нужно тебе рассказать!
Нужно, важно, непременно потребно - значит речь о чем-то главном, о чем-то искомом, о чем-то сущностном.
Границы, восприятие и понятия ребенка мягкие, прозрачные, приблизительные и угадываемые им самим, а не очерченные. Ребенок по-невинности пребывает в легком контакте с настоящим и подлинным, поэтому способен видеть его везде и во всем, и всегда. Поэтому он так часто говорит обо всем подряд без умолку, и каждое слово - о главном. Ему так много нужно рассказать маме, отцу, вот этой чумазой девочке; поделиться осязаемой истиной. Он сам - ее молодое пламя, вспыхнувшее новой жизнью и еще не столкнувшееся с водой и металлом.
Со временем границы уплотнились, невинность ушла, понятия и восприятие стали приобретать черты самозатягивающегося панциря. Память о главном еще свежа, но стало невозможно в любой момент его осязать - разве что беззвучно коснувшись руки той беззаботно распустившей волосы девушки. Коснуться, пережить, и так много ей рассказать.
Главное взрывается в груди таким масштабным и таким несметным облаком, что не собрать его словами - настолько разлетающиеся кусочки проживания отдаляются от мистической точки, где произошло то самое, где разверзся источник и вспыхнул импульс Большого взрыва.
Юноша пытается выстроить суть, проживая и описывая каждый кусочек этого взрыва, будто восстанавливая по следам первоначальный огонь (которым он сам горел когда-то, а теперь изучает оставленные им ожоги на разлетевшейся породе), пытаясь подобрать к нему чуткую рифму и образное подобие. И рассказывает, рассказывает, рассказывает. И рассказ его долог, а суть все так же далека и неуловима; вечереет и становится холодно, и девушка, отъяв руку, оставляет его одного.
Пылевое облако взрыва осело, и улеглись по своим полочкам слова. Все, что могло быть сказано - сказано. И все сказанное - ложь. Взрыв оставил после себя гейгеровский счет. Излучение нематериально. Но излучение несет в себе материя.
Воин идет к своей вершине, ступая по твердой почве, по осевшей пыли, по изуродованной и болящей равнине. Вершина его - в эпицентре взрыва, на кончике кощеевой иглы.
Весь источник Большого взрыва, полнота первоначального огня, все главное и искомое - тоньше кончика этой иглы. С каждым шагом вглубь объем и его содержание сокращаются, как уменьшается яблоко, когда чистишь его до сердцевины. Слов становится все меньше и меньше. Главное становится различимее и концентрированней.
«Прощайте», - это все, что он может сказать тем, кому столько всего хотел и хочет рассказать.
Уместившись на снятых с себя одеждах кожаных, мудрый пребывает в покое того Слова, которое было в начале. В этом покое умещается все что было до Большого взрыва, сам взрыв, и все, что было, есть, будет и перестанет быть после него. А сам этот покой никогда не перестает.
Природа мудрого едина с безмолвием изначального Слова, и любое произнесенное им слово никогда не покидает чертогов этого единства. Что бы ни говорил, он вручает лишь его - Слово. Вопрошающие вокруг него слышат его в разных формах и берут наиболее приглянувшуюся: Бог, любовь, истина, дао, нирвана, ничто, абсолют, - и несут добрую весть ближнему своему, поднимая старую пыль; и слова разрастаются и множатся, превращаясь в учения.
Мудрый не вступает в эту игру, ведь он знает, что хоть Слово и вмещает больше, чем наибольшее, само по себе оно меньше наименьшего - неизмеримая кроха, дырка от нолика, былинка вне времени и пространства. И как ее выскажешь языками человечьими, и где взять такой язык?..
Есть одна малость, которую так нужно тебе рассказать!