Вкус Флегетона. Часть 1( окончание).
(Окончание)
Главный врач принял меня в понедельник. Он был свеж, загорел, в белой бобочке с короткими рукавами под белым хрустящим халатом. Седина слепила глаза. Он был сдержан и деловит.
Я решила сразу взять быка за рога. Все выходные я думала над Таткиными словами и, хотя оставалась уверена в своей правоте, решила рассказ несколько подправить. Кроме того, сделала свежий маникюр, прическу, одела чистый скромно-вызывающий короткий джинсовый комбинезон. Конечно, шпильки. Потупив глазки и стоя смирно перед начальственным столом я сказала:
- Филарет Петрович! Я же из лучших побуждений, решила человека полечить. А он, как опомнился, хвать у меня из руки таблетки и бежать... Догнать я не успела - охрана отвлекла, а мне и ни к чему про таблетки-то.
- Ты, Овцова, ври, да не завирайся. Зачем ты залезла в сейф, как в собственный карман?
- Так я же испугалась, почти... тоже до судорог.
- Нечего было пугаться. Если он, как ты говоришь, валялся с приступом, значит сделать тебе ничего не мог. А если вдруг силой что-то стал требовать, так нажала бы тревожную кнопку. Заперлась бы в конце концов в своем скворечнике и охрану бы вызвала.
- Так я думала, он помрет, поэтому бдительность и потеряла. Простите, Филарет Петрович, миленький! Больше не повторится! Я больше не буду!
- Что не буду?
- Помощь оказывать...
- Овцова, ты издеваешься надо мною, что ли? Что значит "не буду оказывать"? Ты должна отличать настоящих больных от наркоманов. А если не можешь отличить, так нечего и ответственность брать. Вызвала бы дежурного врача, и не было бы всего этого разбирательства. А теперь уж прямо и не знаю, что с тобой делать...
- Филарет Петрович, не ругайтесь! Я уж исправлюсь, теперь точно!
- Ну не знаю, не знаю. Ладно, иди пока. Я постараюсь, чтобы дело затихло, но ты со своей стороны смотри, чтобы комар носа не подточил. И еще языком поменьше работай. А то уже вся поликлиника гудит...
Я не помню, как вылетела от главного, чувствуя, что он оценил мой скромно-сексуальный вид по достоинству. В глубине души теплилась слабая надеждочка, что на этом дело и заглохнет. Как оказалось, напрасная.
О чем все гудели, выяснилось вскоре. Через пару дней ко мне зашла моя приятельница, участковая медсестра, с которой мы учились на параллельных потоках. Она вызвала меня покурить, и я с ней минут 10 постояла на крылечке. Майка - девчонка простая и задала вопрос сразу в лоб:
- Что у тебя с ним было?
- С кем?
- С Даготовым.
Я в который раз поразилась:
- Да ничего...
- Так я тебе и поверила. Все говорят о том, что ты ему отказала, он теперь тебя и гнобит.
- Да он, вроде, и не гнобит...
- Рассказывай! Он-то известный бабник, на тебя давненько глаз положил. А ты его и не замечала вовсе. Теперь он на тебе и отыграется за всю вашу фарму. Говорят, что до тебя у вас там одна краля тоже его отшивала.
Меньше всего я думала о Даготове. Нет, думала, конечно, но совсем не так. Никак не предполагала в такой степени интереса к себе. Впрочем, народ всегда прав. Теперь на глазах общественного мнения надо было либо ложиться под него совсем, либо гордо изображать жертву, чтобы сплетники удовлетворились. Оба варианта меня не устраивали. Тем паче, он не казался таким уж жутким типом. Я, как могла, попыталась разубедить Майю в наших с ним отношениях. Пришлось прозрачно намекнуть, что меня домогался некий другой начальник. У нее так рот и открылся:
- Неужели он?..
Я приложила палец к губам, двусмысленно улыбнулась и кивнула головой. Подруга посмотрела на меня с большим уважением, загасила бычок и, пожелав удачи, убежала к себе на прием. Я постояла еще немного, совершенно огорошенная всем происходящим. Можете не сомневаться, что если бы я сейчас опять увидала этого синего мужика, то его удушенный труп уже валялся бы на ближайшей помойке. Но мужик ушел - и с концами, потому что во всей нашей поликлинике не нашлось больного, которому был бы прописан этот пресловутый Флегетон. Откуда он взялся в сейфе - большая начальственная тайна, видимо - стратегическое оружие. А мужик и вправду был наркоманом, раз знал, что у нас лежит в сейфе. Они нутром чуют. Так и хотелось крикнуть громко на весь хотя бы район:"НЕ ВИНОВАТАЯ Я, ОН САМ ПРИШЕЛ!!!" Но адское колесо былей и небылиц уже завертелось, а я в нем играла роль оси. "Гоги, что такое ос?"- "Это такой пчёл, учитель"... Уверенная, что моему сексуальному образу Майка придаст новый поворот, я уныло поплелась к себе в аптеку.
Против ожидания, там все было спокойно. Сивилла общалась со мной сухо, все проверяла и перепроверяла, но сильно не цеплялась. Хотя перевела меня исключительно в утреннюю смену, когда мы с ней полностью совпадали, но доверяла даже больше делать, чем до этого и чаще оставляла меня одну в киоске. Правда, Маланья ушла в отпуск, поэтому и работать больше было некому.
Мысль о Даготове меня сверлила, но к реализации своих идей я все не приступала, так как не знала - как. Случай подвернулся сам собой. Кондора я встретила в коридоре, летящим в свой кабинет. При виде меня он резко спикировал и спросил, оглянув с ног до головы:
- Ну что, Овцова, как ты себя ведешь?
- Хорошо веду, Кондор Вилланович,- потупясь отвечала я, слегка шевельнув бедром. - Просто образцово. Вот хоть у Сивиллы Матвевны спросите. А после визита к Вам я увлеклась агавами и все собиралась у Вас узнать, как же из них делают текилу.
- Как ее делают, я могу тебе показать в моем кабинете, в нерабочее, конечно, время. И я рад за тебя, что ты встала на путь обретения добра. Теперь главное - с него не свернуть. Но не забывай, что контроль мы не только не облегчаем, но напротив ужесточаем с показательными целями, всем другим чтоб неповадно.
С этими словами Кондор скользнул взглядом в мое декольте, вспорхнул на лестницу и исчез в своих высях. Чем только не станешь шевелить по нужде. Но лучше тогда бы мне было пошевелить мозгой.
Гром грянул неожиданно. После моего неоцененного подвига прошло недели четыре, и я дорабатывала последние деньки перед отпуском, предвкушая поездку с милым на солнечный берег Черной Канавки, то бегая по магазинам в поисках купальника и шляпы, то лихорадочно достирывая последние джинсы. В понедельник из отпуска выходила Молли, а была среда предыдущей недели, когда начальница велела мне задержаться после работы.
За прошедшие тихие дни я успела успокоиться. Администрация меня как-никак ободрила, жизнь вошла в свою колею, и синие пальцы стали забываться. Поэтому я ни о чем не думала и не подозревала, когда Сивилла, сидя напротив меня с очками на носу, долго перебирала какие-то бумажки. Потом она подняла голову, став удивительно похожа на своего мопса, и сказала:
- Так, Прозерпина. Я должна тебя огорчить, но на тебя заведено уголовное дело.
И видя мой явно непонимающий вид, добавила:
- По делу о хищении собственности на рабочем месте. Как ты понимаешь, о дальнейшей твоей работе у нас и речи быть не может. Поскольку наше дело связано с материальной ответственностью, а люди под следствием не относятся к материально ответственным лицам.
Видимо, я окаменела, поскольку начальница снизошла до объяснений.
- Видишь ли, девочка, сколько веревочке ни виться, все равно узелок завяжется. Мы следили за тобой сейчас и ничего не уследили. Но вскрылись предыдущие недостачи. Может быть, и не такие серьезные, но растрата Флегетона подвела под твоими действиями черту. Конечно, чистосердечное признание облегчает, но тем не менее, за тобой числится недостачи на несколько тысяч. Все запротоколировано. Будет следствие, но и так ясно, что кроме тебя никто не мог руку к этим хищениям приложить. Поэтому не делай такой утлый вид, а думай, как и за что ты будешь отбывать. Тебе нужно написать заявление об уходе по собственному. Можно завтра...
Я молча взяла свою сумку, содрала с себя проклятый халат, швырнула его в угол и вышла, хлопнув дверью. Благо, рабочий день уже закончился.
Придя домой, я совершенно не понимала, что же мне делать дальше. Я в ажиотаже искала и не могла найти клочок бумаги с коммунальным адвокатом. Бросив это гиблое дело, упала на диван и расплакалась. "Идиотка! - клеймила я себя. - Как ты могла так влипнуть, как какой-то даун на завалинке!" Почему на завалинке, я не знала, но представляла тупо улыбающуюся морду, которую по макушке бьют чайником, возможно - с кипятком. Я валялась на диване без сил, почти утопнув в слезах и соплях, когда пришел мой милый Соня. Я бросилась к нему на грудь в совершеннейшей истерике. Он осторожно оторвал меня от атласного галстука в клеточку, усадил, принес Велопердину и воды, сел у моих ног, и когда я слегка затихла, выразил готовность послушать, в чем же дело. Задыхаясь от обиды, я пересказала ему суть. Пока рассказывала, соображала, как же Сивилла могла вычислить меня, когда я за полтора года работы только раза два брала неучетный Велопердин, Карбонатку и один раз попросила у нее пачку Попугаина от головной боли, которую она и дала без звука. Все это было очень давно, ну может еще что когда по мелочи, типа бинтика или спиртика. А последние месяца три до этого пятничного случая, я и вовсе ничего не брала, потому как, слава богу, здорова, как корова... И откуда взялись эти тысячи? Дело не в них самих, потому как я всегда займу и перезайму, чтобы отдать, благо есть у кого. Но не мог банальный Велопердин столько стоить. Тут-то собака и порылась, как говорят классики нашего бизнеса.
Соня выслушал меня, сочувственно потрепал по голове и сказал, утешительно, чтобы я не плакала, если что - он набьет Сивилле, а в особенности Даготову, морду, после чего распустил свой пресловутый галстук и спросил:
- А что у нас нынче на ужин?
Я так и взвилась со стула с криком:
- Ты что, не понимаешь, что дело пахнет прокуратурой?! Если докажут эти кражи, то меня посадят! А за что?! Вообще ни за что! А тебе только жрать подавай, а до меня вообще дела нету!
Самсон ответил, что пока-то меня не посадили, а лучшее средство для успокоения - приготовление ужина. Кроме того, как и куда меня могут посадить, если я чиста, как ангел. Поэтому они ничего не докажут и терять аппетит повода нет. Ну, а если я виновата, то по-крайней мере последние деньки на свободе лучше хорошо поесть, а то на тюремных сухарях очень быстро наживается язва желудка и после освобождения есть не сможешь вообще. Услышав все это, я вновь заревела белугой, а Сонька пожал плечами и пошел жарить яичницу на двоих.
Когда мы слопали ужин, запив его холодным квасом, мне слегка полегчало, и я даже оценила шутку юмора. Но вместе с тем ясно осознала, что свои проблемы придется мне решать самой. Никто никуда за меня ходить и просить не будет и тем более - в тюрягу не сядет. Так что нужно включать мозги на всю катушку. Для начала я поцеловала милого с искренней благодарностью, про себя думая, действительно ли я хочу за него замуж. И тут вспомнила про отпуск. Меня прям окатило жаром. Я крадучись обняла Соньку, который уже пристраивался за компьютером, сзади за плечи и спросила его как можно спокойнее:
- Ну что, милый, с билетами?
Он обернулся:
- Я уже купил билеты на пятницу, как и договаривались.
- А мне теперь, думаешь, можно ехать?
Самсон поморщился и сказал:
- Ты же знаешь, что я не могу откладывать поездку, у меня каникулы всего-то две недели. Поэтому ты пока занимайся своими делами, тем более, если ты действительно уволишься, то времени отдохнуть у тебя будет предостаточно. Ну и судебные дела нельзя пускать на самотек. Хотя не знаю, что ты сможешь сама там доказать. Надо обращаться к адвокату. А билет твой сдадим.
- А как же обещанный мордобой?
Он усмехнулся, врубил любимый "Друм", надел наушники и сказал:
- Это шутка. Если узнаю про Даготова, то физиономию начищу тебе. Но это можно и после отпуска. Адресок адвоката спроси у мамы,- отвернулся и отключился.
Знал ли этот самовлюбленный дурак, что слова бьют больнее, чем кулак? Не помню момента, чтобы меня унизили сильнее. Я уже некоторое последнее время сомневалась, но сейчас все стало очевидно. Какая там любовь-морковь - только удобство. С мамочкой его мне говорить было не о чем, потому как с ней мы не разговаривали вообще. Она не воспринимала меня, как человека, а только как проститутку, желающую окрутить ее драгоценного сыночка. Задумчиво высморкавшись, пошла я на кухню мыть посуду. Ему наплевать, а нам - растереть.
С утра проснувшись я лениво валялась и размышляла, что же делать - идти на работу, или нет -, когда раздался звонок. Звонила Сивилла. Она сказала, что главный врач распорядился, чтобы я доработала до отпуска, поскольку отпускные мне уже выписали и не в моих интересах их терять, так что она позволит доработать мне два дня до отпуска под своим присмотром. Я хотела послать ее на три буквы, но потом сдержалась, прикинув, что отпускные мне никак не помешают, так как услуги адвоката должны стоить изрядно. Пришлось собираться и тащиться на работу в полуразобраном виде.
Я хотела сходить еще раз к главному, но он пришел сам, прямо с утра. Зайдя к нам в комнату, он осмотрелся кругом, открыл для чего-то и закрыл холодильник, постучал пальцем по сейфу и потом все же сказал:
-Так-то вот, Овцова, бывает в жизни. Помаленьку таскаешь себе с работы, думаешь, что никто не замечает, что с паршивой овцы (извини) хоть таблетку взять, компенсируя мизерную зарплату. А ведь все на карандаше. И вот, когда ты уже нагло решила подзаработать денег на ценном препарате, чаша терпения переполняется, и все тайное вылезает наружу.
Но я пришел тебе не лекции читать, а хочу сказать, что ошибки хоть и велики, но при должном раскаяньи, их можно исправить и оплатить. После того, как закончится суд, я тебя приму обратно на работу. Даже если твоя вина будет доказана и ты понесешь заслуженное наказание, я обещаю тебе свою помощь в трудоустройстве. Кстати, у меня есть знакомые в первом хосписе, так что, если захочешь, я тебе дам протекцию.
- Не пугайся, - прибавил он, глядя на меня внимательно.- Но знай, что тайна всегда становится былью.
А Вас, Сивилла Матвевна, я попрошу дать в суде объективно-положительную характеристику Вашей молодой сотрудницы. Может быть, все же она и невиновна...- проговорил он уже значительно тише и вышел восвояси.
Растрепанные чувства мои не приняли эту поддержку, но по крайней мере, стало ясно, что Филарет не будет меня укокошивать. День тянулся и тянулся, у меня после вчерашнего был дикий насморк, и я демонстративно пошла в обед в аптеку напротив и купила себе капель в нос. Оказалось, они и не слишком дорогие...
Наконец день кончился, и я потащилась домой. Меньше всего мне бы хотелось сейчас встречаться с Самсоном. Вопрос насчет дальнейшей совместной жизни я оставила открытым, но видеть его не хотела до тошноты. Он будет собирать и укладывать вещи в дорогу, а я, как придурок, лежать носом к стене и делать вид, что сплю, чтобы отвращение, которое ясно написано на моем лице, не привело к разборкам. Я уныло брела в ненавистную квартирку, когда меня осенило. По субботам я всегда ездила поливать цветочки у предков в квартире и к бабульке заходила, проведывала ее. Туда-то я и решила сбежать сегодня, подальше от милого. А в выходные можно будет отдохнуть и подумать о жизни всерьез.
На родительской квартире не было ничего нового, кроме содержимого почтового ящика. Когдя я его открыла, мне в руки впорхнули две синеватые бумажонки - повестки к следователю и в суд. Первым движением было - разорвать в клочки. Но потом, глубоко вздохнув, я взяла их двумя пальцами и с выражением лица, подсмотренным у Сивиллы, дошла до квартиры, села за стол и расправила их перед собой. В одной из них сообщалось, что Овцова П.В. приглашается в Мытный народный суд в качестве ответчицы по делу №4546-05\Г такого-то числа в такое-то время. Время это наступало во вторник через неделю. На обороте мелким шрифтом шли угрозы репрессий при попытке уклониться от повинности. На второй бумажке было приглашение к следователю Иванову И.И. для беседы с адресом и часами работы. Внизу, опять же мелко, обещались санкции при неявке.
Разглядев все эти буковки, я села и пригорюнилась. Плакать мне не хотелось, думать тоже. Напиться бы, но почему-то тоже не хотелось. И тут раздался телефонный звонок. Я сначала не хотела брать трубку в пустой квартире, но потом решила, что бегать от суда и следствия бессмысленно.
- Алло?
На том конце провода раздался басовитый кашель и шумно дыша в трубку сказали:
- Гав!!
Тут же раздался громкий шлепок, визг и приятный незнакомый баритон проворковал:
- Это Прозерпина? Не отпирайтесь, я по голосу слышу, что это ВЫ!
Пришлось согласиться. Он продолжал:
- Позвольте пригласить Вас в гости. Я так давно Вас жду, что и спать перестал и пить и есть...
Он хотел было продолжить, но тут раздался грохот падения, визг, пара нецензурных выражений - и связь прервалась.
Что это было, я не поняла, но во избежание тут же отключила телефон. Посидев тупо с полчаса, приняла ванную и легла спать.
На следующий день я приехала на работу даже раньше обычного. Сивка, если и была удивлена, то не слишком. Народу было мало, работы тоже, и к 4 часам дня я закончила абсолютно все свои дела. Сивилла подошла ко мне и сказала непривычно мягко:
- Прозерпина. Твоя работа здесь закончена, тебе осталось только написать заявление об уходе и ты можешь быть свободна. Очень жаль, что ты не оправдала нашего доверия, но я искренне надеюсь, что в другом месте с другими людьми у тебя все будет по-другому. Желаю тебе хорошо отдохнуть и за это время все обдумать и раскаяться в своих неправильных поступках. До встречи в зале суда.
Вид у нее был такой, что она вот-вот прослезится. Ну что же. Оставалось только достойно ответить ей. Я встала, собралась с духом и выпалила прямо в ханжескую рожу:
- А я не собираюсь писать никакого заявления, потому что на отпуск я уже писала, а уходить из аптеки не буду. Мое дело правое - воровать я не воровала, а что помощь оказала, так за это благодарить надо. И уволить вы меня не имеете права, по крайней мере - до решения суда. Поэтому ждите, Сивилла Матвевна, после отпуска я вернусь, и мы еще поработаем вместе.
Начальница побагровела, и я испугалась, что она сейчас взорвется. Но она только зашипела:
- А ну пошла вон, овца паршивая!..
Я не торопясь взяла сумку и вышла с гордо поднятой головой.
Придя домой, я с наслаждением шваркнула вещи в угол, скинула босоножки и босиком протопала на кухню. По пустоте жилища я поняла, что Самсон уехал. На кухонном столе стоял букетик веселеньких гербер и под ним лежала бумажка с сердечком со стрелою, незамедлительно полетевшая в помойку вместе с цветами. Выяснилось, что помойка не была вынесена с позавчера. Я чертыхнулась, выставила ее за дверь, вынула из стирмашины постиранное тоже позавчера белье. Что-то озарило меня, и я выудила из заднего кармана выстиранных джинсов бумажку, на которой был выстиранный телефон коммунального адвоката. Вздохнув, я выкинула и ее. И тут раздался телефонный звонок.
Самсон сегодня не звонил, а прислал смс-ку с ушастым кроликом в галстуке с цветочками в одной руке и, кажется, презервативом в другой. Может быть, это был цилиндр. Кто бы еще мог мне звонить по городскому на эту квартиру, я не могла представить и решила трубку не брать. Но звонили настойчиво и на исходе третьей минуты я-таки ее сняла.
- Алло, я слушаю.
- Это Прозерпина ?
- Да. А это кто?
- Это Самсонова мама.
Повисла пауза. Потом мамашка торопливо заговорила, явно опасаясь, что я ляпну трубку обратно:
- Самсон мне рассказал о Ваших проблемах.
Скажу честно, я не сдержалась и выругалась. Далила запела еще быстрее:
- Я Вас прекрасно понимаю, но попрошу выслушать еще минутку. Сомик просил дать Вам телефон адвоката. Запишите, его зовут Эфроим Натанович.
Я поначалу хотела нахамить, но удивившись расторопности Самсона, решила, что от меня не убудет написать бумажку - и написала.
Далила продолжила еще умильней:
- Деточка, если я все правильно понимаю, Вы прилично влипли. Эфроим Натанович - прекрасный адвокат, но он берет очень дорого. Не хватит не только Вашей зарплаты, но и всех Ваших цацек (если их заложить в ломбард). Поэтому я предлагаю оплатить его услуги. В обмен, конечно, на содействие .
- Это на какое же?
- Вы знаете, Прозерпиночка, я не думаю, что очень удивлю Вас, сказав, что вы с Самсоном разные люди. Поэтому хотелось бы, чтобы Вы с пониманием отнеслись к моей просьбе отдать ключи от его квартиры. Думаю, так будет лучше для вас обоих.
- Так ты что же, купить меня хочешь? Даже не надейся, старая грымза, ничего из этого не выйдет! - заорала я и бросила трубку.
Я может и не собиралась жить с этим придурком, но плясать под дудку его мамашки не собиралась и подавно. "Все-таки нет у этих людей ни чести, ни совести, не то что у русских" - уныло размышляла я, прикидывая, не выкинуть ли мне телефон Натана Эфроимовича. Но поскольку других телефонов не было вообще, временно решила оставить.
После некоторой паузы я дозрела. Все выкинула из холодильника и отключила его. Вынесла помойку. Собрала немногочисленные свои шмотки - получилась увесистая сумка. Поборола искушение написать Самсону прощальную записку, положила связку ключей на телефонный столик в передней и от души хлопнула дверью, так что со стены посыпалась штукатурка. Спустившись, я решила поймать левака, что в ночи не так-то просто. Минут через 15 возле меня затормозил пыльный старый Форд, за рулем которого сидел хорошо знакомый всем Кондор. Он выглянул в окошко и сказал:
- Ты что, переезжаешь? Ну садись.
Я не очень понимала, как далеко мы с ним заедем, но села вместе с вещами на заднее сиденье. Даготов медленно тронулся. Я молчала. Минут через 10 он затормозил у ближайшей станции метро, обернулся ко мне, погладил приятно теплой рукой по голой коленке и сказал:
- Мне очень жаль, что у нас с тобой не получилась текила. Твоя заведующая рассказала мне о том, что ты не хочешь писать заявление об уходе. Зря. Все равно придется, только по статье. Ты же у нас не первая и, боюсь, что не последняя. Глядя на тебя, никогда бы не подумал плохо. Только колоссальный опыт помогает Сивилле выводить воришек на чистую воду. Ну пока, отдыхай, в суде встретимся.
Мне ничего не оставалось, как освободить салон.
Даготов давно уехал, а я все стояла рядом со своими вещами. Такая безысходность вдруг навалилась на меня. Мне померещилось, что я за полтора года своей работы и взаправду разворовала всю аптеку, что синего мужика не было вовсе и это просто мой личный бред, что вскоре меня постигнет заслуженное наказание в виде лишения свободы лет на пять, и что я точно не смогу ничего даже сказать в свою защиту. Но при всем том садиться в тюрьму не хотелось. Выхода виделось два - или бежать на край света, или топиться. И именно в этот момент зазвонил телефон.
Услышав курлыканье мобильника в кармане, я обрадовалась, ибо он отвлек меня от мрачных размышлений. Номер определился, был мне незнаком, но что-то смутно напоминал. Решив, что это кто-то из случайных знакомых, я сбросила звонок. Как ни странно, этот звонок подвиг меня на действия, довольно простые и осмысленные.
Я лет сто не была у родителей и редко думала о них. В начале весны они уехали на дачу, а мы с Сонькой сняли квартиру. Они мне звонили сами: или с работы, или на два слова по большой необходимости с мобильного. Но сейчас, в момент сокрушающего одиночества, я вспомнила матушкины духи и батины усы и поняла, что жуть как соскучилась по ним. Кроме того, этим людям можно рассказать все без утайки. Глянув на часы, я решила, что как раз успеваю на последнюю электричку. Забежав на вокзале в суточный ларек, я купила пива, конфет, сосисок для Буса, загрузилась в поезд и поехала, размышляя, что скажет мама по поводу позднего приезда.
Через час я вышла на нашей станции, вдохнула полной грудью аромат цветущего шиповника и почувствовала, как успокаиваюсь и просыпаюсь. Я ведь чуть не проспала свою остановку. Только звук пришедшей смс-ки разбудил меня. Текст был такой: "Уважаемая Прозерпина! Вам пора обратиться ко мне за помощью. Позвоните по этому телефону в любое время. Дальше не будет лучше. Ваш адвокат." Пешая прогулка в два километра с тяжелой сумкой через плечо взбодрила меня окончательно.
При входе на участок у меня, как всегда, скрипнула калитка. И пегий наш Глобус кинулся было с громким лаем, но тут же завизжал от восторга и, дико юля и извиваясь, пополз ко мне на брюхе.
- Ну что, старый, совсем нюх потерял?! - грозно спросила я, поднося кулак к его носу. Он, вне себя от радости, подвывал, мол, да, да, совсем, совсем, и при этом все пытался дотянуться и лизнуть меня в губы.
- Тьфу, дурак, - сплюнула я, когда у него получилось, и почесала пса за ухом. Он, заливаясь от счастья, поскакал в летнюю кухню, откуда мне навстречу поднялась матушка, щурясь и пугливо вглядываясь. Я подбежала к ней, обняла. Она отстранилась и спросила напряженно:
- Прусечка, что случилось? Что-нибудь с Самсоном? С бабушкой?
- С ним тоже,- ответила я, рассеянно почесывая умолкшего наконец Глобуса.- А от бабули привет. Мамуля, это целая история. А еще я зверски голодна. И почему вы еще не спите?
- Идет борьба за урожай! - с пафосом воскликнула мать.- А вот почему ты так поздно ездишь в электричке? Там же разгул преступности!
- Соскучилась,- ответила я, глупо улыбаясь во весь рот.
Мама засуетилась, велела мне идти умываться с дороги, а сама подхватила тазик с клубникой и побежала домой, крича на ходу:
- Валя, Валя, дочка приехала!
Папаня мой, как дремучий медведь, вылез из сарая с пассатижами и монтировкой в руках, тут же бросил их в траву, сжал меня за плечи, не касаясь измазанными кистями и дунул в ухо, как всегда при встрече.
- Ну что, шнурочек, как твой узелочек?- спросила я по заведенной традиции.
- Морской двойной кнехт перевязываем на бантик,- ответил папашка улыбаясь и щекотя меня усами.
- Давайте скорее за стол!- крикнула мамуля,- а то еда простынет.
И мы с отцом пошли за стол, а вокруг прыгал и лизался старый добрый Бусяра...
Глубокой ночью я вдруг проснулась. В родительском доме все было тихо, за стенкой похрапывал отец. В открытом окне ущербный месяц склонялся к рассвету. Тишину нарушала только далекая поступь товарняка. Но вот и он прошел, запахло болотной таволгой. Я поняла, что уже не засну. Наконец-то события последних дней сплелись в моей голове воедино. За это спасибо родителям, в особенности отцу. Ну и маме, как катализатору процесса. Говоря химическим языком (а у нас дома все химики), реакция пошла, но кристаллизация требует времени - терпение нужно. Все сошлось, а терпеть ужасно трудно...
(Продолжение следует)
Главный врач принял меня в понедельник. Он был свеж, загорел, в белой бобочке с короткими рукавами под белым хрустящим халатом. Седина слепила глаза. Он был сдержан и деловит.
Я решила сразу взять быка за рога. Все выходные я думала над Таткиными словами и, хотя оставалась уверена в своей правоте, решила рассказ несколько подправить. Кроме того, сделала свежий маникюр, прическу, одела чистый скромно-вызывающий короткий джинсовый комбинезон. Конечно, шпильки. Потупив глазки и стоя смирно перед начальственным столом я сказала:
- Филарет Петрович! Я же из лучших побуждений, решила человека полечить. А он, как опомнился, хвать у меня из руки таблетки и бежать... Догнать я не успела - охрана отвлекла, а мне и ни к чему про таблетки-то.
- Ты, Овцова, ври, да не завирайся. Зачем ты залезла в сейф, как в собственный карман?
- Так я же испугалась, почти... тоже до судорог.
- Нечего было пугаться. Если он, как ты говоришь, валялся с приступом, значит сделать тебе ничего не мог. А если вдруг силой что-то стал требовать, так нажала бы тревожную кнопку. Заперлась бы в конце концов в своем скворечнике и охрану бы вызвала.
- Так я думала, он помрет, поэтому бдительность и потеряла. Простите, Филарет Петрович, миленький! Больше не повторится! Я больше не буду!
- Что не буду?
- Помощь оказывать...
- Овцова, ты издеваешься надо мною, что ли? Что значит "не буду оказывать"? Ты должна отличать настоящих больных от наркоманов. А если не можешь отличить, так нечего и ответственность брать. Вызвала бы дежурного врача, и не было бы всего этого разбирательства. А теперь уж прямо и не знаю, что с тобой делать...
- Филарет Петрович, не ругайтесь! Я уж исправлюсь, теперь точно!
- Ну не знаю, не знаю. Ладно, иди пока. Я постараюсь, чтобы дело затихло, но ты со своей стороны смотри, чтобы комар носа не подточил. И еще языком поменьше работай. А то уже вся поликлиника гудит...
Я не помню, как вылетела от главного, чувствуя, что он оценил мой скромно-сексуальный вид по достоинству. В глубине души теплилась слабая надеждочка, что на этом дело и заглохнет. Как оказалось, напрасная.
О чем все гудели, выяснилось вскоре. Через пару дней ко мне зашла моя приятельница, участковая медсестра, с которой мы учились на параллельных потоках. Она вызвала меня покурить, и я с ней минут 10 постояла на крылечке. Майка - девчонка простая и задала вопрос сразу в лоб:
- Что у тебя с ним было?
- С кем?
- С Даготовым.
Я в который раз поразилась:
- Да ничего...
- Так я тебе и поверила. Все говорят о том, что ты ему отказала, он теперь тебя и гнобит.
- Да он, вроде, и не гнобит...
- Рассказывай! Он-то известный бабник, на тебя давненько глаз положил. А ты его и не замечала вовсе. Теперь он на тебе и отыграется за всю вашу фарму. Говорят, что до тебя у вас там одна краля тоже его отшивала.
Меньше всего я думала о Даготове. Нет, думала, конечно, но совсем не так. Никак не предполагала в такой степени интереса к себе. Впрочем, народ всегда прав. Теперь на глазах общественного мнения надо было либо ложиться под него совсем, либо гордо изображать жертву, чтобы сплетники удовлетворились. Оба варианта меня не устраивали. Тем паче, он не казался таким уж жутким типом. Я, как могла, попыталась разубедить Майю в наших с ним отношениях. Пришлось прозрачно намекнуть, что меня домогался некий другой начальник. У нее так рот и открылся:
- Неужели он?..
Я приложила палец к губам, двусмысленно улыбнулась и кивнула головой. Подруга посмотрела на меня с большим уважением, загасила бычок и, пожелав удачи, убежала к себе на прием. Я постояла еще немного, совершенно огорошенная всем происходящим. Можете не сомневаться, что если бы я сейчас опять увидала этого синего мужика, то его удушенный труп уже валялся бы на ближайшей помойке. Но мужик ушел - и с концами, потому что во всей нашей поликлинике не нашлось больного, которому был бы прописан этот пресловутый Флегетон. Откуда он взялся в сейфе - большая начальственная тайна, видимо - стратегическое оружие. А мужик и вправду был наркоманом, раз знал, что у нас лежит в сейфе. Они нутром чуют. Так и хотелось крикнуть громко на весь хотя бы район:"НЕ ВИНОВАТАЯ Я, ОН САМ ПРИШЕЛ!!!" Но адское колесо былей и небылиц уже завертелось, а я в нем играла роль оси. "Гоги, что такое ос?"- "Это такой пчёл, учитель"... Уверенная, что моему сексуальному образу Майка придаст новый поворот, я уныло поплелась к себе в аптеку.
Против ожидания, там все было спокойно. Сивилла общалась со мной сухо, все проверяла и перепроверяла, но сильно не цеплялась. Хотя перевела меня исключительно в утреннюю смену, когда мы с ней полностью совпадали, но доверяла даже больше делать, чем до этого и чаще оставляла меня одну в киоске. Правда, Маланья ушла в отпуск, поэтому и работать больше было некому.
Мысль о Даготове меня сверлила, но к реализации своих идей я все не приступала, так как не знала - как. Случай подвернулся сам собой. Кондора я встретила в коридоре, летящим в свой кабинет. При виде меня он резко спикировал и спросил, оглянув с ног до головы:
- Ну что, Овцова, как ты себя ведешь?
- Хорошо веду, Кондор Вилланович,- потупясь отвечала я, слегка шевельнув бедром. - Просто образцово. Вот хоть у Сивиллы Матвевны спросите. А после визита к Вам я увлеклась агавами и все собиралась у Вас узнать, как же из них делают текилу.
- Как ее делают, я могу тебе показать в моем кабинете, в нерабочее, конечно, время. И я рад за тебя, что ты встала на путь обретения добра. Теперь главное - с него не свернуть. Но не забывай, что контроль мы не только не облегчаем, но напротив ужесточаем с показательными целями, всем другим чтоб неповадно.
С этими словами Кондор скользнул взглядом в мое декольте, вспорхнул на лестницу и исчез в своих высях. Чем только не станешь шевелить по нужде. Но лучше тогда бы мне было пошевелить мозгой.
Гром грянул неожиданно. После моего неоцененного подвига прошло недели четыре, и я дорабатывала последние деньки перед отпуском, предвкушая поездку с милым на солнечный берег Черной Канавки, то бегая по магазинам в поисках купальника и шляпы, то лихорадочно достирывая последние джинсы. В понедельник из отпуска выходила Молли, а была среда предыдущей недели, когда начальница велела мне задержаться после работы.
За прошедшие тихие дни я успела успокоиться. Администрация меня как-никак ободрила, жизнь вошла в свою колею, и синие пальцы стали забываться. Поэтому я ни о чем не думала и не подозревала, когда Сивилла, сидя напротив меня с очками на носу, долго перебирала какие-то бумажки. Потом она подняла голову, став удивительно похожа на своего мопса, и сказала:
- Так, Прозерпина. Я должна тебя огорчить, но на тебя заведено уголовное дело.
И видя мой явно непонимающий вид, добавила:
- По делу о хищении собственности на рабочем месте. Как ты понимаешь, о дальнейшей твоей работе у нас и речи быть не может. Поскольку наше дело связано с материальной ответственностью, а люди под следствием не относятся к материально ответственным лицам.
Видимо, я окаменела, поскольку начальница снизошла до объяснений.
- Видишь ли, девочка, сколько веревочке ни виться, все равно узелок завяжется. Мы следили за тобой сейчас и ничего не уследили. Но вскрылись предыдущие недостачи. Может быть, и не такие серьезные, но растрата Флегетона подвела под твоими действиями черту. Конечно, чистосердечное признание облегчает, но тем не менее, за тобой числится недостачи на несколько тысяч. Все запротоколировано. Будет следствие, но и так ясно, что кроме тебя никто не мог руку к этим хищениям приложить. Поэтому не делай такой утлый вид, а думай, как и за что ты будешь отбывать. Тебе нужно написать заявление об уходе по собственному. Можно завтра...
Я молча взяла свою сумку, содрала с себя проклятый халат, швырнула его в угол и вышла, хлопнув дверью. Благо, рабочий день уже закончился.
Придя домой, я совершенно не понимала, что же мне делать дальше. Я в ажиотаже искала и не могла найти клочок бумаги с коммунальным адвокатом. Бросив это гиблое дело, упала на диван и расплакалась. "Идиотка! - клеймила я себя. - Как ты могла так влипнуть, как какой-то даун на завалинке!" Почему на завалинке, я не знала, но представляла тупо улыбающуюся морду, которую по макушке бьют чайником, возможно - с кипятком. Я валялась на диване без сил, почти утопнув в слезах и соплях, когда пришел мой милый Соня. Я бросилась к нему на грудь в совершеннейшей истерике. Он осторожно оторвал меня от атласного галстука в клеточку, усадил, принес Велопердину и воды, сел у моих ног, и когда я слегка затихла, выразил готовность послушать, в чем же дело. Задыхаясь от обиды, я пересказала ему суть. Пока рассказывала, соображала, как же Сивилла могла вычислить меня, когда я за полтора года работы только раза два брала неучетный Велопердин, Карбонатку и один раз попросила у нее пачку Попугаина от головной боли, которую она и дала без звука. Все это было очень давно, ну может еще что когда по мелочи, типа бинтика или спиртика. А последние месяца три до этого пятничного случая, я и вовсе ничего не брала, потому как, слава богу, здорова, как корова... И откуда взялись эти тысячи? Дело не в них самих, потому как я всегда займу и перезайму, чтобы отдать, благо есть у кого. Но не мог банальный Велопердин столько стоить. Тут-то собака и порылась, как говорят классики нашего бизнеса.
Соня выслушал меня, сочувственно потрепал по голове и сказал, утешительно, чтобы я не плакала, если что - он набьет Сивилле, а в особенности Даготову, морду, после чего распустил свой пресловутый галстук и спросил:
- А что у нас нынче на ужин?
Я так и взвилась со стула с криком:
- Ты что, не понимаешь, что дело пахнет прокуратурой?! Если докажут эти кражи, то меня посадят! А за что?! Вообще ни за что! А тебе только жрать подавай, а до меня вообще дела нету!
Самсон ответил, что пока-то меня не посадили, а лучшее средство для успокоения - приготовление ужина. Кроме того, как и куда меня могут посадить, если я чиста, как ангел. Поэтому они ничего не докажут и терять аппетит повода нет. Ну, а если я виновата, то по-крайней мере последние деньки на свободе лучше хорошо поесть, а то на тюремных сухарях очень быстро наживается язва желудка и после освобождения есть не сможешь вообще. Услышав все это, я вновь заревела белугой, а Сонька пожал плечами и пошел жарить яичницу на двоих.
Когда мы слопали ужин, запив его холодным квасом, мне слегка полегчало, и я даже оценила шутку юмора. Но вместе с тем ясно осознала, что свои проблемы придется мне решать самой. Никто никуда за меня ходить и просить не будет и тем более - в тюрягу не сядет. Так что нужно включать мозги на всю катушку. Для начала я поцеловала милого с искренней благодарностью, про себя думая, действительно ли я хочу за него замуж. И тут вспомнила про отпуск. Меня прям окатило жаром. Я крадучись обняла Соньку, который уже пристраивался за компьютером, сзади за плечи и спросила его как можно спокойнее:
- Ну что, милый, с билетами?
Он обернулся:
- Я уже купил билеты на пятницу, как и договаривались.
- А мне теперь, думаешь, можно ехать?
Самсон поморщился и сказал:
- Ты же знаешь, что я не могу откладывать поездку, у меня каникулы всего-то две недели. Поэтому ты пока занимайся своими делами, тем более, если ты действительно уволишься, то времени отдохнуть у тебя будет предостаточно. Ну и судебные дела нельзя пускать на самотек. Хотя не знаю, что ты сможешь сама там доказать. Надо обращаться к адвокату. А билет твой сдадим.
- А как же обещанный мордобой?
Он усмехнулся, врубил любимый "Друм", надел наушники и сказал:
- Это шутка. Если узнаю про Даготова, то физиономию начищу тебе. Но это можно и после отпуска. Адресок адвоката спроси у мамы,- отвернулся и отключился.
Знал ли этот самовлюбленный дурак, что слова бьют больнее, чем кулак? Не помню момента, чтобы меня унизили сильнее. Я уже некоторое последнее время сомневалась, но сейчас все стало очевидно. Какая там любовь-морковь - только удобство. С мамочкой его мне говорить было не о чем, потому как с ней мы не разговаривали вообще. Она не воспринимала меня, как человека, а только как проститутку, желающую окрутить ее драгоценного сыночка. Задумчиво высморкавшись, пошла я на кухню мыть посуду. Ему наплевать, а нам - растереть.
С утра проснувшись я лениво валялась и размышляла, что же делать - идти на работу, или нет -, когда раздался звонок. Звонила Сивилла. Она сказала, что главный врач распорядился, чтобы я доработала до отпуска, поскольку отпускные мне уже выписали и не в моих интересах их терять, так что она позволит доработать мне два дня до отпуска под своим присмотром. Я хотела послать ее на три буквы, но потом сдержалась, прикинув, что отпускные мне никак не помешают, так как услуги адвоката должны стоить изрядно. Пришлось собираться и тащиться на работу в полуразобраном виде.
Я хотела сходить еще раз к главному, но он пришел сам, прямо с утра. Зайдя к нам в комнату, он осмотрелся кругом, открыл для чего-то и закрыл холодильник, постучал пальцем по сейфу и потом все же сказал:
-Так-то вот, Овцова, бывает в жизни. Помаленьку таскаешь себе с работы, думаешь, что никто не замечает, что с паршивой овцы (извини) хоть таблетку взять, компенсируя мизерную зарплату. А ведь все на карандаше. И вот, когда ты уже нагло решила подзаработать денег на ценном препарате, чаша терпения переполняется, и все тайное вылезает наружу.
Но я пришел тебе не лекции читать, а хочу сказать, что ошибки хоть и велики, но при должном раскаяньи, их можно исправить и оплатить. После того, как закончится суд, я тебя приму обратно на работу. Даже если твоя вина будет доказана и ты понесешь заслуженное наказание, я обещаю тебе свою помощь в трудоустройстве. Кстати, у меня есть знакомые в первом хосписе, так что, если захочешь, я тебе дам протекцию.
- Не пугайся, - прибавил он, глядя на меня внимательно.- Но знай, что тайна всегда становится былью.
А Вас, Сивилла Матвевна, я попрошу дать в суде объективно-положительную характеристику Вашей молодой сотрудницы. Может быть, все же она и невиновна...- проговорил он уже значительно тише и вышел восвояси.
Растрепанные чувства мои не приняли эту поддержку, но по крайней мере, стало ясно, что Филарет не будет меня укокошивать. День тянулся и тянулся, у меня после вчерашнего был дикий насморк, и я демонстративно пошла в обед в аптеку напротив и купила себе капель в нос. Оказалось, они и не слишком дорогие...
Наконец день кончился, и я потащилась домой. Меньше всего мне бы хотелось сейчас встречаться с Самсоном. Вопрос насчет дальнейшей совместной жизни я оставила открытым, но видеть его не хотела до тошноты. Он будет собирать и укладывать вещи в дорогу, а я, как придурок, лежать носом к стене и делать вид, что сплю, чтобы отвращение, которое ясно написано на моем лице, не привело к разборкам. Я уныло брела в ненавистную квартирку, когда меня осенило. По субботам я всегда ездила поливать цветочки у предков в квартире и к бабульке заходила, проведывала ее. Туда-то я и решила сбежать сегодня, подальше от милого. А в выходные можно будет отдохнуть и подумать о жизни всерьез.
На родительской квартире не было ничего нового, кроме содержимого почтового ящика. Когдя я его открыла, мне в руки впорхнули две синеватые бумажонки - повестки к следователю и в суд. Первым движением было - разорвать в клочки. Но потом, глубоко вздохнув, я взяла их двумя пальцами и с выражением лица, подсмотренным у Сивиллы, дошла до квартиры, села за стол и расправила их перед собой. В одной из них сообщалось, что Овцова П.В. приглашается в Мытный народный суд в качестве ответчицы по делу №4546-05\Г такого-то числа в такое-то время. Время это наступало во вторник через неделю. На обороте мелким шрифтом шли угрозы репрессий при попытке уклониться от повинности. На второй бумажке было приглашение к следователю Иванову И.И. для беседы с адресом и часами работы. Внизу, опять же мелко, обещались санкции при неявке.
Разглядев все эти буковки, я села и пригорюнилась. Плакать мне не хотелось, думать тоже. Напиться бы, но почему-то тоже не хотелось. И тут раздался телефонный звонок. Я сначала не хотела брать трубку в пустой квартире, но потом решила, что бегать от суда и следствия бессмысленно.
- Алло?
На том конце провода раздался басовитый кашель и шумно дыша в трубку сказали:
- Гав!!
Тут же раздался громкий шлепок, визг и приятный незнакомый баритон проворковал:
- Это Прозерпина? Не отпирайтесь, я по голосу слышу, что это ВЫ!
Пришлось согласиться. Он продолжал:
- Позвольте пригласить Вас в гости. Я так давно Вас жду, что и спать перестал и пить и есть...
Он хотел было продолжить, но тут раздался грохот падения, визг, пара нецензурных выражений - и связь прервалась.
Что это было, я не поняла, но во избежание тут же отключила телефон. Посидев тупо с полчаса, приняла ванную и легла спать.
На следующий день я приехала на работу даже раньше обычного. Сивка, если и была удивлена, то не слишком. Народу было мало, работы тоже, и к 4 часам дня я закончила абсолютно все свои дела. Сивилла подошла ко мне и сказала непривычно мягко:
- Прозерпина. Твоя работа здесь закончена, тебе осталось только написать заявление об уходе и ты можешь быть свободна. Очень жаль, что ты не оправдала нашего доверия, но я искренне надеюсь, что в другом месте с другими людьми у тебя все будет по-другому. Желаю тебе хорошо отдохнуть и за это время все обдумать и раскаяться в своих неправильных поступках. До встречи в зале суда.
Вид у нее был такой, что она вот-вот прослезится. Ну что же. Оставалось только достойно ответить ей. Я встала, собралась с духом и выпалила прямо в ханжескую рожу:
- А я не собираюсь писать никакого заявления, потому что на отпуск я уже писала, а уходить из аптеки не буду. Мое дело правое - воровать я не воровала, а что помощь оказала, так за это благодарить надо. И уволить вы меня не имеете права, по крайней мере - до решения суда. Поэтому ждите, Сивилла Матвевна, после отпуска я вернусь, и мы еще поработаем вместе.
Начальница побагровела, и я испугалась, что она сейчас взорвется. Но она только зашипела:
- А ну пошла вон, овца паршивая!..
Я не торопясь взяла сумку и вышла с гордо поднятой головой.
Придя домой, я с наслаждением шваркнула вещи в угол, скинула босоножки и босиком протопала на кухню. По пустоте жилища я поняла, что Самсон уехал. На кухонном столе стоял букетик веселеньких гербер и под ним лежала бумажка с сердечком со стрелою, незамедлительно полетевшая в помойку вместе с цветами. Выяснилось, что помойка не была вынесена с позавчера. Я чертыхнулась, выставила ее за дверь, вынула из стирмашины постиранное тоже позавчера белье. Что-то озарило меня, и я выудила из заднего кармана выстиранных джинсов бумажку, на которой был выстиранный телефон коммунального адвоката. Вздохнув, я выкинула и ее. И тут раздался телефонный звонок.
Самсон сегодня не звонил, а прислал смс-ку с ушастым кроликом в галстуке с цветочками в одной руке и, кажется, презервативом в другой. Может быть, это был цилиндр. Кто бы еще мог мне звонить по городскому на эту квартиру, я не могла представить и решила трубку не брать. Но звонили настойчиво и на исходе третьей минуты я-таки ее сняла.
- Алло, я слушаю.
- Это Прозерпина ?
- Да. А это кто?
- Это Самсонова мама.
Повисла пауза. Потом мамашка торопливо заговорила, явно опасаясь, что я ляпну трубку обратно:
- Самсон мне рассказал о Ваших проблемах.
Скажу честно, я не сдержалась и выругалась. Далила запела еще быстрее:
- Я Вас прекрасно понимаю, но попрошу выслушать еще минутку. Сомик просил дать Вам телефон адвоката. Запишите, его зовут Эфроим Натанович.
Я поначалу хотела нахамить, но удивившись расторопности Самсона, решила, что от меня не убудет написать бумажку - и написала.
Далила продолжила еще умильней:
- Деточка, если я все правильно понимаю, Вы прилично влипли. Эфроим Натанович - прекрасный адвокат, но он берет очень дорого. Не хватит не только Вашей зарплаты, но и всех Ваших цацек (если их заложить в ломбард). Поэтому я предлагаю оплатить его услуги. В обмен, конечно, на содействие .
- Это на какое же?
- Вы знаете, Прозерпиночка, я не думаю, что очень удивлю Вас, сказав, что вы с Самсоном разные люди. Поэтому хотелось бы, чтобы Вы с пониманием отнеслись к моей просьбе отдать ключи от его квартиры. Думаю, так будет лучше для вас обоих.
- Так ты что же, купить меня хочешь? Даже не надейся, старая грымза, ничего из этого не выйдет! - заорала я и бросила трубку.
Я может и не собиралась жить с этим придурком, но плясать под дудку его мамашки не собиралась и подавно. "Все-таки нет у этих людей ни чести, ни совести, не то что у русских" - уныло размышляла я, прикидывая, не выкинуть ли мне телефон Натана Эфроимовича. Но поскольку других телефонов не было вообще, временно решила оставить.
После некоторой паузы я дозрела. Все выкинула из холодильника и отключила его. Вынесла помойку. Собрала немногочисленные свои шмотки - получилась увесистая сумка. Поборола искушение написать Самсону прощальную записку, положила связку ключей на телефонный столик в передней и от души хлопнула дверью, так что со стены посыпалась штукатурка. Спустившись, я решила поймать левака, что в ночи не так-то просто. Минут через 15 возле меня затормозил пыльный старый Форд, за рулем которого сидел хорошо знакомый всем Кондор. Он выглянул в окошко и сказал:
- Ты что, переезжаешь? Ну садись.
Я не очень понимала, как далеко мы с ним заедем, но села вместе с вещами на заднее сиденье. Даготов медленно тронулся. Я молчала. Минут через 10 он затормозил у ближайшей станции метро, обернулся ко мне, погладил приятно теплой рукой по голой коленке и сказал:
- Мне очень жаль, что у нас с тобой не получилась текила. Твоя заведующая рассказала мне о том, что ты не хочешь писать заявление об уходе. Зря. Все равно придется, только по статье. Ты же у нас не первая и, боюсь, что не последняя. Глядя на тебя, никогда бы не подумал плохо. Только колоссальный опыт помогает Сивилле выводить воришек на чистую воду. Ну пока, отдыхай, в суде встретимся.
Мне ничего не оставалось, как освободить салон.
Даготов давно уехал, а я все стояла рядом со своими вещами. Такая безысходность вдруг навалилась на меня. Мне померещилось, что я за полтора года своей работы и взаправду разворовала всю аптеку, что синего мужика не было вовсе и это просто мой личный бред, что вскоре меня постигнет заслуженное наказание в виде лишения свободы лет на пять, и что я точно не смогу ничего даже сказать в свою защиту. Но при всем том садиться в тюрьму не хотелось. Выхода виделось два - или бежать на край света, или топиться. И именно в этот момент зазвонил телефон.
Услышав курлыканье мобильника в кармане, я обрадовалась, ибо он отвлек меня от мрачных размышлений. Номер определился, был мне незнаком, но что-то смутно напоминал. Решив, что это кто-то из случайных знакомых, я сбросила звонок. Как ни странно, этот звонок подвиг меня на действия, довольно простые и осмысленные.
Я лет сто не была у родителей и редко думала о них. В начале весны они уехали на дачу, а мы с Сонькой сняли квартиру. Они мне звонили сами: или с работы, или на два слова по большой необходимости с мобильного. Но сейчас, в момент сокрушающего одиночества, я вспомнила матушкины духи и батины усы и поняла, что жуть как соскучилась по ним. Кроме того, этим людям можно рассказать все без утайки. Глянув на часы, я решила, что как раз успеваю на последнюю электричку. Забежав на вокзале в суточный ларек, я купила пива, конфет, сосисок для Буса, загрузилась в поезд и поехала, размышляя, что скажет мама по поводу позднего приезда.
Через час я вышла на нашей станции, вдохнула полной грудью аромат цветущего шиповника и почувствовала, как успокаиваюсь и просыпаюсь. Я ведь чуть не проспала свою остановку. Только звук пришедшей смс-ки разбудил меня. Текст был такой: "Уважаемая Прозерпина! Вам пора обратиться ко мне за помощью. Позвоните по этому телефону в любое время. Дальше не будет лучше. Ваш адвокат." Пешая прогулка в два километра с тяжелой сумкой через плечо взбодрила меня окончательно.
При входе на участок у меня, как всегда, скрипнула калитка. И пегий наш Глобус кинулся было с громким лаем, но тут же завизжал от восторга и, дико юля и извиваясь, пополз ко мне на брюхе.
- Ну что, старый, совсем нюх потерял?! - грозно спросила я, поднося кулак к его носу. Он, вне себя от радости, подвывал, мол, да, да, совсем, совсем, и при этом все пытался дотянуться и лизнуть меня в губы.
- Тьфу, дурак, - сплюнула я, когда у него получилось, и почесала пса за ухом. Он, заливаясь от счастья, поскакал в летнюю кухню, откуда мне навстречу поднялась матушка, щурясь и пугливо вглядываясь. Я подбежала к ней, обняла. Она отстранилась и спросила напряженно:
- Прусечка, что случилось? Что-нибудь с Самсоном? С бабушкой?
- С ним тоже,- ответила я, рассеянно почесывая умолкшего наконец Глобуса.- А от бабули привет. Мамуля, это целая история. А еще я зверски голодна. И почему вы еще не спите?
- Идет борьба за урожай! - с пафосом воскликнула мать.- А вот почему ты так поздно ездишь в электричке? Там же разгул преступности!
- Соскучилась,- ответила я, глупо улыбаясь во весь рот.
Мама засуетилась, велела мне идти умываться с дороги, а сама подхватила тазик с клубникой и побежала домой, крича на ходу:
- Валя, Валя, дочка приехала!
Папаня мой, как дремучий медведь, вылез из сарая с пассатижами и монтировкой в руках, тут же бросил их в траву, сжал меня за плечи, не касаясь измазанными кистями и дунул в ухо, как всегда при встрече.
- Ну что, шнурочек, как твой узелочек?- спросила я по заведенной традиции.
- Морской двойной кнехт перевязываем на бантик,- ответил папашка улыбаясь и щекотя меня усами.
- Давайте скорее за стол!- крикнула мамуля,- а то еда простынет.
И мы с отцом пошли за стол, а вокруг прыгал и лизался старый добрый Бусяра...
Глубокой ночью я вдруг проснулась. В родительском доме все было тихо, за стенкой похрапывал отец. В открытом окне ущербный месяц склонялся к рассвету. Тишину нарушала только далекая поступь товарняка. Но вот и он прошел, запахло болотной таволгой. Я поняла, что уже не засну. Наконец-то события последних дней сплелись в моей голове воедино. За это спасибо родителям, в особенности отцу. Ну и маме, как катализатору процесса. Говоря химическим языком (а у нас дома все химики), реакция пошла, но кристаллизация требует времени - терпение нужно. Все сошлось, а терпеть ужасно трудно...
(Продолжение следует)