Николай Давыдов. Ты русский или настоящий?
Литературная студия «Пробел» скоро отметит год. Несмотря на такой короткий срок, вокруг студии сформировался кружок авторов, которые ставят перед собой серьёзные цели и не боятся публичного обсуждения своего творчества в узком кругу тех, кому уже привыкли доверять. Настала пора более подробно представить тех, кто, на мой взгляд, уже имеет право называться поэтом. На последнее заседание студии свою подборку представил Николай Давыдов. Около двух часов длился разговор вокруг этой рукописи. Автор получил много материала для дальнейшей работы над словом. Хотя сама рукопись, по моему мнению, уже и теперь выглядит достойно и заслуживает внимания читателей.
НИКОЛАЙ ДАВЫДОВ
ИСХОДНАЯ ПОЗИЦИЯ ПЕЧАЛИ
* * *
I.
- Семёнович, поехали! - кричали
гуцулочки, усевшись на борта;
тогда мой дед шофёр бряцал ключами,
и с предом выходил из-за бурта:
- Ну шо, бабьё, гоните паспорта!
- А шиш тебе не выгнать, сивый мерин!?
И пред давился «Примой» - чисто лох.
- Отож, не доставай, раз не уверен!
- Вези их, Коля, нахер! Видит бог,
мне в пору выливать переполох.
И он повёз, да так, зараза, ловко,
как будто их и не было; а пред
сгорел на воровстве, словил условку,
ушёл в запой и через пару лет
на мотоцикле вылетел в кювет.
II.
В обед, на остюки набросив китель,
мы к трактористам падали, в тенёк.
- Твой дед - шофёр, а не простой водитель,
ты понимаешь разницу, сынок?
И я кивал, хотя и невдомёк.
Я всё равно быстрей дошёл до сути,
чем эти, пропитые на ухнарь,
толчёные в пылище и мазуте,
чертополохи комбайнёрских харь.
- Коль, в бардачке - стопарик и сухарь.
Охотники, в натуре, на привале -
пейзаж колхозной жизни, вид с торца.
Чем бог послал, поляну накрывали,
и дед кряхтел в кулак, сойдя с лица,
цыгаркой закусив стакан сырца.
III.
Когда придёт пора и нам прощаться
ни февралей не хватит, ни чернил.
Я вспомню про умышленное счастье,
которое Господь мне причинил.
Отца - он был со мной не очень мил.
Я вспомню неумышленное горе,
случавшееся как исподтишка,
и надпись у отряда на заборе:
три слова, неуместных для стишка;
моё село, и деда, и гуцулок,
и приглушённый гул грузовика,
и фонаря негаснущий окурок
под чёрным небосводом каблука,
и сизые, как время, облака.
* * *
Знать, родился и вырос в рубахе,
то есть, с миру по нитке - голяк.
Остановка "Большие Кульбаки" -
будто отчим прокашлял в кулак.
Чередой пролетают маршрутки -
от себя ли пускаться в бега?
Догорят тополей самокрутки,
и повалят, как пепел, снега.
Но пока только иней в овраге,
полстакана нецеженной браги,
подмороженный тёрен с куста.
Клином клин вышибает утиный
над расхристанной паутиной,
и пастушья сумка - пуста.
* * *
Постой, постой, не скорый поезд -
троллейбус, рвущий провода.
Национальность - это помесь
патриотизма и стыда.
Что ни скажи - всё мимо кассы,
и вообще - за упокой.
Вон те - нерусские, в Черкассы,
а эти - русские, в Джанкой.
Хрипит диспетчер, для проформы -
ни слова в жуткой трескотне.
Взлетают голуби с платформы
и вязнут в облачном сукне.
Ты русский или настоящий?
Как подобает, приглашай:
оставь надежду, всяк входящий,
и выходящий - не плошай.
Их есть у нас: надежд и пашен,
вагонов, сброшенных в кювет.
Езжай. Езжай, короче. Нашим -
привет.
Читать всю рукопись на Литературной Белгородчине
Страница студии «Пробел» на ЛБ