Вместо отчета про "Город без Дверей"
Отчет я, наверное, не потяну. А вот небольшую историю, посвященную тем, кто был на игре мне друзьями и братьями, сделаю. Ребята, это про вас.
Грегори Борро подъехал к дому родителей на закате, когда огромное солнце на западе уже касалось горизонта, погружаясь в море. Грегори остановил машину перед воротами, на обрыве и вышел покурить, прежде чем войти на то, что его отец, Чезаре Борро, гордо именовал «территорией рода Борро». Грегори в очередной раз подивился тому, какую странную и эклектичную махину выстроил когда-то его родитель. Больше всего дом походил на гору картонных коробок - нагромождение отдельных кубических объемов, соединенных переходами, галереями и лестницами. Мать Грегори, Анна Лукреция, не ругала отца за то, как выстроен дом, хотя явно не любила то, как он выглядит.
Грегори закурил, глядя на море. Далеко внизу, под обрывом, море облизывал берег, ведя вечную борьбу против суши. Слева берег был более пологим, превращенным в несколько террас, засаженных виноградом. Там, как знал Грегори, есть спуск к самому берегу. Отец безумно обожал море, в этом было что-то странное. Впрочем, родители оба были странными людьми. Они, как и вся община, из которой происходил Грегори, приехали откуда-то очень издалека. Карты после Катастрофы были не очень надежны, и на них не было нанесено то место, которое родители именовали иногда «Городом» (именно так, с большой буквы), иногда «Дитом», а иногда «адом». Грегори знал, что где-то там, в «Городе» у него есть сестра, намного старше его, Лукреция Анна, но родители не любили о ней рассказывать. Всё, что напоминало о ней - карандашный портрет, сделанный матерью во время одной из периодических ссор с отцом.
На стене было много таких портретов. Как понимал Грегори, это были друзья семьи Борро, с которыми оба Борро общались до переезда. Грегори не знал, почему мать рисовала сама, вместо того, чтобы повесить фотографии. Но знал, что отец очень тоскует по тем людям, да и мать нет-нет, да и пополняла стену очередной зарисовкой. Пять портретов висели в центре. Портрет сестры. Слева - двое, кого родители называли Грегом и Мартой. Видимо, Грегори и его младшую сестру, Марту, назвали в честь них. Двоих других звали Карлосом и Гретой. С портретов взирали суровые люди, прошедшие много испытаний. Мать была не очень хорошим художником, но тут, похоже, её рукой водил сам Единый.
Мать в общине уважали и любили. Отца уважали, но не любили. К Чезаре Борро приходили, когда надо было договориться с судьёй и мытарем, или откупиться от очередной блажи карабинеров, или выправить бумаги для общинника, желавшего поехать в город учиться. В остальное время к нему заходило лишь двое приятелей, таких же стариков, как он сам. Грегори помнил их только по прозвищам - Ломбард и Проповедник. Они порой проводили вечера за игрой в домино и дегустацией домашнего вина, сделанного отцом из собственного винограда. Но главной их общей страстью была Машина, располагавшаяся в подвале, которую отец начал делать лет пятнадцать назад.
Сам Грегори по образованию был Инженером и видел в своей жизни множество Машин. Сейчас его заботам был поручен Дирижабль, огромный летательный аппарат, доставлявший грузы по всему побережью и к дальним островам. Все Машины были сложны и прекрасны, но Машина отца, разумеется, намного меньшая, нежели те, с которыми работал Грегори, была сложна и безумна. Сам Чезаре и его приятели называли её «Связь». Это было единственное увлечение отца, к которому мать относилась с одобрением. Чезаре тратил немалую долю своего дохода на новые детали. Проповедник (кажется, его звали Джошуа) бесконечно паял и перепаивал схему. Когда очередной цикл работы над Машиной заканчивался, Ломбард садился в кресло перед пультом управления, закрывал глаза и именно так, с закрытыми глазами, начинал крутить настройки, словно пытаясь поймать случайную радиостанцию. Это никогда не получалось, но старики не переставали работать. Кроме того, это было единственное, что сближало отца с матерью до того состояния, что можно было поверить: эти люди когда-то любили и, возможно, сейчас любят друг друга.
…Грегори не спеша, со вкусом докурил. Далеко в море засветились огоньки сейнеров - воды перед этим побережьем кишели рыбой. Два Сухогруза уходили к северу, один время от времени менял курс и скорость. Похоже, его Машина была еще неопытна и не умела держаться оптимальной в этих водах программы движения. Грегори запер автомобиль, чтобы не искушать местных мальчишек, и вошел, наконец, в ворота усадьбы. К дому вела небольшая аллея, по краям которой росли деревья, сажавшиеся каждый год на священный праздник. И отец, и мать были очень верующими людьми, отец даже числился знатоком Писаний и иногда помогал толковать их молодому проповеднику из общинного храма. Мать же с гордостью рассказывала, что то Древо Жизни, которое росло в центре поселка общины, когда-то, сразу после переезда, посадила она. Справа от аллеи была небольшая полянка, где Грегори и Марта играли в детстве. Там высились качели и сейчас на них кто-то сидел. Грегори решил, что это отец, и подошел к качелям, чтобы поздороваться.
Но это был не отец. На качелях сидел пожилой благообразный мужчина со скучным, хотя и располагающим к себе лицом. Выбивались лишь глаза. Казалось, что это глаза мертвеца, видевшие все ужасы мира. Второй стоял сзади, и походил на ворона - черные волосы, черные живые глаза, черный дорогой костюм. Они тихо переговаривались и замолчали, увидев подошедшего к ним Грегори. Тот положил руку в карман, нащупывая пружинный нож, подарок матери, и обратился к незнакомцам:
- Кто вы, и что вам здесь надо?
Тот, что сидел, медленно поднял вверх обе ладони в извечном знаке мира, и ответил приятным, хорошо поставленным голосом проповедника или врача:
- Добрый вечер, Грегори. Не надо нас опасаться. Мы… Скажем так, мы хорошо знаем ваших родителей. Еще с тех времен, когда они жили в Городе.
Второй, которого Грегори мысленно назвал Чёрным, хихикнул сзади:
- Орми, скажи ему, пусть уберет руку с ножа, который у него в кармане. Тут уже темновато, не дай Отец, я решу, что он мне угрожает, и тогда я этот ножик забью ему в…
Первый поморщился:
- Ариман, помолчи, а? И оставь свои угрозы, - затем снова перевел беседу на Грегори. - Мы хотели бы помочь вашему отцу в его начинании. Мы знаем, что он уже много лет работает над некоей Машиной… И готовы посодействовать.
Услышав имя из Писаний, Грегори напрягся. Ариман? Темная сторона Единого? Кто же называет так детей? Осведомленность незваных гостей тоже пугала. Второй, названный Ариманом, обошел качели и встал слева от Грегори. В его голосе царила какая-то странная смесь издевки и уныния:
- Брат, и ты, и Отец сентиментальны. И слишком любите много говорить, - потом тоже перевел разговор на Грегори. - Твой папаша и его собутыльники будут биться над своим аппаратом до нового перерождения. Потому что безрукие от природы. Особенно твой папаша, кровать ему стекловатой. Но мой отец и этот скучный олень на качелях, Ормузд, почему-то решили, что хотят помочь роду Борро. Не тебе. Твоим чудилам-родителям. На, держи.
Черный протянул руку. В ней была пачка самых обычных схем Машины. Грегори взял их. Это походило на аппарат отца. В общем-то, схема практически совпадала… Но были и отличия, и Грегори понимал, что найти их методом ненаучного тыка, практиковавшегося отцом и его друзьями, будет практически невероятно. Черный улыбнулся и исчез. Человек с глазами мертвеца встал с качелей.
- Простите моего брата, Грегори. Увы, у него не самый лучший характер. И мы ладим с ним не так хорошо, как вы с Мартой. Переделайте Машину по этой схеме. Незаметно. Порадуйте старика. Большая просьба: не надо рассказывать о нашей встрече. У Чезаре слабое сердце, оно может не выдержать… Такой радости. Пусть это будет подарком.
После чего собеседник Грегори тоже растаял в уже прохладном воздухе сумерек. Грегори некоторое время ошарашено молчал. Потом положил схемы в нагрудный карман пиджака и пошел к дому.
Дверь открыла мать. Молча обняла, провела в столовую. На столе стоял нехитрый деревенский ужин. И отец, и мать были лакомками, но почему-то стыдились этого. На вопрос об отце мотнула головой в сторону спальни. Над Машиной отец и его друзья работали по ночам. Значит, сегодня как раз такая ночь, и пожилой Чезаре отсыпается, набираясь сил… Совпадение? Нет, не совпадение. Грегори поел, поболтал немного с матерью о Марте и общих знакомых. Когда она ушла на кухню по каким-то извечным женским кухонным делам, Грегори вышел из столовой и спустился к Машине отца. Да, вот эти места на схеме. Заменить тут, тут и тут. Немного подкрутить тут. Грегори торопливо проделал нужные манипуляции. Затем вернулся в столовую.
Проснувшийся отец улыбался, жал руку и много говорил. Грегори знал, что это знак того, что Чезаре что-то гложет. Наверное, опять ссорились с матерью. В этом тоже была какая-то мрачная загадка из прошлого, но ни Грегори, ни Марта не знали её разгадки. Через час появились гости - Проповедник и Ломбард. Они немного посидели за столом, выпили немного вина под сыр, принесенный Проповедником, и пошли в подвал к Машине. Грегори пошел за ними, ведомый любопытством.
Все было как обычно - Ломбард сел в кресло и начал крутить настройки. Но скоро что-то неуловимо изменилось: на лице Ломбарда появилось выражение гончей, взявшей след. Он оживленно, что-то шепча сам про себя, вертел верньеры. Его азарт передался отцу и Проповеднику. Последний следил за индикаторами Машины, и на его старом лице отражались разноцветные огоньки. Отец просто стоял за спиной, глядя на друзей. Напряжение разорвал крик Ломбарда:
- Есть! Единый мне свидетель, есть!
Отец и Проповедник подскочили к креслу. Некоторое время оживившиеся не по годам старики сыпали незнакомыми даже имевшему первоклассное образование Грегори терминами и именами. Но конец общения он понял. Ломбард спросил у отца: «Грегори? Или Карлос?». Отец посмотрел на стоявшего за их спинами Грегори. Последнему, возможно, показалось, но глаза Чезаре Борро как-то странно блестели, словно в них застыли слезы. Отец улыбнулся сыну и ответил Ломбарду лишь: «Второй номер». Проповедник согласно кивнул, отец сказал «Я сейчас». Затем выбежал из комнаты и вернулся с матерью. На лице матери обозначилось напряжение, и её глаза тоже как-то странно блестели.
Ломбард встал со стула и протянул отцу большие наушники с микрофоном. Отец сел и на секунду застыл. Затем щелкнул большим черным переключателем. Напряжение, казалось, сейчас начнет бить молниями в сгустившемся воздухе подвала. Все молчали. Мать украдкой вытирала слезы. И даже Грегори почувствовал ком в горле. Лампы притухли - похоже, в данный момент Машина жрала энергию за половину поселка. Сейчас должно было произойти что-то важное, крайне важное для всех. Наконец отец откашлялся, щелкнул вторым выключателем и заговорил в микрофон:
- Карлос! Карлос де Сиерра! Ты слышишь меня, старый черт?
Затем прислушался. И вновь тишину разорвал крик, теперь уже Чезаре:
- Да, да! Он слышит! Он отвечает!
Ломбард сиял улыбкой. Проповедник изображал руками что-то вроде взрыва салюта. Мать молча подошла к отцу и положила ему руку на плечо. Глаза Чезаре сияли. Грегори поднялся наверх, ему не хотелось мешать радости стариков. Он вышел на крыльцо. В саду, там, где стояли качели, светился огонек сигареты. Обладатель глаз мертвеца, похоже, ждал завершения опыта и выжидательно смотрел на Грегори. Тот, догадавшись о сути взгляда, утвердительно кивнул. Его визави улыбнулся не идущей скучному лицу улыбкой ребенка и уже привычно растаял в воздухе. Из дома доносили радостные голоса родителей и их друзей. Вдали, над ночным морем, которое так любил Чезаре Борро, восходил тоненький серп месяца, суля всему какое-то новое начало.
Грегори Борро подъехал к дому родителей на закате, когда огромное солнце на западе уже касалось горизонта, погружаясь в море. Грегори остановил машину перед воротами, на обрыве и вышел покурить, прежде чем войти на то, что его отец, Чезаре Борро, гордо именовал «территорией рода Борро». Грегори в очередной раз подивился тому, какую странную и эклектичную махину выстроил когда-то его родитель. Больше всего дом походил на гору картонных коробок - нагромождение отдельных кубических объемов, соединенных переходами, галереями и лестницами. Мать Грегори, Анна Лукреция, не ругала отца за то, как выстроен дом, хотя явно не любила то, как он выглядит.
Грегори закурил, глядя на море. Далеко внизу, под обрывом, море облизывал берег, ведя вечную борьбу против суши. Слева берег был более пологим, превращенным в несколько террас, засаженных виноградом. Там, как знал Грегори, есть спуск к самому берегу. Отец безумно обожал море, в этом было что-то странное. Впрочем, родители оба были странными людьми. Они, как и вся община, из которой происходил Грегори, приехали откуда-то очень издалека. Карты после Катастрофы были не очень надежны, и на них не было нанесено то место, которое родители именовали иногда «Городом» (именно так, с большой буквы), иногда «Дитом», а иногда «адом». Грегори знал, что где-то там, в «Городе» у него есть сестра, намного старше его, Лукреция Анна, но родители не любили о ней рассказывать. Всё, что напоминало о ней - карандашный портрет, сделанный матерью во время одной из периодических ссор с отцом.
На стене было много таких портретов. Как понимал Грегори, это были друзья семьи Борро, с которыми оба Борро общались до переезда. Грегори не знал, почему мать рисовала сама, вместо того, чтобы повесить фотографии. Но знал, что отец очень тоскует по тем людям, да и мать нет-нет, да и пополняла стену очередной зарисовкой. Пять портретов висели в центре. Портрет сестры. Слева - двое, кого родители называли Грегом и Мартой. Видимо, Грегори и его младшую сестру, Марту, назвали в честь них. Двоих других звали Карлосом и Гретой. С портретов взирали суровые люди, прошедшие много испытаний. Мать была не очень хорошим художником, но тут, похоже, её рукой водил сам Единый.
Мать в общине уважали и любили. Отца уважали, но не любили. К Чезаре Борро приходили, когда надо было договориться с судьёй и мытарем, или откупиться от очередной блажи карабинеров, или выправить бумаги для общинника, желавшего поехать в город учиться. В остальное время к нему заходило лишь двое приятелей, таких же стариков, как он сам. Грегори помнил их только по прозвищам - Ломбард и Проповедник. Они порой проводили вечера за игрой в домино и дегустацией домашнего вина, сделанного отцом из собственного винограда. Но главной их общей страстью была Машина, располагавшаяся в подвале, которую отец начал делать лет пятнадцать назад.
Сам Грегори по образованию был Инженером и видел в своей жизни множество Машин. Сейчас его заботам был поручен Дирижабль, огромный летательный аппарат, доставлявший грузы по всему побережью и к дальним островам. Все Машины были сложны и прекрасны, но Машина отца, разумеется, намного меньшая, нежели те, с которыми работал Грегори, была сложна и безумна. Сам Чезаре и его приятели называли её «Связь». Это было единственное увлечение отца, к которому мать относилась с одобрением. Чезаре тратил немалую долю своего дохода на новые детали. Проповедник (кажется, его звали Джошуа) бесконечно паял и перепаивал схему. Когда очередной цикл работы над Машиной заканчивался, Ломбард садился в кресло перед пультом управления, закрывал глаза и именно так, с закрытыми глазами, начинал крутить настройки, словно пытаясь поймать случайную радиостанцию. Это никогда не получалось, но старики не переставали работать. Кроме того, это было единственное, что сближало отца с матерью до того состояния, что можно было поверить: эти люди когда-то любили и, возможно, сейчас любят друг друга.
…Грегори не спеша, со вкусом докурил. Далеко в море засветились огоньки сейнеров - воды перед этим побережьем кишели рыбой. Два Сухогруза уходили к северу, один время от времени менял курс и скорость. Похоже, его Машина была еще неопытна и не умела держаться оптимальной в этих водах программы движения. Грегори запер автомобиль, чтобы не искушать местных мальчишек, и вошел, наконец, в ворота усадьбы. К дому вела небольшая аллея, по краям которой росли деревья, сажавшиеся каждый год на священный праздник. И отец, и мать были очень верующими людьми, отец даже числился знатоком Писаний и иногда помогал толковать их молодому проповеднику из общинного храма. Мать же с гордостью рассказывала, что то Древо Жизни, которое росло в центре поселка общины, когда-то, сразу после переезда, посадила она. Справа от аллеи была небольшая полянка, где Грегори и Марта играли в детстве. Там высились качели и сейчас на них кто-то сидел. Грегори решил, что это отец, и подошел к качелям, чтобы поздороваться.
Но это был не отец. На качелях сидел пожилой благообразный мужчина со скучным, хотя и располагающим к себе лицом. Выбивались лишь глаза. Казалось, что это глаза мертвеца, видевшие все ужасы мира. Второй стоял сзади, и походил на ворона - черные волосы, черные живые глаза, черный дорогой костюм. Они тихо переговаривались и замолчали, увидев подошедшего к ним Грегори. Тот положил руку в карман, нащупывая пружинный нож, подарок матери, и обратился к незнакомцам:
- Кто вы, и что вам здесь надо?
Тот, что сидел, медленно поднял вверх обе ладони в извечном знаке мира, и ответил приятным, хорошо поставленным голосом проповедника или врача:
- Добрый вечер, Грегори. Не надо нас опасаться. Мы… Скажем так, мы хорошо знаем ваших родителей. Еще с тех времен, когда они жили в Городе.
Второй, которого Грегори мысленно назвал Чёрным, хихикнул сзади:
- Орми, скажи ему, пусть уберет руку с ножа, который у него в кармане. Тут уже темновато, не дай Отец, я решу, что он мне угрожает, и тогда я этот ножик забью ему в…
Первый поморщился:
- Ариман, помолчи, а? И оставь свои угрозы, - затем снова перевел беседу на Грегори. - Мы хотели бы помочь вашему отцу в его начинании. Мы знаем, что он уже много лет работает над некоей Машиной… И готовы посодействовать.
Услышав имя из Писаний, Грегори напрягся. Ариман? Темная сторона Единого? Кто же называет так детей? Осведомленность незваных гостей тоже пугала. Второй, названный Ариманом, обошел качели и встал слева от Грегори. В его голосе царила какая-то странная смесь издевки и уныния:
- Брат, и ты, и Отец сентиментальны. И слишком любите много говорить, - потом тоже перевел разговор на Грегори. - Твой папаша и его собутыльники будут биться над своим аппаратом до нового перерождения. Потому что безрукие от природы. Особенно твой папаша, кровать ему стекловатой. Но мой отец и этот скучный олень на качелях, Ормузд, почему-то решили, что хотят помочь роду Борро. Не тебе. Твоим чудилам-родителям. На, держи.
Черный протянул руку. В ней была пачка самых обычных схем Машины. Грегори взял их. Это походило на аппарат отца. В общем-то, схема практически совпадала… Но были и отличия, и Грегори понимал, что найти их методом ненаучного тыка, практиковавшегося отцом и его друзьями, будет практически невероятно. Черный улыбнулся и исчез. Человек с глазами мертвеца встал с качелей.
- Простите моего брата, Грегори. Увы, у него не самый лучший характер. И мы ладим с ним не так хорошо, как вы с Мартой. Переделайте Машину по этой схеме. Незаметно. Порадуйте старика. Большая просьба: не надо рассказывать о нашей встрече. У Чезаре слабое сердце, оно может не выдержать… Такой радости. Пусть это будет подарком.
После чего собеседник Грегори тоже растаял в уже прохладном воздухе сумерек. Грегори некоторое время ошарашено молчал. Потом положил схемы в нагрудный карман пиджака и пошел к дому.
Дверь открыла мать. Молча обняла, провела в столовую. На столе стоял нехитрый деревенский ужин. И отец, и мать были лакомками, но почему-то стыдились этого. На вопрос об отце мотнула головой в сторону спальни. Над Машиной отец и его друзья работали по ночам. Значит, сегодня как раз такая ночь, и пожилой Чезаре отсыпается, набираясь сил… Совпадение? Нет, не совпадение. Грегори поел, поболтал немного с матерью о Марте и общих знакомых. Когда она ушла на кухню по каким-то извечным женским кухонным делам, Грегори вышел из столовой и спустился к Машине отца. Да, вот эти места на схеме. Заменить тут, тут и тут. Немного подкрутить тут. Грегори торопливо проделал нужные манипуляции. Затем вернулся в столовую.
Проснувшийся отец улыбался, жал руку и много говорил. Грегори знал, что это знак того, что Чезаре что-то гложет. Наверное, опять ссорились с матерью. В этом тоже была какая-то мрачная загадка из прошлого, но ни Грегори, ни Марта не знали её разгадки. Через час появились гости - Проповедник и Ломбард. Они немного посидели за столом, выпили немного вина под сыр, принесенный Проповедником, и пошли в подвал к Машине. Грегори пошел за ними, ведомый любопытством.
Все было как обычно - Ломбард сел в кресло и начал крутить настройки. Но скоро что-то неуловимо изменилось: на лице Ломбарда появилось выражение гончей, взявшей след. Он оживленно, что-то шепча сам про себя, вертел верньеры. Его азарт передался отцу и Проповеднику. Последний следил за индикаторами Машины, и на его старом лице отражались разноцветные огоньки. Отец просто стоял за спиной, глядя на друзей. Напряжение разорвал крик Ломбарда:
- Есть! Единый мне свидетель, есть!
Отец и Проповедник подскочили к креслу. Некоторое время оживившиеся не по годам старики сыпали незнакомыми даже имевшему первоклассное образование Грегори терминами и именами. Но конец общения он понял. Ломбард спросил у отца: «Грегори? Или Карлос?». Отец посмотрел на стоявшего за их спинами Грегори. Последнему, возможно, показалось, но глаза Чезаре Борро как-то странно блестели, словно в них застыли слезы. Отец улыбнулся сыну и ответил Ломбарду лишь: «Второй номер». Проповедник согласно кивнул, отец сказал «Я сейчас». Затем выбежал из комнаты и вернулся с матерью. На лице матери обозначилось напряжение, и её глаза тоже как-то странно блестели.
Ломбард встал со стула и протянул отцу большие наушники с микрофоном. Отец сел и на секунду застыл. Затем щелкнул большим черным переключателем. Напряжение, казалось, сейчас начнет бить молниями в сгустившемся воздухе подвала. Все молчали. Мать украдкой вытирала слезы. И даже Грегори почувствовал ком в горле. Лампы притухли - похоже, в данный момент Машина жрала энергию за половину поселка. Сейчас должно было произойти что-то важное, крайне важное для всех. Наконец отец откашлялся, щелкнул вторым выключателем и заговорил в микрофон:
- Карлос! Карлос де Сиерра! Ты слышишь меня, старый черт?
Затем прислушался. И вновь тишину разорвал крик, теперь уже Чезаре:
- Да, да! Он слышит! Он отвечает!
Ломбард сиял улыбкой. Проповедник изображал руками что-то вроде взрыва салюта. Мать молча подошла к отцу и положила ему руку на плечо. Глаза Чезаре сияли. Грегори поднялся наверх, ему не хотелось мешать радости стариков. Он вышел на крыльцо. В саду, там, где стояли качели, светился огонек сигареты. Обладатель глаз мертвеца, похоже, ждал завершения опыта и выжидательно смотрел на Грегори. Тот, догадавшись о сути взгляда, утвердительно кивнул. Его визави улыбнулся не идущей скучному лицу улыбкой ребенка и уже привычно растаял в воздухе. Из дома доносили радостные голоса родителей и их друзей. Вдали, над ночным морем, которое так любил Чезаре Борро, восходил тоненький серп месяца, суля всему какое-то новое начало.