Памяти протоиерея Сергия Гаккеля
Многолетняя сотрудница ВВС Фаина Янова надеется издать книгу в память о.Сергия. Помещённые здесь статьи войдут в сборник.
Об отце Сергии Гаккеле я впервые услышал от моего старого приятеля священника Владимира Рожкова. С о.Владимиром мы познакомились ещё когда он был просто Володей, а потом подружились, когда он служил вторым священником в Алабино, где настоятелем был о.Александр Мень.
После смерти о.Всеволода Шпиллера о.Владимир был настоятелем храма свт. Николая в Кузнецах, по традиции, самого «интеллигентского» храма Москвы. Как-то после службы мы сидели с о.Владимиром на колокольне, где до того десятки раз мне доводилось сидеть с о.Всеволодом Шпиллером и о.Николаем Эшлиманом. Время от времени там бывал и ещё один «православный диссидент» - о.Андрей Сергеенко.
«Попробуй угодить на них на всех, - смеясь, говорил о.Владимир, - когда в храм ходят и всемирно известные музыканты, и писатели, и старорежимные бабушки, и простые москвички, которые знают, что они вот здесь, на своём коврике в углу, сорок лет стояли, а теперь какие-то мальчишки пришли и этот коврик куда-то отодвинули! Для бабульки это - мировое потрясение».
Отец Владимир подошёл к телефону, поговорил минут пять-семь и заговорил совсем другим тоном:
- Тут мне из Лондона о.Сергий Гаккель звонит. Просит дать интервью для ВВС. Я ему сказал, что у меня треба, не сразу даже сообразил - крестины или отпевание. Просил позвонить через полтора часа. Ты, отец, тут с Костюком посиди, никого больше не зовите. Костюк знает, где у меня что спрятано. Вдвоём, «тайно образующее». Я быстренько к Плеханову, спрошу, что и как говорить в интервью.
- Кто такой Плеханов, отче?
- Это уполномоченный Совета по делам религий по Москве. Он, говорят, полковник КГБ, умнейший мужик. Он меня курировал, когда я в Руссикуме учился. Я с ним недолго посоветуюсь и вернусь.
Мы встретились с о.Сергием года через полтора-два. Я рассказал ему, как о.Владимир давал интервью.
- Вы ведь, отец Сергий, сказали, что интервью берёте у протоиерея Владимира Рожкова, а его устами говорил полковник КГБ Алексей Плеханов.
Отец Сергий улыбнулся:
- Вы ошибаетесь, отец Георгий. Я брал интервью у настоятеля Никольского храма протоиерея Владимира Рожкова и его устами не говорил никто. Всё, что он говорил, говорил настоятель Никольского храма. Если он до этого беседовал с каким-то чиновником Совета по делам религий, это не имеет значения. Многие священники Московской Патриархии беседуют с чиновниками Совета по делам религий и с офицерами КГБ. Я тоже неоднократно с ними беседовал. У нас на ВВС существует правило, что к микрофону следует допускать всех без исключения, в том числе и тех, кто согласен сотрудничать с Советом по делам религий и с КГБ.
Потом мы несколько раз говорили с о.Сергием о тех или иных священниках Московской Патриархии, и у него всегда было одинаково благожелательное отношение ко всем без исключения. Он много раз повторял мне, что каждый человек имеет право идти своим путём. «Кто поставил нас, отец Георгий, судьями? Я, например, во многом не согласен с митрополитом Антонием, но мне трудно назвать человека, которого я чту так высоко, как митрополита Антония. Я знаю, что митрополит во многом не согласен со мной, но он - человек очень толерантный. Не случайно Господь сотворил этот мир таким многообразным. В нём имеет право на существование и лев, и шакал, и черепаха».
Несколько раз мне посчастливилось участвовать с о.Сергием в дискуссиях за круглым столом. Например, на конференции в Лондоне. И здесь был совсем другой человек. Это был, пожалуй, самый жёсткий и бескомпромиссный участник круглого стола. Он критиковал всех, в том числе и меня, за «политкорректность», за компромиссы, за нежелание говорить правду, за боязнь обидеть кого-то из участников дискуссии.
- Отец Георгий, - повторял он несколько раз, - мы, православные священники, обязаны осознавать, что мы живём после Освенцима и ГУЛАГа. Христианские догматы остаются неизменными уже более 18 веков, но христианство не остаётся неизменным. Формулируются новые каноны, к лику святых причисляются всё новые и новые члены Церкви.
Мы вышли на улицу.
- Отец Сергий, - сказал я, - почему Вы так жёстко критикуете меня и не критикуете о.Владимира Рожкова?
- Потому, что о.Владимир Рожков говорит честно, а Вы лукавите, стараетесь быть политкорректным. Отец Владимир имеет право ехать к любому полковнику, но этот полковник для него - просто референт. Отец Владимир выражает свои мысли независимо от Плеханова, Фурова или любого другого ГэБэшника, а Вы сегодня за круглым столом старались быть вежливым и угодить тем, кто Вас пригласил.
- Это не логично, отец Сергий, - возразил я.
- Я - православный священник, - ответил о.Сергий, - и никогда не стараюсь быть логичным. Во всяком случае, я не считаю логику абсолютным критерием. Логика - высший критерий для философов, их суждения не должны быть противоречивыми. Для меня абсолютным критерием всего, что я говорю и делаю, является Евангелие и весь корпус Нового Завета. Христианство противоречит логике, ибо оно выше логики, выше философии. Обычно слова Тертуллиана переводят «верую, ибо нелепо», но в латинском тексте «credo quia absurdum est» смысл - «верую, ибо это противоречит логике», это «абсурдно», это «не логично».
- Как-то я рассказывал Вам, отец Георгий, о полемике между митрополитом Антонием и архиепископом Василием Брюссельским во время Поместного Собора 1971 года. Митрополит Антоний логически был безусловно прав, и архиепископ Василий признал его правоту и последовал его совету не выступать, но потом много лет жалел об этом, ибо он был прав с точки зрения христианина, исповедника. Митрополит Сергий (Страгородский) логически всегда был прав в полемике со своими оппонентами, но по-христиански прав был митрополит Кирилл (Смирнов) и его единомышленники.
В о.Сергии мне больше всего нравилось отсутствие позы, театральности, он никогда не поучал ex cathedra, не вещал. Он говорил ровным, спокойным голосом, часто казался скучным. Все его слова и действия были обыденными, повседневными. У него не было ни малейшего намёка на харизматичность. И первую, и вторую заповедь - люби Бога и люби ближнего - он исполнял обыденно, даже чуть-чуть скучно.
Как-то я рассказал ему, что в Ивановской больнице протекает крыша.
- У нас в Англии есть благотворительная организация, я даже числюсь её председателем. Постараюсь что-то сделать, но обещать ничего не могу.
Потом прислал 10 000 долларов и никогда больше ни словом об этом не упомянул. Когда я поблагодарил его - он был у нас в Карабаново - и предложил поехать в эту больницу, он спросил:
- Зачем? Крышу сделали - и ладно. - И заговорил о чём-то совсем другом.
Отец Сергий очень свободно относился к канонам. Несколько раз говорил мне, что они были сформулированы в определённое время, в определённых исторических условиях, и должны иметь силу только для того времени и для тех условий, ни в коем случае их нельзя отождествлять с заповедями, с догматическими определениями, которые сохраняют силу на все времена.
- Всеправославные совещания, - говорил о.Сергий, - необходимо проводить не реже одного раза в десять лет, и на этих совещаниях нужно составлять свод канонов, какие-то упразднять, какие-то добавлять. Но каноны не должны иметь общецерковную силу. Каждая Поместная Церковь может что-то добавлять и что-то исключать. Церковь должна решать это на своих Поместных Соборах. Россия и Англия имеют право формулировать каноны в зависимости от сложившейся у них практики. В Грузинской, Болгарской, Греческой и Российской Церкви разные головные уборы, разный покрой подрясников и ряс, но мы все остаёмся православными. Покрой одежды не влияет на нашу веру, на наше богослужение. Так и каноны не должны влиять на нашу веру.
В беседах с о.Сергием неизменно чувствовалось его одиночество. Все годы, которые мы с ним встречались, он жил в пустоте, рядом с ним не было никого. Были знакомые, был сослуживцы. Как-то он грустно процитировал: «Знакомых тьма, а друга нет».
- Знаете, отец Георгий, я чувствую себя почти постоянно в заснеженном холодном блоковском Петербурге. Естественно, я не могу быть с двенадцатью красногвардейцами. Мне Петрухи, Андрюхи, Ванюхи совсем чужие, но мне и собрат мой долгополый - чужой, я вижу массу недостатков в дореволюционном духовенстве. Может быть, я был бы среди обновленцев вроде Белкова, Боярского, но через месяц я отошёл бы от них. Самый близкий мне в поэме Блока - паршивый пёс, впрочем, он мне тоже чужой, потому что стоит «поджавши хвост». Мне кажется, я никогда хвост не поджимаю.
Думаю, это чувство одиночества, инаковости, непохожести заставило о.Сергия написать книгу о матери Марии (Кузьминой-Караваевой). Внешне в их жизненном пути, в их судьбе нет ничего общего. Отец Сергий, несомненно, очень скоро будет забыт. Он не оставил после себя учеников, он не пользовался популярностью или даже широкой известностью при жизни, как митрополит Антоний (Блюм), как о.Александр Мень. Подобно матери Марии он не был понят никем.
Католическую святую - мать Терезу - знает весь мир. Её принимал Папа Римский, она - лауреат Нобелевской премии, она - основательница особого монашеского ордена. Она не рушила никакие каноны. Она близка и понятна всем - католикам, протестантам, агностикам. Она умерла в своей постели.
Монашеский путь матери Марии был по-настоящему близок и понятен, боюсь, одному лишь очень далёкому от ортодоксального монашества священнику - Сергию Гаккелю.
«Одинокая пожилая женщина, в топтаных мужских ботинках, в рясе с порванным рукавом, с тяжёлым мешком на плечах (даже на тележку денег нет), куда сложено всё, что не смогли продать торговцы на рынке, - вот подлинная христианская святость во времена и после Освенцима и ГУЛАГа», - говорил о.Сергий. «Во Франции ей хоть рясу носить позволяли, а в Советском Союзе сотни таких матушек (имена же их, Господи, Ты Сам веси) мешки на плечах носили, голодных кормили, а их за одно это - в лагеря. И ни одна пока в лике святых не прославлена: они ведь не были ни пророчицами, ни чудотворицами. Просто взяли крест свой и последовали за Христом. Вот и всё, ничего особенного».
Отцу Сергию не нужен был театр, где герои с фальшивыми мочальными бородами произносят высокопарные монологи. Он очень иронически отзывался и о «народе-богоносце». Не народ, не класс, не социальная общность, а только один человек нужен Церкви, нужен Христу.
- Я особенно люблю мать Марию за то, - как-то говорил о.Сергий, - что она всю жизнь теряла, что Господь никогда не слышал её молитвы. Неудачным был первый брак, неудачным - второй. Умерла одна дочь, умерла другая, умер сын Юра, но она никогда ни на один день не утратила веры. Людям необходимы чудеса, людям необходимы герои, поэтому люди сочиняют мифы и легенды. Как только начинают говорить о матери Марии, рассказывают, что она пошла в крематорий вместо какой-то другой женщины. Скорее всего, это вымысел. Последние дни своей жизни она уже не ходила, а ползала на четвереньках, но она не утратила веры. До последнего дня она оставалась христианкой. Это и есть чудо. Этому и должны мы у неё научиться.
Думаю, этому мы все должны научиться у о.Сергия. До последнего дня он остался христианином. До последнего дня любил Бога и любил ближнего. И никогда не задавал вопрос: «А кто мой ближний?» Не было в нём ни грамма от закваски фарисейской. Он уникален в «утонувшем в фарисействе» ХХ веке. И (да простят меня собратия) уникален среди тонущих в фарисействе священнослужителях.
священник Георгий Эдельштейн
27.12.2012. с.Карабаново
СВЕТЛЫЙ ОБРАЗ
Голос о.Сергия Гаккеля был мне знаком задолго до того, как состоялось наше личное знакомство. Много лет вся наша семья почти регулярно слушала религиозные передачи русского радиовещания ВВС, и его проповеди и беседы были для нас радостью. Радостью были и богослужения владыки Антония, в которых часто принимал участие о. Сергий.
В Костроме о.Сергий появился впервые в начале 90-х. Затем бывал периодически в нашем доме, сопровождая группы англичан в туристических поездках на теплоходе по Волге. В Костроме теплоходы останавливались на несколько часов, так что можно было вместе и чаю попить, и побеседовать.
Очень хорошо помню его предпоследний приезд. Я была на воскресной Всенощной в церкви Воскресения-на-Дебре - на самом берегу Волги, и вдруг заметила, что он стоит рядом! О его приезде заранее не знала - так часто бывало в те годы. Во время службы я познакомила с о.Сергием молодого тогда священника о.Валентина Рябикова, который до того знал его по передачам на ВВС. Он был очень рад этому знакомству, и в следующий приезд опять встретился с ним и согласился дать интервью для программы, которую они несколько лет делали вместе с Фаиной Яновой.
После службы мы вместе с Фаиной прошли к нему на теплоход, где его ждала огромная группа англичан, тепло его приветствовавшая. За те 10-15 минут, что я с ним там посидела, я просто кожей ощутила ту атмосферу сердечности, которая установилась между ними и о.Сергием.
Последний приезд о.Сергия в Кострому состоялся поездом, а не на теплоходе, в 2004 году.
Они тогда с Фаиной взяли несколько интересных интервью в Москве, а затем брали интервью и здесь, в Костроме, и в других городах.
В тот приезд о.Сергий подарил мне последнее издание своей книги о матери Марии Скобцовой, что было для меня поистине ценным подарком, т.к. я много лет читала о ней всё, что могла, знала её поэзию и эссе, а в 60-х в Москве узнала о ней многое из рассказов нашей доброй знакомой, репатриантки из Франции, лично знавшей её до войны.
Книга о.Сергия ещё раз высветлила в моей душе образ этой великой подвижницы и убедила меня в её святости.
В тот же приезд я впервые заговорила с о.Сергием и Фаиной о моей возможной поездке в Англию. Мы договорились, что приглашение пришлёт о.Сергий, он же постарается поездить со мной по Англии - по крайней мере, по юго-востоку, а жить я буду у Фаины в Льюисе.
И вот, в 20-х числах ноября я получила официальное приглашение от о.Сергия, где цель моего визита была обозначена как «знакомство с церковной жизнью - в частности, жизнью моего прихода в Льюисе». Оформлением визы я занялась только в декабре, а в январе узнала, что он перенёс обширный инфаркт, и находится в больнице.
В Англию я приехала 22 января, пробыла 2 недели у Фаины в Льюисе, ездила на электричке в Лондон, поездила по югу Англии, сколько удалось, но ко всему примешивалась горечь от болезни о.Сергия и от невозможности общаться с ним. В самом конце января мы с Фаиной посетили его в больнице, он был слаб, но бодр и, как всегда, очень доброжелателен. Незадолго до того у него снова был приступ, но, как я тогда поняла, врачи считали, что ему лучше. Он благословил и поцеловал меня на прощание…
Перед самым моим отъездом, в начале февраля, мне посчастливилось побывать на его приходе в Льюисе, в небольшой англиканской церкви, где обычно проходили православные богослужения о.Сергия. В тот день служил православный священник-англичанин, и служба была посвящена Крещению, но из-за болезни о.Сергия на 2 недели позже этого праздника в России. Так что меня снова окропили крещенской водой…
После службы женщины-прихожанки (в основном - англичанки) писали открытки о.Сергию с пожеланиями скорейшего выздоровления и договаривались о поездке к нему в больницу. Все они, как и я, верили, что он вернётся к ним…
Я уехала из Англии 6-го февраля, а 10-го узнала, что накануне, 9 февраля 2005 года, о.Сергий Гаккель отошёл в мир иной. Вечная ему память!
Я не могу сказать, что очень близко знала о.Сергия. В беседах он был немногословен, за духовным советом мне к нему не пришлось обратиться, частной жизни его не знала. Но даже непродолжительные встречи с ним были пронизаны светлой и доброй силой, исходящей от него.
Отец Сергий в моей душе сливается со светлым образом владыки Антония Сурожского, с которым он был близок много лет, и с дорогой мне матерью Марией, о которой он столько писал. И когда он соотносил с ней слова «сила Божия в немощи совершается», я думаю, он вполне имел право сказать это о себе. Ведь он вряд ли был уже совсем здоров, когда совершал свои долгие и утомительные миссионерские поездки в Россию и по России. Просто его путь к Богу - это та же деятельная любовь, которая освящала путь и матери Марии, и митрополита Антония. Поэтому я верю, что и его образ со временем «будет становиться всё светлее и светлее» - как писал митрополит Антоний о матери Марии.
Анита Эдельштейн, декабрь 2012
Об отце Сергии Гаккеле я впервые услышал от моего старого приятеля священника Владимира Рожкова. С о.Владимиром мы познакомились ещё когда он был просто Володей, а потом подружились, когда он служил вторым священником в Алабино, где настоятелем был о.Александр Мень.
После смерти о.Всеволода Шпиллера о.Владимир был настоятелем храма свт. Николая в Кузнецах, по традиции, самого «интеллигентского» храма Москвы. Как-то после службы мы сидели с о.Владимиром на колокольне, где до того десятки раз мне доводилось сидеть с о.Всеволодом Шпиллером и о.Николаем Эшлиманом. Время от времени там бывал и ещё один «православный диссидент» - о.Андрей Сергеенко.
«Попробуй угодить на них на всех, - смеясь, говорил о.Владимир, - когда в храм ходят и всемирно известные музыканты, и писатели, и старорежимные бабушки, и простые москвички, которые знают, что они вот здесь, на своём коврике в углу, сорок лет стояли, а теперь какие-то мальчишки пришли и этот коврик куда-то отодвинули! Для бабульки это - мировое потрясение».
Отец Владимир подошёл к телефону, поговорил минут пять-семь и заговорил совсем другим тоном:
- Тут мне из Лондона о.Сергий Гаккель звонит. Просит дать интервью для ВВС. Я ему сказал, что у меня треба, не сразу даже сообразил - крестины или отпевание. Просил позвонить через полтора часа. Ты, отец, тут с Костюком посиди, никого больше не зовите. Костюк знает, где у меня что спрятано. Вдвоём, «тайно образующее». Я быстренько к Плеханову, спрошу, что и как говорить в интервью.
- Кто такой Плеханов, отче?
- Это уполномоченный Совета по делам религий по Москве. Он, говорят, полковник КГБ, умнейший мужик. Он меня курировал, когда я в Руссикуме учился. Я с ним недолго посоветуюсь и вернусь.
Мы встретились с о.Сергием года через полтора-два. Я рассказал ему, как о.Владимир давал интервью.
- Вы ведь, отец Сергий, сказали, что интервью берёте у протоиерея Владимира Рожкова, а его устами говорил полковник КГБ Алексей Плеханов.
Отец Сергий улыбнулся:
- Вы ошибаетесь, отец Георгий. Я брал интервью у настоятеля Никольского храма протоиерея Владимира Рожкова и его устами не говорил никто. Всё, что он говорил, говорил настоятель Никольского храма. Если он до этого беседовал с каким-то чиновником Совета по делам религий, это не имеет значения. Многие священники Московской Патриархии беседуют с чиновниками Совета по делам религий и с офицерами КГБ. Я тоже неоднократно с ними беседовал. У нас на ВВС существует правило, что к микрофону следует допускать всех без исключения, в том числе и тех, кто согласен сотрудничать с Советом по делам религий и с КГБ.
Потом мы несколько раз говорили с о.Сергием о тех или иных священниках Московской Патриархии, и у него всегда было одинаково благожелательное отношение ко всем без исключения. Он много раз повторял мне, что каждый человек имеет право идти своим путём. «Кто поставил нас, отец Георгий, судьями? Я, например, во многом не согласен с митрополитом Антонием, но мне трудно назвать человека, которого я чту так высоко, как митрополита Антония. Я знаю, что митрополит во многом не согласен со мной, но он - человек очень толерантный. Не случайно Господь сотворил этот мир таким многообразным. В нём имеет право на существование и лев, и шакал, и черепаха».
Несколько раз мне посчастливилось участвовать с о.Сергием в дискуссиях за круглым столом. Например, на конференции в Лондоне. И здесь был совсем другой человек. Это был, пожалуй, самый жёсткий и бескомпромиссный участник круглого стола. Он критиковал всех, в том числе и меня, за «политкорректность», за компромиссы, за нежелание говорить правду, за боязнь обидеть кого-то из участников дискуссии.
- Отец Георгий, - повторял он несколько раз, - мы, православные священники, обязаны осознавать, что мы живём после Освенцима и ГУЛАГа. Христианские догматы остаются неизменными уже более 18 веков, но христианство не остаётся неизменным. Формулируются новые каноны, к лику святых причисляются всё новые и новые члены Церкви.
Мы вышли на улицу.
- Отец Сергий, - сказал я, - почему Вы так жёстко критикуете меня и не критикуете о.Владимира Рожкова?
- Потому, что о.Владимир Рожков говорит честно, а Вы лукавите, стараетесь быть политкорректным. Отец Владимир имеет право ехать к любому полковнику, но этот полковник для него - просто референт. Отец Владимир выражает свои мысли независимо от Плеханова, Фурова или любого другого ГэБэшника, а Вы сегодня за круглым столом старались быть вежливым и угодить тем, кто Вас пригласил.
- Это не логично, отец Сергий, - возразил я.
- Я - православный священник, - ответил о.Сергий, - и никогда не стараюсь быть логичным. Во всяком случае, я не считаю логику абсолютным критерием. Логика - высший критерий для философов, их суждения не должны быть противоречивыми. Для меня абсолютным критерием всего, что я говорю и делаю, является Евангелие и весь корпус Нового Завета. Христианство противоречит логике, ибо оно выше логики, выше философии. Обычно слова Тертуллиана переводят «верую, ибо нелепо», но в латинском тексте «credo quia absurdum est» смысл - «верую, ибо это противоречит логике», это «абсурдно», это «не логично».
- Как-то я рассказывал Вам, отец Георгий, о полемике между митрополитом Антонием и архиепископом Василием Брюссельским во время Поместного Собора 1971 года. Митрополит Антоний логически был безусловно прав, и архиепископ Василий признал его правоту и последовал его совету не выступать, но потом много лет жалел об этом, ибо он был прав с точки зрения христианина, исповедника. Митрополит Сергий (Страгородский) логически всегда был прав в полемике со своими оппонентами, но по-христиански прав был митрополит Кирилл (Смирнов) и его единомышленники.
В о.Сергии мне больше всего нравилось отсутствие позы, театральности, он никогда не поучал ex cathedra, не вещал. Он говорил ровным, спокойным голосом, часто казался скучным. Все его слова и действия были обыденными, повседневными. У него не было ни малейшего намёка на харизматичность. И первую, и вторую заповедь - люби Бога и люби ближнего - он исполнял обыденно, даже чуть-чуть скучно.
Как-то я рассказал ему, что в Ивановской больнице протекает крыша.
- У нас в Англии есть благотворительная организация, я даже числюсь её председателем. Постараюсь что-то сделать, но обещать ничего не могу.
Потом прислал 10 000 долларов и никогда больше ни словом об этом не упомянул. Когда я поблагодарил его - он был у нас в Карабаново - и предложил поехать в эту больницу, он спросил:
- Зачем? Крышу сделали - и ладно. - И заговорил о чём-то совсем другом.
Отец Сергий очень свободно относился к канонам. Несколько раз говорил мне, что они были сформулированы в определённое время, в определённых исторических условиях, и должны иметь силу только для того времени и для тех условий, ни в коем случае их нельзя отождествлять с заповедями, с догматическими определениями, которые сохраняют силу на все времена.
- Всеправославные совещания, - говорил о.Сергий, - необходимо проводить не реже одного раза в десять лет, и на этих совещаниях нужно составлять свод канонов, какие-то упразднять, какие-то добавлять. Но каноны не должны иметь общецерковную силу. Каждая Поместная Церковь может что-то добавлять и что-то исключать. Церковь должна решать это на своих Поместных Соборах. Россия и Англия имеют право формулировать каноны в зависимости от сложившейся у них практики. В Грузинской, Болгарской, Греческой и Российской Церкви разные головные уборы, разный покрой подрясников и ряс, но мы все остаёмся православными. Покрой одежды не влияет на нашу веру, на наше богослужение. Так и каноны не должны влиять на нашу веру.
В беседах с о.Сергием неизменно чувствовалось его одиночество. Все годы, которые мы с ним встречались, он жил в пустоте, рядом с ним не было никого. Были знакомые, был сослуживцы. Как-то он грустно процитировал: «Знакомых тьма, а друга нет».
- Знаете, отец Георгий, я чувствую себя почти постоянно в заснеженном холодном блоковском Петербурге. Естественно, я не могу быть с двенадцатью красногвардейцами. Мне Петрухи, Андрюхи, Ванюхи совсем чужие, но мне и собрат мой долгополый - чужой, я вижу массу недостатков в дореволюционном духовенстве. Может быть, я был бы среди обновленцев вроде Белкова, Боярского, но через месяц я отошёл бы от них. Самый близкий мне в поэме Блока - паршивый пёс, впрочем, он мне тоже чужой, потому что стоит «поджавши хвост». Мне кажется, я никогда хвост не поджимаю.
Думаю, это чувство одиночества, инаковости, непохожести заставило о.Сергия написать книгу о матери Марии (Кузьминой-Караваевой). Внешне в их жизненном пути, в их судьбе нет ничего общего. Отец Сергий, несомненно, очень скоро будет забыт. Он не оставил после себя учеников, он не пользовался популярностью или даже широкой известностью при жизни, как митрополит Антоний (Блюм), как о.Александр Мень. Подобно матери Марии он не был понят никем.
Католическую святую - мать Терезу - знает весь мир. Её принимал Папа Римский, она - лауреат Нобелевской премии, она - основательница особого монашеского ордена. Она не рушила никакие каноны. Она близка и понятна всем - католикам, протестантам, агностикам. Она умерла в своей постели.
Монашеский путь матери Марии был по-настоящему близок и понятен, боюсь, одному лишь очень далёкому от ортодоксального монашества священнику - Сергию Гаккелю.
«Одинокая пожилая женщина, в топтаных мужских ботинках, в рясе с порванным рукавом, с тяжёлым мешком на плечах (даже на тележку денег нет), куда сложено всё, что не смогли продать торговцы на рынке, - вот подлинная христианская святость во времена и после Освенцима и ГУЛАГа», - говорил о.Сергий. «Во Франции ей хоть рясу носить позволяли, а в Советском Союзе сотни таких матушек (имена же их, Господи, Ты Сам веси) мешки на плечах носили, голодных кормили, а их за одно это - в лагеря. И ни одна пока в лике святых не прославлена: они ведь не были ни пророчицами, ни чудотворицами. Просто взяли крест свой и последовали за Христом. Вот и всё, ничего особенного».
Отцу Сергию не нужен был театр, где герои с фальшивыми мочальными бородами произносят высокопарные монологи. Он очень иронически отзывался и о «народе-богоносце». Не народ, не класс, не социальная общность, а только один человек нужен Церкви, нужен Христу.
- Я особенно люблю мать Марию за то, - как-то говорил о.Сергий, - что она всю жизнь теряла, что Господь никогда не слышал её молитвы. Неудачным был первый брак, неудачным - второй. Умерла одна дочь, умерла другая, умер сын Юра, но она никогда ни на один день не утратила веры. Людям необходимы чудеса, людям необходимы герои, поэтому люди сочиняют мифы и легенды. Как только начинают говорить о матери Марии, рассказывают, что она пошла в крематорий вместо какой-то другой женщины. Скорее всего, это вымысел. Последние дни своей жизни она уже не ходила, а ползала на четвереньках, но она не утратила веры. До последнего дня она оставалась христианкой. Это и есть чудо. Этому и должны мы у неё научиться.
Думаю, этому мы все должны научиться у о.Сергия. До последнего дня он остался христианином. До последнего дня любил Бога и любил ближнего. И никогда не задавал вопрос: «А кто мой ближний?» Не было в нём ни грамма от закваски фарисейской. Он уникален в «утонувшем в фарисействе» ХХ веке. И (да простят меня собратия) уникален среди тонущих в фарисействе священнослужителях.
священник Георгий Эдельштейн
27.12.2012. с.Карабаново
СВЕТЛЫЙ ОБРАЗ
Голос о.Сергия Гаккеля был мне знаком задолго до того, как состоялось наше личное знакомство. Много лет вся наша семья почти регулярно слушала религиозные передачи русского радиовещания ВВС, и его проповеди и беседы были для нас радостью. Радостью были и богослужения владыки Антония, в которых часто принимал участие о. Сергий.
В Костроме о.Сергий появился впервые в начале 90-х. Затем бывал периодически в нашем доме, сопровождая группы англичан в туристических поездках на теплоходе по Волге. В Костроме теплоходы останавливались на несколько часов, так что можно было вместе и чаю попить, и побеседовать.
Очень хорошо помню его предпоследний приезд. Я была на воскресной Всенощной в церкви Воскресения-на-Дебре - на самом берегу Волги, и вдруг заметила, что он стоит рядом! О его приезде заранее не знала - так часто бывало в те годы. Во время службы я познакомила с о.Сергием молодого тогда священника о.Валентина Рябикова, который до того знал его по передачам на ВВС. Он был очень рад этому знакомству, и в следующий приезд опять встретился с ним и согласился дать интервью для программы, которую они несколько лет делали вместе с Фаиной Яновой.
После службы мы вместе с Фаиной прошли к нему на теплоход, где его ждала огромная группа англичан, тепло его приветствовавшая. За те 10-15 минут, что я с ним там посидела, я просто кожей ощутила ту атмосферу сердечности, которая установилась между ними и о.Сергием.
Последний приезд о.Сергия в Кострому состоялся поездом, а не на теплоходе, в 2004 году.
Они тогда с Фаиной взяли несколько интересных интервью в Москве, а затем брали интервью и здесь, в Костроме, и в других городах.
В тот приезд о.Сергий подарил мне последнее издание своей книги о матери Марии Скобцовой, что было для меня поистине ценным подарком, т.к. я много лет читала о ней всё, что могла, знала её поэзию и эссе, а в 60-х в Москве узнала о ней многое из рассказов нашей доброй знакомой, репатриантки из Франции, лично знавшей её до войны.
Книга о.Сергия ещё раз высветлила в моей душе образ этой великой подвижницы и убедила меня в её святости.
В тот же приезд я впервые заговорила с о.Сергием и Фаиной о моей возможной поездке в Англию. Мы договорились, что приглашение пришлёт о.Сергий, он же постарается поездить со мной по Англии - по крайней мере, по юго-востоку, а жить я буду у Фаины в Льюисе.
И вот, в 20-х числах ноября я получила официальное приглашение от о.Сергия, где цель моего визита была обозначена как «знакомство с церковной жизнью - в частности, жизнью моего прихода в Льюисе». Оформлением визы я занялась только в декабре, а в январе узнала, что он перенёс обширный инфаркт, и находится в больнице.
В Англию я приехала 22 января, пробыла 2 недели у Фаины в Льюисе, ездила на электричке в Лондон, поездила по югу Англии, сколько удалось, но ко всему примешивалась горечь от болезни о.Сергия и от невозможности общаться с ним. В самом конце января мы с Фаиной посетили его в больнице, он был слаб, но бодр и, как всегда, очень доброжелателен. Незадолго до того у него снова был приступ, но, как я тогда поняла, врачи считали, что ему лучше. Он благословил и поцеловал меня на прощание…
Перед самым моим отъездом, в начале февраля, мне посчастливилось побывать на его приходе в Льюисе, в небольшой англиканской церкви, где обычно проходили православные богослужения о.Сергия. В тот день служил православный священник-англичанин, и служба была посвящена Крещению, но из-за болезни о.Сергия на 2 недели позже этого праздника в России. Так что меня снова окропили крещенской водой…
После службы женщины-прихожанки (в основном - англичанки) писали открытки о.Сергию с пожеланиями скорейшего выздоровления и договаривались о поездке к нему в больницу. Все они, как и я, верили, что он вернётся к ним…
Я уехала из Англии 6-го февраля, а 10-го узнала, что накануне, 9 февраля 2005 года, о.Сергий Гаккель отошёл в мир иной. Вечная ему память!
Я не могу сказать, что очень близко знала о.Сергия. В беседах он был немногословен, за духовным советом мне к нему не пришлось обратиться, частной жизни его не знала. Но даже непродолжительные встречи с ним были пронизаны светлой и доброй силой, исходящей от него.
Отец Сергий в моей душе сливается со светлым образом владыки Антония Сурожского, с которым он был близок много лет, и с дорогой мне матерью Марией, о которой он столько писал. И когда он соотносил с ней слова «сила Божия в немощи совершается», я думаю, он вполне имел право сказать это о себе. Ведь он вряд ли был уже совсем здоров, когда совершал свои долгие и утомительные миссионерские поездки в Россию и по России. Просто его путь к Богу - это та же деятельная любовь, которая освящала путь и матери Марии, и митрополита Антония. Поэтому я верю, что и его образ со временем «будет становиться всё светлее и светлее» - как писал митрополит Антоний о матери Марии.
Анита Эдельштейн, декабрь 2012