У Фудзивара Нарихира утром спина ныла ещё сильнее, чем вчера вечером, и он рад был вернуться в свою разукрашенную повозку. Кроме того, его от вчерашнего вина подташнивало, и ему совсем не улыбалось трястись верхом.
После вчерашней размолвки с Юкинари у него остался неприятный осадок, и он держался с ним подчёркнуто сухо. О монахе он даже не спросил. Повозка для него была уже застлана, и он полез туда, ничего не ответив, когда ему сказали, что монах сбежал, может быть, даже не обратив на это внимания.
Юкинари возмутился было, как это упустили монаха, но Канске сказал тихо:
- Даже если монах и виноват, он - святой человек. Пусть они сами разбираются с гадальщиком перед богами. Тот ведь сам на него напал, я видел.
- Что ж ты его вёз связанного целый день, сказал бы - я б отпустил его.
- Он же был ранен. Я решил: пусть отлежится, выздоровеет.
- Всё-то ты хитришь, Канске, никогда прямо не скажешь.
- Это когда же я врал, - возмутился самурай.
- Ну, не врал, а всё хитришь.
- А как же победить без хитрости!
- Но не со мной же! Нарихира целый день верхом трясся, - раздражённо сказал Юкинари. Он тоже недоволен был вчерашним разговором с Фудзиварой и вдобавок опасался, как бы Фудзивара не обиделся и не устроил ему неприятности.
Опасения Юкинари начали как будто сбываться. Уже видны были ворота Хэйана, когда Фудзивара решил вдруг ехать не в свой городской дом (где ещё вчера надеялся остановиться и Юкинари), а в пригородную усадьбу своего отца.
Юноши холодно официально простились, и повозка Фудзивары вместе со всей свитой повернула на восток; отряд Юкинари вошёл в северные ворота.
Юкинари окинул взглядом стражу у ворот, и настроение его ещё больше испортилось. Все стражники были одного возраста, аккуратные, в одинаковых кафтанах. Даже складки штанов были заправлены одинаково. Юкинари оглядел свой отряд. Вон Гивэй, маленький, остроносый, сутулый; а вон тот (как же его зовут?), ему, наверное, уже лет семьдесят. Кони разные, одежда какая-то невыразительная: грязного серо-зелёного цвета и в пятнах. Ну разве это воины! Где-нибудь в горах - куда ещё не шло. А здесь надо держать честь Минамото. Да как бы за цветную одежду ещё неприятностей не было.
- Ты, Канске, хоть одел бы воинов прилично. Смотри, какие красавцы стражники!
- В таких легче из лука попадать. Вот приедем, переоденемся как надо. Ваша одежда зато самая красивая, лучше, чем у господина Фудзивара.
- Стой, стой! - завопил вдруг Юкинари. - куда мы едем? Вон же дворец!
- Вы хотите, господин, въехать во дворец в повозке? - спросил Канске с невинным видом
[1].
- Нет, конечно! Мы сойдём здесь и зайдём в ворота.
- А куда? Нас здесь не ждут.
- Как это не ждут! Йоко давно ждёт нас.
- А где она сейчас? Может быть, они на какой-либо церемонии. Сегодня - последний, третий день новогодних праздников. Как мы туда заявимся, да и там ли она? А останавливаться вы всем отрядом собрались у неё? Дворец Кокидэн, осмелюсь напомнить, соединён прямо с императорскими покоями! Туда нет ходу ни с мечом, ни на лошади, ни в носилках, разве что министру.
Юкинари молчал. Канске сказал:
- Мы сейчас отдохнём немного с дороги, подкрепимся, помоемся, переоденемся. Вы напишите Йоко письмо, и она вам ответит, куда и когда вам явиться, с кошкой или без кошки.
- С кошкой, с кошкой! Как же без кошки!
- Можете написать прямо сейчас, Гивэй разыщет её и отдаст.
- Так может быть, всё-таки подождём здесь?
- Давайте сначала умоемся. Это совсем недалеко.
Однако, оказалось и не близко. Доехали до Шестого проспекта. Юкинари думал, что Канске везёт его на постоялый двор, но их встретила довольно обширная усадьба. Дом был небольшой и старый, но двор большой, а ограда высокая и крепкая. Ворота им распахнули два воина, одного из которых Юкинари раньше как будто видел у своего отца.
- Куда это мы приехали, чей это дом? - повернулся Юкинари к Канске.
- Мой. Это мой дом, - ответил тот совершенно спокойно.
- Твой? У тебя есть дом в Хэйане?
- А почему бы и нет? Это ведь не запрещено законами.
- А мой отец знает про этот дом?
- Этого я не знаю. Каждые три-четыре луны я бываю в Хэйане по делам провинции вашего отца, и он никогда меня не спрашивал, где я останавливаюсь. Наверное, для него это не имеет значения, ему важно только чтобы его поручения были выполнены наилучшим образом.
Юкинари понял намёк и прикусил язык.
Женской прислуги в доме не было, но воины сами быстро вымели комнаты, постелили новые циновки, притащили в главный зал жаровню-хибати. Воины усадили Юкинари к огню, дали вымыть руки, подали горячую рыбу. Сам Канске извинился, и вышел по делам. Юкинари потребовал, чтобы тут же усадили Норико. Он постеснялся сказать воинам, чтобы села Норико, а сказал, чтобы с ним села госпожа кошка, которая, конечно, сидела на руках Норико. Рыбу кошка ела охотно, но особенно ей понравилась вяленая каракатица. Юкинари с большим интересом смотрел, как кошка ест, как умывается. «Совсем не так, как собаки» - сказал он вслух. Особенно восхитили Юкинари выпускные когти и мягкие подушечки на лапках. И особенно заинтересовали вертикальные щели кошачьих глаз: ни у каких животных Юкинари такого не видел. Кошка не возражала, когда Юкинари взял её на руки, но мурлыкать ему не стала и перебралась назад к Норико.
Гивэй вернулся с ответом, который Юкинари совершенно не понравился. Внешне было всё как будто в порядке: Йоко сообщала, что завтра государь император придёт во дворец Кокидэн к часу Обезьяны, что там будет большой приём, и что Юкинари должен прийти туда к этому времени с кошкой к восточному входу и спросить её, Йоко.
Юкинари очень не понравилось, что Йоко не нашла времени встретиться сегодня, не захотела посмотреть на кошку, не написала, в каком наряде надо быть, с какой свитой. Всё это Юкинари написал и послал Гивэя во дворец ещё раз. Уже отправив письмо, он сообразил, что не знает, где и как живёт Йоко, где будет жить он сам.
Второго ответа не было долго: Гивэй сказал, что Йоко была с кавалером. Но Гивэй всё-таки сумел передать ей письмо Юкинари и дождался ответа, и ответ был обескураживающим. Йоко писала, что для Юкинари на приёме места быть не может, что она покажет императору только кошку. Предвосхищая незаданный вопрос, Йоко писала, что живёт во дворце Кокидэн со своей госпожой, своего дома не имеет, поэтому пусть Юкинари устраивается, как может, а может отдать ей кошку и возвращаться домой.
Вот уж этого Юкинари не ждал. Правда, сестру свою он знал плохо: сначала он жил в Хэйане, а она с отцом, а потом она жила в Хэйане, а он на Севере. Но родная сестра же! Ну, полуродная, матери у них разные, но отец-то один! Расстроенный Юкинари послал Норико приготовить себе постель, совершенно забыв про госпожу кошку, но неожиданно над ухом раздался тихий голос Канске, которого только что рядом не было:
- Я не советую, молодой господин. Ваш батюшка вряд ли будет доволен, если узнает. Да и боги не любят родственных совокуплений.
Юкинари сидел как пришибленный камнем по голове.
- Ты не врёшь, Канске?
- Вы разве забыли, каким был ваш батюшка ещё в позапрошлом году? Любая девушка в нашей провинции младше семнадцати лет может оказаться вашей сестрой. А что касается Норико, то разве без причины господин наместник перевёл её отца с рисового поля в повара?
- А в Хэйане? - совершенно обескураженный спросил Юкинари.
- Ваш батюшка очень давно не был в Хэйане, а когда приезжал, ему было не до этого. С хэйанками можете развлекаться смело.
Юкинари недоверчиво посмотрел на Канске. Врёт? Не врёт? Дела своего отца Юкинари и сам знал неплохо, но что дочка повара его сестра, было как-то неожиданно и неприятно.
- Она знает?
- Считайте, что нет. А если бы и знала, она не решится об этом нигде сказать, если только не скажет господин наместник.
- Подай тогда мне вина. И побольше. У тебя есть китайское?
- Сейчас достанем, я пошлю.
[1] Право подъезжать к дворцу в повозке имели только избранные вельможи за особые заслуги.