**Глава LLXXXL: Игра престолов и капли масла**
Сирия лежала под солнцем, жарким и равнодушным, как взгляд Б-га, уставшего от молитв. Дамаск, город, видевший крушение империй, теперь дышал пылью и тревогой. В лабиринте узких улочек, где тени прошлого цеплялись за стены, Аннушка шла, неся в руках глиняный кувшин с маслом - тяжёлый, как грех, и хрупкий, как обещание.
**Часть первая: Совет в мраморе**
Во дворце, чьи стены помнили шепот цариц и звон мечей, кардинал Мазарини стоял у карты, раскинувшейся на столе из чёрного дерева. Его пальцы, унизанные кольцами с гербами исчезнувших королевств, водили по шелку пергамента, будто дирижируя незримым оркестром смерти.
- Ваше упрямство губит Сирию, - сказал он, обращаясь к Асаду, чьё лицо, высеченное из той же породы, что и статуи Пальмиры, не дрогнуло. - Хетты у ворот. Они не пришли воевать - они пришли забрать.
Асад молчал. Его молчание было ответом, выкованным в печах пустыни: гордым, бесполезным, вечным.
Аннушка, стоявшая в нише за колонной, наблюдала. Её глаза, привыкшие видеть то, что скрыто за словами, уловили движение руки Мазарини - лёгкий жест, после которого в зал вошли трое в плащах, пахнущих ладаном и предательством.
---
**Часть вторая: Ночь длинных ножей**
Переговоры длились до рассвета. Аннушка, притворившись служанкой, подливала масло в светильники, слушая обрывки фраз:
- *Контрибуции…*
- *Отвод войск к Евфрату…*
- *Гарантии личной безопасности…*
Она поняла всё, когда увидела, как Мазарини подписывает договор, обмакнув перо не в чернила, а в вино - тёмное, как кровь. Хетты получали Сирию. Асад - титул «почётного пленника» и саван из шёлка.
Но когда кардинал вышел в сад, где лимонные деревья благоухали, словно не зная о предательстве, Аннушка преградила ему путь.
- Зачем? - спросила она, и в этом слове звучал не упрёк, а жалость к тому, кто сам стал орудием рока.
- История, дитя моё, - ответил Мазарини, поправляя сутану, - это не путь, а шахматная доска. Сегодня я пожертвовал пешкой, чтобы завтра взять ферзя.
Он указал на север, где уже виднелись столбы пыли от колесниц хеттов.
- Эти варвары сожгут Дамаск, но их жадность поглотит их же. А я… - его голос смягчился, как у отца, читающего сказку, - я сохраню Европу.
---
**Часть третья: Падение**
На рассвете третьего дня хетты ворвались в город. Аннушка, бежавшая через горящие кварталы, видела, как воины в рогатых шлемах рушили храмы, превращая мрамор в щебень. Женщины, прижимавшие детей к груди, падали под копыта коней, и казалось, сама земля стонет, как раненый зверь.
У цитадели, где когда-то решались судьбы царств, она нашла Асада. Он стоял на коленях, но не перед победителями - перед ребёнком, чьё тело было прижато к груди мёртвой матерью.
- Возьми, - протянул он Аннушке кинжал с рукоятью из слоновой кости. - Убей меня. Пусть мой конец станет началом их позора.
Но она покачала головой, опустив кувшин с маслом на землю. Жидкость растеклась, смешавшись с кровью, и в этой луже отразилось небо - чёрное от дыма, но ещё живое.
- Нет, - сказала Аннушка. - Вы будете жить. Чтобы помнить. Чтобы однажды они поняли, что предали самих себя.
---
**Часть четвёртая: Эпилог у реки**
Мазарини, наблюдавший за пожаром с холма, вдруг ощутил холод. Обернулся - за ним стоял Воланд, поправляющий перчатку.
- Интересная партия, - произнёс он, - но вы забыли, что хетты… - пауза, - *не умеют играть в шахматы*.
Кардинал хотел ответить, но обнаружил, что его фигуры на доске превратились в пепел.
Аннушка же, перейдя Евфрат по мосту из теней, оглянулась. На том берегу, где плясали хетты, уже поднималась Буря.
- Всё возвращается, - прошептала она, - даже то, что кажется забытым.
**Заключение:**
Кот Понасенков, греясь у костра в лагере хеттов, философски заметил:
- Империи рушатся, но вши остаются. Кстати, у вас есть ещё вина?
А где-то вдалеке, в сердце пустыни, Асад писал письмо, которое никто не прочтёт. Слова падали на песок, превращаясь в семена, которые ветер унёс на север.
**Часть первая: Совет в мраморе**
Во дворце, чьи стены помнили шепот цариц и звон мечей, кардинал Мазарини стоял у карты, раскинувшейся на столе из чёрного дерева. Его пальцы, унизанные кольцами с гербами исчезнувших королевств, водили по шелку пергамента, будто дирижируя незримым оркестром смерти.
- Ваше упрямство губит Сирию, - сказал он, обращаясь к Асаду, чьё лицо, высеченное из той же породы, что и статуи Пальмиры, не дрогнуло. - Хетты у ворот. Они не пришли воевать - они пришли забрать.
Асад молчал. Его молчание было ответом, выкованным в печах пустыни: гордым, бесполезным, вечным.
Аннушка, стоявшая в нише за колонной, наблюдала. Её глаза, привыкшие видеть то, что скрыто за словами, уловили движение руки Мазарини - лёгкий жест, после которого в зал вошли трое в плащах, пахнущих ладаном и предательством.
---
**Часть вторая: Ночь длинных ножей**
Переговоры длились до рассвета. Аннушка, притворившись служанкой, подливала масло в светильники, слушая обрывки фраз:
- *Контрибуции…*
- *Отвод войск к Евфрату…*
- *Гарантии личной безопасности…*
Она поняла всё, когда увидела, как Мазарини подписывает договор, обмакнув перо не в чернила, а в вино - тёмное, как кровь. Хетты получали Сирию. Асад - титул «почётного пленника» и саван из шёлка.
Но когда кардинал вышел в сад, где лимонные деревья благоухали, словно не зная о предательстве, Аннушка преградила ему путь.
- Зачем? - спросила она, и в этом слове звучал не упрёк, а жалость к тому, кто сам стал орудием рока.
- История, дитя моё, - ответил Мазарини, поправляя сутану, - это не путь, а шахматная доска. Сегодня я пожертвовал пешкой, чтобы завтра взять ферзя.
Он указал на север, где уже виднелись столбы пыли от колесниц хеттов.
- Эти варвары сожгут Дамаск, но их жадность поглотит их же. А я… - его голос смягчился, как у отца, читающего сказку, - я сохраню Европу.
---
**Часть третья: Падение**
На рассвете третьего дня хетты ворвались в город. Аннушка, бежавшая через горящие кварталы, видела, как воины в рогатых шлемах рушили храмы, превращая мрамор в щебень. Женщины, прижимавшие детей к груди, падали под копыта коней, и казалось, сама земля стонет, как раненый зверь.
У цитадели, где когда-то решались судьбы царств, она нашла Асада. Он стоял на коленях, но не перед победителями - перед ребёнком, чьё тело было прижато к груди мёртвой матерью.
- Возьми, - протянул он Аннушке кинжал с рукоятью из слоновой кости. - Убей меня. Пусть мой конец станет началом их позора.
Но она покачала головой, опустив кувшин с маслом на землю. Жидкость растеклась, смешавшись с кровью, и в этой луже отразилось небо - чёрное от дыма, но ещё живое.
- Нет, - сказала Аннушка. - Вы будете жить. Чтобы помнить. Чтобы однажды они поняли, что предали самих себя.
---
**Часть четвёртая: Эпилог у реки**
Мазарини, наблюдавший за пожаром с холма, вдруг ощутил холод. Обернулся - за ним стоял Воланд, поправляющий перчатку.
- Интересная партия, - произнёс он, - но вы забыли, что хетты… - пауза, - *не умеют играть в шахматы*.
Кардинал хотел ответить, но обнаружил, что его фигуры на доске превратились в пепел.
Аннушка же, перейдя Евфрат по мосту из теней, оглянулась. На том берегу, где плясали хетты, уже поднималась Буря.
- Всё возвращается, - прошептала она, - даже то, что кажется забытым.
**Заключение:**
Кот Понасенков, греясь у костра в лагере хеттов, философски заметил:
- Империи рушатся, но вши остаются. Кстати, у вас есть ещё вина?
А где-то вдалеке, в сердце пустыни, Асад писал письмо, которое никто не прочтёт. Слова падали на песок, превращаясь в семена, которые ветер унёс на север.