возвращение
Кажется, минула уже бесконечная череда лет, с тех пор, как я потерял Мику. Да, наверное, так и есть, ведь когда ждёшь, даже минута, и та - сама бесконечность.
Где бы я ни оказался, каждый день, в любую погоду, отправляюсь на ближайшую станцию железной дороги, набив карманы чем придётся. Глупо, конечно, надеяться, что где-нибудь мне снова посчастливится встретить старуху, которая продаст счастливый билет забрав взамен все, что я могу предложить.
Но я надеюсь.
Зимой теперь приходится особенно тяжело. Ледяной ветер сбивает с ног, сухая снежная пыль слепит и не даёт дышать. Даже неровный свет фонарей под скрипящими жестяными абажурами не в силах помочь пройти до конца платформы, теряющегося во тьме.
И все же я бреду, зачарованный сменой света и тени. Внезапно очередной фонарь вспыхивает ослепительным светом, разрывающим сердце. Холода я больше не ощущаю, лишь вспышки стали быстрее, ритмичнее, будто бы надо мной проносятся штрихи разделительной линии на автостраде.
Рядом слышатся голоса, хотя я не могу разобрать, что они говорят. На всякий случай я пытаюсь добраться до карманов, но руки меня не слушаются.
Всё заливает свет, и время будто останавливается, чтобы я мог услышать напряжённый голос.
Разряд!
Снова ослепительная вспышка в груди и наконец темнота. Тишина. И вдруг, издалека, шорох волн и дуновение солёного ветра.
Сумрак рассеивается, я разжимаю судорожно сжатую ладонь: в ней прохладная, чуть влажная, серая галька.
Хорошо, что ты всё-таки вернулся, очень давно тебя не было, столько, что казалось, будто, но неважно - это Мика тараторит, не остановить.
Всё, говорит Мика, как госпожа Ольбин обещала, ты вот снова здесь, но еще не совсем. Она, госпожа Ольбин, то есть, говорила, что когда-то у тебя появится возможность, шанс, окошко, и что ты обязательно придёшь, хоть на секунду.
Ещё госпожа Ольбин сказала, что теперь ты можешь остаться навсегда, но надо принять зелье, после которого дороги назад уже не будет.
Я снова гляжу на ладонь. В ней вместо гальки лежит тяжёлый флакон из прохладного дымчато-серого стекла, в глубине которого кружатся фиалковые искры.
Только тебе, конечно, решать, хмурится Мика, но времени совсем нет. Госпожа Ольбин говорит, или сейчас, или...
Но я уже не слушаю, а судорожно глотаю ледяную, до замирания сердца студеную жидкость, с ароматами трав и солью моря.
Ослепительный свет. Разряд! Удивительно длинный крик птицы.
Морской ветер тянет меня за полы парусиновой куртки. Я послушно поворачиваюсь и тону. Тону фиалковых глазах Мики.
Какой же я был дурень.
Где бы я ни оказался, каждый день, в любую погоду, отправляюсь на ближайшую станцию железной дороги, набив карманы чем придётся. Глупо, конечно, надеяться, что где-нибудь мне снова посчастливится встретить старуху, которая продаст счастливый билет забрав взамен все, что я могу предложить.
Но я надеюсь.
Зимой теперь приходится особенно тяжело. Ледяной ветер сбивает с ног, сухая снежная пыль слепит и не даёт дышать. Даже неровный свет фонарей под скрипящими жестяными абажурами не в силах помочь пройти до конца платформы, теряющегося во тьме.
И все же я бреду, зачарованный сменой света и тени. Внезапно очередной фонарь вспыхивает ослепительным светом, разрывающим сердце. Холода я больше не ощущаю, лишь вспышки стали быстрее, ритмичнее, будто бы надо мной проносятся штрихи разделительной линии на автостраде.
Рядом слышатся голоса, хотя я не могу разобрать, что они говорят. На всякий случай я пытаюсь добраться до карманов, но руки меня не слушаются.
Всё заливает свет, и время будто останавливается, чтобы я мог услышать напряжённый голос.
Разряд!
Снова ослепительная вспышка в груди и наконец темнота. Тишина. И вдруг, издалека, шорох волн и дуновение солёного ветра.
Сумрак рассеивается, я разжимаю судорожно сжатую ладонь: в ней прохладная, чуть влажная, серая галька.
Хорошо, что ты всё-таки вернулся, очень давно тебя не было, столько, что казалось, будто, но неважно - это Мика тараторит, не остановить.
Всё, говорит Мика, как госпожа Ольбин обещала, ты вот снова здесь, но еще не совсем. Она, госпожа Ольбин, то есть, говорила, что когда-то у тебя появится возможность, шанс, окошко, и что ты обязательно придёшь, хоть на секунду.
Ещё госпожа Ольбин сказала, что теперь ты можешь остаться навсегда, но надо принять зелье, после которого дороги назад уже не будет.
Я снова гляжу на ладонь. В ней вместо гальки лежит тяжёлый флакон из прохладного дымчато-серого стекла, в глубине которого кружатся фиалковые искры.
Только тебе, конечно, решать, хмурится Мика, но времени совсем нет. Госпожа Ольбин говорит, или сейчас, или...
Но я уже не слушаю, а судорожно глотаю ледяную, до замирания сердца студеную жидкость, с ароматами трав и солью моря.
Ослепительный свет. Разряд! Удивительно длинный крик птицы.
Морской ветер тянет меня за полы парусиновой куртки. Я послушно поворачиваюсь и тону. Тону фиалковых глазах Мики.
Какой же я был дурень.