Катерина
- сам виноват, напоил меня так, теперь видишь, что вышло?, - это Катерина говорит. Она уютно устроилась в кресле, откуда ей особенно удобно делать ударение на так. Смотрю на скомканное белье, битое стекло, карниз еще, да, кажется, перевешивать. Славно порезвились, нечего сказать.
Катерина покачивает ножкой и наливает в свой бокал еще немного красного. Улыбается лукаво. Ну да, конечно, мы с ней оба понимаем-знаем, она же девочка самостоятельная. Напоишь такую, как же. С другой стороны, думаю, хоть кто-то у нас тут самостоятельный. Иначе что? Метался бы тут по комнате: за бутылкой, за бокалом, открыть, налить, поднести. А так - сижу спокойно, отдыхаю. Перышко перламутровое в пальцах кручу. Катерина на него, как заговоренная смотрит, взгляда не отрывает.
- добрался все-таки, - говорит, глаза ее становятся лучистыми и яркими, словно медово-пряный янтарь, улыбается довольно. Головку свою милую чуть наклоняет и волосы шелковистые откидывает, чтобы ушко свое замечательное мне показать. Кокетничает.
Век бы так на нее смотрел, как прихорашивается, перышки чистит. Я и смотрел, а потом какая-то неведомая сила собрала меня в пружину и швырнула на этот несчастный карниз. Только за Катериной разве угонишься? Тугой волной воздуха обдало, уши сами к голове плотнее прижались, да челюстями наугад клацнул - так вот и заполучил перо это.
Отличное перышко, между прочим. Идеальное, ни одного изъяна, как Катерина. Вот и сегодня она просто чудо: дверь открываю, чтобы впустить ее, а сам, еще от порога, любуюсь. На платье ее черное смотрю, на нитку янтарных бус в тон карим глазам, на волосы ее как шелк, волнами по плечикам. На ножки ее стройные и туфельки - непременно на шпильке. Это она все для меня старается, я же знаю, хлебом Катерину не корми, дай хвостиком покрутить. Конечно, вот она еще и поворачивается - посмотри, мол, какая! - и в глазах моих ответ читает и улыбается.
Потом тянется к сумочке и достает темный граненый флакон, если приглядеться, то в нем можно увидеть целый выводок озорных хрустящих искр. Бабкин подарок, понятное дело.
Катерина никогда не говорит о своих родителях, о бабке только, но та - совершенно невероятное создание, тут и думать нечего. И правда, что думать-то зря, достаточно на Катерину посмотреть - и все сразу ясно становится. Так вот, Катерину послушать - у бабки ее великое множество всяких склянок, флакончиков и просто сундучков со снадобьями, и она их внучке, конечно, дает. Но не просто так, а чтобы, когда бабкой станет, знала, что к чему. А пока пусть Катерина забавляется.
- ну что, пробуем?, - спрашивает Катерина и, не дожидаясь ответа, ловко вытряхивает содержимое флакона перед собой, фокус простой, но я до сих пор ему удивляюсь. Разноцветные искры озадаченно застывают в воздухе буквально на секунду, но этого достаточно: Катерина мигом хватает меня за руку, притягивает к себе и целует прямо в этом непоседливом облаке. А потом мир взрывается миллионом ярких мозаичных стеклышек и нас там больше нет.
Катерина косит на меня темным глазом и проводит клювом по крылышку, приглаживает лиловые перышки на хвосте. Я плотнее вжимаюсь в пол и потихоньку двигаю лапами, между нами сейчас только это надоедливое кресло. И занавески я эти еще так некстати оборвал, надо же! Теперь солнце слепит и приходится щуриться постоянно.
Заканчивается все, как обычно, неожиданно. Я сижу на скомканной постели и кручу в руках перламутровое перышко. Катерина отставляет бокал в сторону.
- здорово поиграли, - весело говорит Катерина. Она берет сумочку, легко поднимается и уходит. Не оглядываясь и не прощаясь.
У нас такая игра - не больше, не меньше
Катерина покачивает ножкой и наливает в свой бокал еще немного красного. Улыбается лукаво. Ну да, конечно, мы с ней оба понимаем-знаем, она же девочка самостоятельная. Напоишь такую, как же. С другой стороны, думаю, хоть кто-то у нас тут самостоятельный. Иначе что? Метался бы тут по комнате: за бутылкой, за бокалом, открыть, налить, поднести. А так - сижу спокойно, отдыхаю. Перышко перламутровое в пальцах кручу. Катерина на него, как заговоренная смотрит, взгляда не отрывает.
- добрался все-таки, - говорит, глаза ее становятся лучистыми и яркими, словно медово-пряный янтарь, улыбается довольно. Головку свою милую чуть наклоняет и волосы шелковистые откидывает, чтобы ушко свое замечательное мне показать. Кокетничает.
Век бы так на нее смотрел, как прихорашивается, перышки чистит. Я и смотрел, а потом какая-то неведомая сила собрала меня в пружину и швырнула на этот несчастный карниз. Только за Катериной разве угонишься? Тугой волной воздуха обдало, уши сами к голове плотнее прижались, да челюстями наугад клацнул - так вот и заполучил перо это.
Отличное перышко, между прочим. Идеальное, ни одного изъяна, как Катерина. Вот и сегодня она просто чудо: дверь открываю, чтобы впустить ее, а сам, еще от порога, любуюсь. На платье ее черное смотрю, на нитку янтарных бус в тон карим глазам, на волосы ее как шелк, волнами по плечикам. На ножки ее стройные и туфельки - непременно на шпильке. Это она все для меня старается, я же знаю, хлебом Катерину не корми, дай хвостиком покрутить. Конечно, вот она еще и поворачивается - посмотри, мол, какая! - и в глазах моих ответ читает и улыбается.
Потом тянется к сумочке и достает темный граненый флакон, если приглядеться, то в нем можно увидеть целый выводок озорных хрустящих искр. Бабкин подарок, понятное дело.
Катерина никогда не говорит о своих родителях, о бабке только, но та - совершенно невероятное создание, тут и думать нечего. И правда, что думать-то зря, достаточно на Катерину посмотреть - и все сразу ясно становится. Так вот, Катерину послушать - у бабки ее великое множество всяких склянок, флакончиков и просто сундучков со снадобьями, и она их внучке, конечно, дает. Но не просто так, а чтобы, когда бабкой станет, знала, что к чему. А пока пусть Катерина забавляется.
- ну что, пробуем?, - спрашивает Катерина и, не дожидаясь ответа, ловко вытряхивает содержимое флакона перед собой, фокус простой, но я до сих пор ему удивляюсь. Разноцветные искры озадаченно застывают в воздухе буквально на секунду, но этого достаточно: Катерина мигом хватает меня за руку, притягивает к себе и целует прямо в этом непоседливом облаке. А потом мир взрывается миллионом ярких мозаичных стеклышек и нас там больше нет.
Катерина косит на меня темным глазом и проводит клювом по крылышку, приглаживает лиловые перышки на хвосте. Я плотнее вжимаюсь в пол и потихоньку двигаю лапами, между нами сейчас только это надоедливое кресло. И занавески я эти еще так некстати оборвал, надо же! Теперь солнце слепит и приходится щуриться постоянно.
Заканчивается все, как обычно, неожиданно. Я сижу на скомканной постели и кручу в руках перламутровое перышко. Катерина отставляет бокал в сторону.
- здорово поиграли, - весело говорит Катерина. Она берет сумочку, легко поднимается и уходит. Не оглядываясь и не прощаясь.
У нас такая игра - не больше, не меньше