(no subject)
Дона Селеште, юркая молодая бабушка лет 65. Я помню мою бабушку как раз в этом возрасте. Она активно работала, на досуге каталась с нами на коньках и лыжах и тогда бабушка легко догоняла автобусы, подходящие к остановке. Дона Селеште не догонит автобус и не сможет кататься на коньках. Она сидит в кресле и ногами крутит педали невидимого велосипеда, постоянно ёрзая и то и дело приподнимаясь на руках. Она любит поговорить и все что она говорит повторяет по 5-7 раз. Каждую фразу/слово. Но она безобидная и невесомая, к тому же сама садится в кресло, что может быть лучше?
- А ты представь, что это твой ребенок. Сказала мне моя наставница и побежала за следующей старушкой.
Я стесняюсь и кормлю Селешту, она смотрит на меня детскими глазами и держит за пуговицы формы своими тонкими, птичьими лапками. Я смотрю из-за маски обнаженными глазами и молча разговариваю. Селеште мне отвечает, все мое участие, что я могу дать это не торопить её есть, не запихивать ложку за ложкой между словами.
Мы покормилили полдником второй зал и я отправляюсь мыть санузлы. Вскоре я пойму, что эта работа - отдых и лучше вымыть сто толчков чем тягать ни в чем не повинных старушек. После уборки у нас ланч, 15 минут сидим жуем и вновь бежим в дальний зал давать ужин тяжелым.
Каждый свой день здесь проводят 10 человек, четверых надо кормить. Ужин - был тоже передышка. Я быстро схватываю, понимаю, что в следующий раз я буду умнее и прислонюсь к стене пока буду кормить Жоржа и Селешту. А теперь мы, как тетрис, всех перемещаем к лифту, в лифт и в палаты. В 3 подхода все поднимаются и тихо соблюдают очередь в своих креслах. Потому что в вечерней смене нас всего трое, мы втроем сейчас должны 10 взрослых человек по очереди раздеть, протереть, поменять, одеть и уложить.
Когда доходит очередь до последнего - там внизу в большом зале уже должен начаться ужин, мы бежим вниз где нас ожидает новый виток этой гонки. В любой рутине я развлекаю себя мыслительной работой и прежде всего обдумываю вот что:
Сколько платят за каждую старушку родственники?
Почему так мало персонала? Слишком мало платят или жадный хозяин?
Насколько быстрее продвигалась бы наша работа, если бы персонала было хотя бы на два человека больше или, хотя бы, был нанят на постоянку уборщик?
Я склонна думать, что хозяин жадный. Через пару дней я буду в этом твердо убеждена.
Часа через четыре работы я чувствую, что у меня сильно болит поясница и начинаю приноравливаться, изворачиваться так, что бы облегчить эту боль. Я понимаю, что как бы я не ловчилась болеть будет - мы слишком часто берем вес. Я замечаю, что смотрю на всех, оценивающим вес взглядом. Мне не нравится такая метаморфоза, я за душевный подход, но очевидно то, что времени на душевность здесь нет. Мы слишком торопимся успеть все сделать. Нас троих за минимальную зарплату впихнули в список неотложных задач, рассчитанный на шестерых.
Тем временем мы пришли вниз развели-развезли всех по местам и подаем ужин. За окном темно. Серые стулья, серые скатерти приятного оттенка, посуда белая. Две тарелки, рядом на салфетке приборы и нагрудник. В голову назойливо лезет застенчивый воришка Альхен, одеяла мышиного цвета, хор старушек и Остап Бендер. Нагрудник по-португальски babett, а у меня перед глазами картинки с белозубыми красотками в прическе Бабетта. Я отмечаю, что старушек кормят обильно и разнообразно, помогаю повязывать испачканные к вечеру бабетты и бегу разливать суп. Когда разлили суп последним, первые уже доели тарелку и ждут второе. А дальше десерт: печеное яблоко. В этом зале кормить надо всего четверых из 30.
Десерт доеден и мы начинаем большое перемещение: часть старушек идет и едет в зал досматривать телек, пока мы развозим тех кому все эти забавы не нужны. Наша задача на троих: за 3 часа помочь 30 бабушкам и дедушкам добраться до спальни, переодеться и лечь спать. В моих смелых подсчетах лишь половина бабушек могут это делать самостоятельно или с небольшой помощью.