Гурова в Германии. "Грундлихь заубермахен"
Спасибо всем за комментарии к первому выпуску, я рада, что наша Зинаида Яковлевна и вам полюбилась. Я продолжаю расшифровывать. Сначала у меня была мысль выкладывать ее рассказы в хронологическом порядке ("детство" - "отрочество" - "юность"), однако потом пришлось отказаться от структуры, потому что Гурова и четкая структура - это разные понятия. Даже расшифровывая, я часто путаюсь, где заканчивается один рассказ и начинается кусок трех других:) Причем она все их умудряется рано или поздно доводить до конца. Поэтому я тоже пойду прихотливым путем и буду выкладывать без особых принципов. Разве что для себя буду названия давать, чтобы не запутаться. Итак, в 43 году наша Гурова оказалась угнана в Германию в качестве рабочей силы. Попала она в семью к довольно богатому фермеру, содержавшему большой штат разнообразной прислуги - и там не растерялась, а начала активно добиваться признания и уважения.
"Грундлихь заубермахен"
Она [хозяйка - Я.С.] мене жалела. Я вам расскажу. Так-то кухня, во как щас у нас улица - паркеты. У их кухня так-то настлана была. Розовые и желтенькие. Эты. Плиточки. Плиточки. Ну, дали плиточки грундлих заубермахен - это щеткой пол натирать. Щеткой. Железные щетки, мыльная вода. Натирать. Ну что, принесли щетки. «Хе-хе!» - думаю, - «я щас вам вымою!». Да. Честно вам говорю. С места не слезть мне! А мы привыкли. Это сейчас крашеные стали, а у нас-то пол, как я жила в деревне, чёрный! Голиком [это лысый веник, сметенный до прутьев, а не хм... образ действия - Я.С.] вот так шуруешь, твою мать, грязь эту возишь все! И я шшоткой там! Девки, кухня большая была, не только маленькая, даже ей Бог, вот как моя хата. И плита там-то стояла, стол большой, нас же шесть человек было этих, прислуг этых. И я этой... мыльная. Мыло варила! Мыло, видала, как мыло... Я усё там научилась, усё! Хозяйка - вот чтоб сдохла - у нас тут закапывали зараз скотину, я видала, твою мать, русские не понимают ни хрена! - а там котёл, неделю топила дохлых... Дохли - рубить - у котел, рубить - у котел! Кости никуда не выбрасывали, тоже ящик был. И кости, и это, и потом какой-то порошок - там смерть на этом порошке [очевидно, череп и кости - Я.С.]- туда сыплеть. Неделю варишь, потом застываить, потом вытаскиваить, режеть вот так - мыло. Стирали. Мыло! Умела мыло варить. Там научила. Хозяйка куды пойдеть: «Что вы будете делать?» Я говорю: «Хоть мне можно?» - «Пойдем». Простая хозяйка была, добрая очень даже. Теперь. Я вымыла. Вымыла эту кухню, села и сижу - кайне цу тун. Управилась! Вот, девки, милые, это все истинная вам правда, говорю, как перед Богом. Сижу. Приходит, Лизлоттой звали, старшая. Мы с Эрикой, с ей чистоту наводили, пока меня хозяйка не перевела у этот, у сад. Ага. Пришла: «Ой, вас ист лос?» Ета кухня как-быдто только настлата! Вот только как настлали! А ето [половина кухни, вымытая другой служанкой, немкой - Я.С.] каким было, таким и отсталось. Это совсем другой вид! Шо Эрика, где она рукой мыет! Тогда эта Лизлотта постояла, посмотрела - видит, что я сижу вот так-то в стороне. Я вымыла, управилась! Но не иду к хозяйке говорить. Или окошко - заставить его чистить. А потом сыметь очки, достанеть носовой платок и проверить, как я вымыла окошко. Хорошо - гут мэдхен, гут, либэ мэдхен - «ты у меня любимая девочка». У нее все «ду майнэ либэ мэдхен!» - она меня звала за мою откровенную работу. Теперь побегла эта Лизлотта, ведеть хозяйку. Вы понимаете, вот, истинный Бог, говорю. Приводить. Она сразу: «Ах! Зи-ина! Ви махен зи?» Я бяру шшотку - шшотка ляжить - я бяру шшотку, иду к Эрике, где она мыла, говорю, Эрика, смочи мне. Она уже вымыла и она чистая на этом месте. «Смочи!» - она мне намочила, вот так вот намочила - я бяру и так-то шшотку [придавливает ногой и моет пол, стоя]- и шурую. Шурую-шурую, шурую-шурую - и эта [половина] ровная, как моя, стала. Ага. ну, гут, ну, гут. Ну, хорошо. На другую неделю, у четверг, я эту вымыла, сделала одинаковую. Вот меня хозяйка как узлюбила за мою работу. Ишачила, как конь.
П.С. Конечно, в записи это не в пример веселее за счет интонации. Собственно, каждый раз, когда она божится, что все правда - это потому, что мы с Милой и Таней на заднем плане сдавленно хихикаем.
"Грундлихь заубермахен"
Она [хозяйка - Я.С.] мене жалела. Я вам расскажу. Так-то кухня, во как щас у нас улица - паркеты. У их кухня так-то настлана была. Розовые и желтенькие. Эты. Плиточки. Плиточки. Ну, дали плиточки грундлих заубермахен - это щеткой пол натирать. Щеткой. Железные щетки, мыльная вода. Натирать. Ну что, принесли щетки. «Хе-хе!» - думаю, - «я щас вам вымою!». Да. Честно вам говорю. С места не слезть мне! А мы привыкли. Это сейчас крашеные стали, а у нас-то пол, как я жила в деревне, чёрный! Голиком [это лысый веник, сметенный до прутьев, а не хм... образ действия - Я.С.] вот так шуруешь, твою мать, грязь эту возишь все! И я шшоткой там! Девки, кухня большая была, не только маленькая, даже ей Бог, вот как моя хата. И плита там-то стояла, стол большой, нас же шесть человек было этих, прислуг этых. И я этой... мыльная. Мыло варила! Мыло, видала, как мыло... Я усё там научилась, усё! Хозяйка - вот чтоб сдохла - у нас тут закапывали зараз скотину, я видала, твою мать, русские не понимают ни хрена! - а там котёл, неделю топила дохлых... Дохли - рубить - у котел, рубить - у котел! Кости никуда не выбрасывали, тоже ящик был. И кости, и это, и потом какой-то порошок - там смерть на этом порошке [очевидно, череп и кости - Я.С.]- туда сыплеть. Неделю варишь, потом застываить, потом вытаскиваить, режеть вот так - мыло. Стирали. Мыло! Умела мыло варить. Там научила. Хозяйка куды пойдеть: «Что вы будете делать?» Я говорю: «Хоть мне можно?» - «Пойдем». Простая хозяйка была, добрая очень даже. Теперь. Я вымыла. Вымыла эту кухню, села и сижу - кайне цу тун. Управилась! Вот, девки, милые, это все истинная вам правда, говорю, как перед Богом. Сижу. Приходит, Лизлоттой звали, старшая. Мы с Эрикой, с ей чистоту наводили, пока меня хозяйка не перевела у этот, у сад. Ага. Пришла: «Ой, вас ист лос?» Ета кухня как-быдто только настлата! Вот только как настлали! А ето [половина кухни, вымытая другой служанкой, немкой - Я.С.] каким было, таким и отсталось. Это совсем другой вид! Шо Эрика, где она рукой мыет! Тогда эта Лизлотта постояла, посмотрела - видит, что я сижу вот так-то в стороне. Я вымыла, управилась! Но не иду к хозяйке говорить. Или окошко - заставить его чистить. А потом сыметь очки, достанеть носовой платок и проверить, как я вымыла окошко. Хорошо - гут мэдхен, гут, либэ мэдхен - «ты у меня любимая девочка». У нее все «ду майнэ либэ мэдхен!» - она меня звала за мою откровенную работу. Теперь побегла эта Лизлотта, ведеть хозяйку. Вы понимаете, вот, истинный Бог, говорю. Приводить. Она сразу: «Ах! Зи-ина! Ви махен зи?» Я бяру шшотку - шшотка ляжить - я бяру шшотку, иду к Эрике, где она мыла, говорю, Эрика, смочи мне. Она уже вымыла и она чистая на этом месте. «Смочи!» - она мне намочила, вот так вот намочила - я бяру и так-то шшотку [придавливает ногой и моет пол, стоя]- и шурую. Шурую-шурую, шурую-шурую - и эта [половина] ровная, как моя, стала. Ага. ну, гут, ну, гут. Ну, хорошо. На другую неделю, у четверг, я эту вымыла, сделала одинаковую. Вот меня хозяйка как узлюбила за мою работу. Ишачила, как конь.
П.С. Конечно, в записи это не в пример веселее за счет интонации. Собственно, каждый раз, когда она божится, что все правда - это потому, что мы с Милой и Таней на заднем плане сдавленно хихикаем.