(no subject)
По учебe надо было прочитать несколько статей.
Про одну не могу не написать.
Точнее как. Тема сложная, а автор - крут:
Оскар Кульман (1902-1999) - доктор богословия, профессор кафедры Нового Завета и истории древней церкви в Базеле (1938 - 1972) и Страсбурге (1945 - 1948), профессор богословского факультета Сорбонны(1948-1968). В 1972 г. был избран членом Французской академии наук. Значительная часть его работ посвящена писаниям ап. Иоанна, а его работы о Петре и связанной с ним традиции сделали Кульмана желанным собеседником для католических богословов. По приглашению папы Иоанна он участвовал во Втором Ватиканском соборе. Кульман держался экуменистических взглядов, но не отказывался от конфессиональной принадлежности, считая себя протестантом. В различных традициях христианства он видел выражение разных сторон благодати; пребывая в единстве, они сохраняют свои особенности. Кульман подчеркивал исторический характер христианского откровения. Он считал, что при линейном восприятии времени в новозаветных текстах подвиг Христа представляет собой переломный момент, после которого Церковь оказывается в некоем промежутке между «уже» (Христос умер за наши грехи две тысячи лет назад) и «еще» (нам только предстоит быть спасенными). Первая публикация статьи о воскресении мертвых (Theologische Zeitung, N.2, 1956) вызвала огромный резонанс как в научной, так и в христианской среде. В предисловии к английскому переводу (Лондон, 1958) своей работы Кульман дает ряд разъяснений и подчеркивает принципиальные положения своей работы.
Чтобы как-то критические оценить содеражние статьи, у меня не хватает ни кругозора, ни образования.
Но что очень цепляет (редко встречаю и ценю поэтому):
автор вовсе не скрывает того, что он верующий христианин (далее, белый, француз, мужчина, и т.д), это очевидно из каждой буквы. Тем не менее, кажется, человек любой конфессии, любой национальности, всех взглядов, может читать без боли, без раздражения, с интересном напротив.
Никакая толерастия или политкорректность здесь ни при чем, просто мудрость и понимание, которое я не знаю, что дает. Опыт и образование, дает, наверное, а что еще, я не знаю.
Статья, к слову, вызвала волны боли по всей христианской Европе (я лишь частично понимаю, почему), поэтому к английскому изданию 58ого года он написал вполне себе апологетическое введение, оно довольно длинное, под катом, но из него можно и понять, зачем и о чем статья.
О. Кульман. Бессмертие души или воскресенье мертвых?
Представленная работа является переводом ранее опубликованной в Швейцарии статьи , резюме которой появлялись в различных периодических изданиях Франции. Ни одна другая моя публикация не вызывала такого энтузиазма или такого резкого неприятия. Издатели некоторых журналов любезно переслали мне некоторые из писем протеста, которые они получили от читателей. Автора одного письма я натолкнул своей статьей на горькие размышления о том, что «французам, алчущим хлеба Жизни предложили вместо хлеба камни, если не змей». Другое письмо предполагает во мне некоего монстра, который с наслаждением причиняет людям духовные страдания. «Неужели, - сказано в нем, - у г-на Кульмана вместо сердца камень?» Для третьего читателя моя статья стала «причиной потрясения, горя и сильного угнетения». Друзья, следившие за моими прежними публикациями с интересом и одобрением, признавались мне, что моя статья причинила им боль. В других я замечал беспокойство, которое они пытались скрыть красноречивым молчанием.
Критики мои принадлежали к самым разным лагерям. Противопоставление - на которое я решился в интересах истины - смелой и радостной надежды первых христиан на воскресение мертвых и спокойного философского ожидания того, что бессмертная душа продолжит жить, вызвало неудовольствие не только многих искренно верующих христиан различных общин и конфессий, но также и неудовольствие тех, чье мировоззрение, внешне пусть и не столь чуждое христианскому, сформировалось скорее под воздействием различных философских концепций. Однако пока еще ни один критик не пробовал опровергнуть мои утверждения с помощью экзегезы, в то время как экзегеза лежит в основе этой работы.
Это замечательное единодушие, как мне кажется, показывает, сколь широко распространено ошибочное приписывание первым христианам античной веры в бессмертие души. Более того, люди с такими разными взглядами, как те, о которых я упоминал ранее, едины в своей неспособности услышать с полной объективностью, что говорит нам текст о вере и надежде раннего христианства, услышать, не примешивая свой собственный взгляд и свое собственное мнение, столь ценные для них при толковании текстов*. Эта неспособность равным образом удивительна как со стороны образованных людей, придерживающихся принципов здравой, научной экзегезы, так и со стороны верующих, утверждающих, что они целиком полагаются на откровение Священного Писания.
Нападки, которые вызвала моя работа, показались бы мне серьезными, если были бы основаны на экзегетических доводах. Вместо этого меня забрасывают общими рассуждениями философского, психологического и прежде всего эмоционального свойства. Мне приводили следующие возражения: «Я могу принять бессмертие души, но не воскресение тела» или « Я не могу поверить, что наши близкие просто уснули на неопределенное время и что я сам, когда умру, буду просто спать, ожидая воскресения».
Действительно ли необходимо сегодня напомнить разумным людям, христиане они или нет, что существует разница между признанием, что Сократ придерживался того или иного взгляда, и принятием этого взгляда, между признанием надежды на воскресение в качестве раннехристианского концепта и разделением этой надежды?
Прежде всего мы должны выслушать, что говорят Платон и апостол Павел. Мы можем пойти и дальше. Мы можем уважать и восхищаться обоими учениями. Как можем мы ими не восхититься, рассматривая их в связи с жизнью и смертью их создателей? Но нет причин отрицать принципиальную разницу между христианским ожиданием воскресения мертвых и античной верой в бессмертие души. Как бы искренне ни восхищали нас обе концепции, это не позволяет нам делать вид, вопреки нашему глубокому убеждению и вопреки экзегетической очевидности, что они совместимы. То, что между ними можно обнаружить определенные точки соприкосновения, я продемонстрировал в данном исследовании, но это не отменяет того факта, что их основные вдохновляющие идеи совершенно различны.
То, что позднее христианство связало эти два верования, так что сегодня обычный христианин просто путает их, не заставит меня молчать о том, что я вместе с большинством экзегетов считаю истиной. Тем более что связь, установившаяся между ожиданием «воскресения тела» и верой в «бессмертие души», в действительности не связь вовсе, а отказ от одного в пользу другого. 1 Кор 15 принесли в жертву ради «Федона». Ни к чему хорошему не приведет утаивание этого факта, что часто происходит сегодня, когда вещи действительно несочетаемые сочетаются на основе слишком упрощенных рассуждений такого рода: что бы ни казалось нам в раннехристианском учении противоречащим бессмертию души, а именно концепция телесного воскресения, не она было важнейшим тезисом для первых христиан; это просто использование философской мыслью того времени мифологических выражений, в то время как суть учения состоит в бессмертии души. Напротив, мы должны честно признать, что именно в том, что отличает христианское учение от античных верований, и заключается его основа. Даже если человек, толкующий Новый Завет, не может принять это положение в качестве базового для христианского учения, он не имеет право заключать, что оно не является таковым для авторов, которых он толкует.
Ввиду негативной реакции и подавленности, какую вызвала в периодике публикация моих положений, не следовало ли мне прекратить полемику, проявив христианское милосердие, и не издавать эту брошюру? Мое решение было рождено убеждением, что камень преткновения может порой принести большую пользу и для науки, и для христианских воззрений. Я всего лишь прошу читателей взять на себя труд дочитать мой труд до конца.
В статье вопрос обсуждается с позиций экзегетики, но если затрагивать религиозный аспект, я рискнул бы напомнить моим критикам, что, когда они столь яро защищают именно тот способ спасения для себя и своих близких, который им кажется наиболее желательным, они невольно играют на руку тем противникам христианства, которые не устают повторять, что вера христиан - это не более, чем проекция их желаний.
На самом же деле, не в том ли и заключается величие христианской веры, как я постарался объяснить, что мы не отталкиваемся от наших собственных желаний, но вписываем наше воскресение в рамки вселенского процесса искупления и нового сотворения мира? Я никоим образом не могу недооценивать трудность принятия этой веры , и я открыто признаю, что трудно обсуждать этот вопрос в отвлеченной манере. Отверстая могила тут же напомнит нам о том, что это не просто предмет академической дискуссии. Но разве нет более убедительной причины для поиска истины и ясности в этом вопросе? Лучший способ отыскать истину -- не начинать с того, что может быть истолковано двояко, а объяснить просто и максимально честно с использованием всех имеющихся средств, в чем заключалось упование новозаветных авторов, и таким образом вскрыть самую суть этого упования, а также - как бы трудно ни было нам это принять - вскрыть то, что отделяет ее от других верований, к которым мы так привержены. Начав с того, чтобы объективно исследовать упование первых христиан в тех особенностях, какие сегодня нас поражают, не идем ли мы разве тем единственно возможным путем, каким, быть может, это было дано нам, чтобы не только понять эти упования лучше, но убедиться, что вопреки нашим представлениям нет ничего невозможного в том, чтобы принять их?
У меня сложилось впечатление, что некоторые из моих читателей не потрудились дочитать мою статью до конца. Сравнение смерти Сократа и Иисуса, кажется, так возмутило их и вызвало такое раздражение, что они не стали читать дальше и не увидели, что далее сказал я относительно новозаветной веры в победу Христа над смертью.
Для многих из тех, кто обрушился на меня, причиной «печали и подавленности» было не только проведенное мною разграничение между воскресением тела и бессмертием души. Более всего смутило их место, которое я, в согласии с первыми христианами, отвожу для промежуточного положения тех, кто умер и умрет во Христе прежде последнего дня. Это промежуточное положение авторы первого века называли словом «сон». Мысль о временном состоянии ожидания особенно невыносима для тех, кто хотел бы знать больше об этом «сне» мертвых, которые лишившись плотского тела, еще не обрели тела Воскресения, хотя и находятся под властью Святого Духа. Таким людям сложно смириться с осторожностью в этом вопросе авторов Нового Завета, включая апостола Павла, или удовлетвориться радостным обещанием апостола, сказавшего, что смерть отныне не с0может отделить от Христа тех, кто получил Святого Духа: «Живем ли -- для Господа живем; умираем ли -- для Господа умираем» (Рим 14.8).
Есть те, для кого концепция «сна» совершенно неприемлема. Мне хочется спросить их, оставив ненадолго в стороне экзегетический метод исследования: погружались ли они когда-нибудь в такой сон, в котором они были счастливы, как никогда, хотя они всего лишь спали? Не может ли это стать иллюстрацией, хоть и поистине несовершенной, того состояния предчувствования, в котором, согласно апостолу Павлу, оказываются умершие во Христе в течение «сна», пока они ожидают тела воскресения?
Как бы то ни было, я не намерен избегать камня преткновения, уменьшая значимость того, что я говорил о временном и все еще несовершенном характере этого состояния. Ибо, согласно первым христианам, настоящая, полная жизнь Воскресения немыслима без нового тела, «духовного тела», в которое оденутся мертвые, когда небо и земля будут созданы заново.
В данном исследовании я не единожды ссылаюсь на изенгеймский алтарь, исполненный художником Матиасом Грюневальдом в 1515 г. Мастер изобразил именно воскресение тела, а не бессмертие души. Подобным образом другой художник, Иоганн Себастьян Бах, дал нам возможность услышать - в Символе Веры мессы си-минор - музыкальную трактовку слов этого древнего текста, который выражает новозаветную веру в Воскресение Христа и наше собственное Воскресение. Торжественная музыка великого композитора стремится изобразить не бессмертие души, но момент воскресения тела: «Et resurrexit die tertia…expecto resurrectionem mortuorum et vitam venturi seculi». И Гендель в последней части «Мессии» позволяет нам услышать, что апостол Павел понимал под сном упокоившихся в Господе, а в триумфальной песне -- упование Павла на конечное Воскресение, когда «последняя труба вострубит, а мы изменимся» (1 Кор 15.52).
Разделяя эту надежду или нет, давайте, по крайней мере, признаем, что художники в этом случае оказываются лучшими толкователями Библии.
15 сентября 1956 г. Шамони
Ссылка на где скачать статью, если интересно:)
13Кульман+.doc
(я даже научилась использовать народ.яндекс.
Про одну не могу не написать.
Точнее как. Тема сложная, а автор - крут:
Оскар Кульман (1902-1999) - доктор богословия, профессор кафедры Нового Завета и истории древней церкви в Базеле (1938 - 1972) и Страсбурге (1945 - 1948), профессор богословского факультета Сорбонны(1948-1968). В 1972 г. был избран членом Французской академии наук. Значительная часть его работ посвящена писаниям ап. Иоанна, а его работы о Петре и связанной с ним традиции сделали Кульмана желанным собеседником для католических богословов. По приглашению папы Иоанна он участвовал во Втором Ватиканском соборе. Кульман держался экуменистических взглядов, но не отказывался от конфессиональной принадлежности, считая себя протестантом. В различных традициях христианства он видел выражение разных сторон благодати; пребывая в единстве, они сохраняют свои особенности. Кульман подчеркивал исторический характер христианского откровения. Он считал, что при линейном восприятии времени в новозаветных текстах подвиг Христа представляет собой переломный момент, после которого Церковь оказывается в некоем промежутке между «уже» (Христос умер за наши грехи две тысячи лет назад) и «еще» (нам только предстоит быть спасенными). Первая публикация статьи о воскресении мертвых (Theologische Zeitung, N.2, 1956) вызвала огромный резонанс как в научной, так и в христианской среде. В предисловии к английскому переводу (Лондон, 1958) своей работы Кульман дает ряд разъяснений и подчеркивает принципиальные положения своей работы.
Чтобы как-то критические оценить содеражние статьи, у меня не хватает ни кругозора, ни образования.
Но что очень цепляет (редко встречаю и ценю поэтому):
автор вовсе не скрывает того, что он верующий христианин (далее, белый, француз, мужчина, и т.д), это очевидно из каждой буквы. Тем не менее, кажется, человек любой конфессии, любой национальности, всех взглядов, может читать без боли, без раздражения, с интересном напротив.
Никакая толерастия или политкорректность здесь ни при чем, просто мудрость и понимание, которое я не знаю, что дает. Опыт и образование, дает, наверное, а что еще, я не знаю.
Статья, к слову, вызвала волны боли по всей христианской Европе (я лишь частично понимаю, почему), поэтому к английскому изданию 58ого года он написал вполне себе апологетическое введение, оно довольно длинное, под катом, но из него можно и понять, зачем и о чем статья.
О. Кульман. Бессмертие души или воскресенье мертвых?
Представленная работа является переводом ранее опубликованной в Швейцарии статьи , резюме которой появлялись в различных периодических изданиях Франции. Ни одна другая моя публикация не вызывала такого энтузиазма или такого резкого неприятия. Издатели некоторых журналов любезно переслали мне некоторые из писем протеста, которые они получили от читателей. Автора одного письма я натолкнул своей статьей на горькие размышления о том, что «французам, алчущим хлеба Жизни предложили вместо хлеба камни, если не змей». Другое письмо предполагает во мне некоего монстра, который с наслаждением причиняет людям духовные страдания. «Неужели, - сказано в нем, - у г-на Кульмана вместо сердца камень?» Для третьего читателя моя статья стала «причиной потрясения, горя и сильного угнетения». Друзья, следившие за моими прежними публикациями с интересом и одобрением, признавались мне, что моя статья причинила им боль. В других я замечал беспокойство, которое они пытались скрыть красноречивым молчанием.
Критики мои принадлежали к самым разным лагерям. Противопоставление - на которое я решился в интересах истины - смелой и радостной надежды первых христиан на воскресение мертвых и спокойного философского ожидания того, что бессмертная душа продолжит жить, вызвало неудовольствие не только многих искренно верующих христиан различных общин и конфессий, но также и неудовольствие тех, чье мировоззрение, внешне пусть и не столь чуждое христианскому, сформировалось скорее под воздействием различных философских концепций. Однако пока еще ни один критик не пробовал опровергнуть мои утверждения с помощью экзегезы, в то время как экзегеза лежит в основе этой работы.
Это замечательное единодушие, как мне кажется, показывает, сколь широко распространено ошибочное приписывание первым христианам античной веры в бессмертие души. Более того, люди с такими разными взглядами, как те, о которых я упоминал ранее, едины в своей неспособности услышать с полной объективностью, что говорит нам текст о вере и надежде раннего христианства, услышать, не примешивая свой собственный взгляд и свое собственное мнение, столь ценные для них при толковании текстов*. Эта неспособность равным образом удивительна как со стороны образованных людей, придерживающихся принципов здравой, научной экзегезы, так и со стороны верующих, утверждающих, что они целиком полагаются на откровение Священного Писания.
Нападки, которые вызвала моя работа, показались бы мне серьезными, если были бы основаны на экзегетических доводах. Вместо этого меня забрасывают общими рассуждениями философского, психологического и прежде всего эмоционального свойства. Мне приводили следующие возражения: «Я могу принять бессмертие души, но не воскресение тела» или « Я не могу поверить, что наши близкие просто уснули на неопределенное время и что я сам, когда умру, буду просто спать, ожидая воскресения».
Действительно ли необходимо сегодня напомнить разумным людям, христиане они или нет, что существует разница между признанием, что Сократ придерживался того или иного взгляда, и принятием этого взгляда, между признанием надежды на воскресение в качестве раннехристианского концепта и разделением этой надежды?
Прежде всего мы должны выслушать, что говорят Платон и апостол Павел. Мы можем пойти и дальше. Мы можем уважать и восхищаться обоими учениями. Как можем мы ими не восхититься, рассматривая их в связи с жизнью и смертью их создателей? Но нет причин отрицать принципиальную разницу между христианским ожиданием воскресения мертвых и античной верой в бессмертие души. Как бы искренне ни восхищали нас обе концепции, это не позволяет нам делать вид, вопреки нашему глубокому убеждению и вопреки экзегетической очевидности, что они совместимы. То, что между ними можно обнаружить определенные точки соприкосновения, я продемонстрировал в данном исследовании, но это не отменяет того факта, что их основные вдохновляющие идеи совершенно различны.
То, что позднее христианство связало эти два верования, так что сегодня обычный христианин просто путает их, не заставит меня молчать о том, что я вместе с большинством экзегетов считаю истиной. Тем более что связь, установившаяся между ожиданием «воскресения тела» и верой в «бессмертие души», в действительности не связь вовсе, а отказ от одного в пользу другого. 1 Кор 15 принесли в жертву ради «Федона». Ни к чему хорошему не приведет утаивание этого факта, что часто происходит сегодня, когда вещи действительно несочетаемые сочетаются на основе слишком упрощенных рассуждений такого рода: что бы ни казалось нам в раннехристианском учении противоречащим бессмертию души, а именно концепция телесного воскресения, не она было важнейшим тезисом для первых христиан; это просто использование философской мыслью того времени мифологических выражений, в то время как суть учения состоит в бессмертии души. Напротив, мы должны честно признать, что именно в том, что отличает христианское учение от античных верований, и заключается его основа. Даже если человек, толкующий Новый Завет, не может принять это положение в качестве базового для христианского учения, он не имеет право заключать, что оно не является таковым для авторов, которых он толкует.
Ввиду негативной реакции и подавленности, какую вызвала в периодике публикация моих положений, не следовало ли мне прекратить полемику, проявив христианское милосердие, и не издавать эту брошюру? Мое решение было рождено убеждением, что камень преткновения может порой принести большую пользу и для науки, и для христианских воззрений. Я всего лишь прошу читателей взять на себя труд дочитать мой труд до конца.
В статье вопрос обсуждается с позиций экзегетики, но если затрагивать религиозный аспект, я рискнул бы напомнить моим критикам, что, когда они столь яро защищают именно тот способ спасения для себя и своих близких, который им кажется наиболее желательным, они невольно играют на руку тем противникам христианства, которые не устают повторять, что вера христиан - это не более, чем проекция их желаний.
На самом же деле, не в том ли и заключается величие христианской веры, как я постарался объяснить, что мы не отталкиваемся от наших собственных желаний, но вписываем наше воскресение в рамки вселенского процесса искупления и нового сотворения мира? Я никоим образом не могу недооценивать трудность принятия этой веры , и я открыто признаю, что трудно обсуждать этот вопрос в отвлеченной манере. Отверстая могила тут же напомнит нам о том, что это не просто предмет академической дискуссии. Но разве нет более убедительной причины для поиска истины и ясности в этом вопросе? Лучший способ отыскать истину -- не начинать с того, что может быть истолковано двояко, а объяснить просто и максимально честно с использованием всех имеющихся средств, в чем заключалось упование новозаветных авторов, и таким образом вскрыть самую суть этого упования, а также - как бы трудно ни было нам это принять - вскрыть то, что отделяет ее от других верований, к которым мы так привержены. Начав с того, чтобы объективно исследовать упование первых христиан в тех особенностях, какие сегодня нас поражают, не идем ли мы разве тем единственно возможным путем, каким, быть может, это было дано нам, чтобы не только понять эти упования лучше, но убедиться, что вопреки нашим представлениям нет ничего невозможного в том, чтобы принять их?
У меня сложилось впечатление, что некоторые из моих читателей не потрудились дочитать мою статью до конца. Сравнение смерти Сократа и Иисуса, кажется, так возмутило их и вызвало такое раздражение, что они не стали читать дальше и не увидели, что далее сказал я относительно новозаветной веры в победу Христа над смертью.
Для многих из тех, кто обрушился на меня, причиной «печали и подавленности» было не только проведенное мною разграничение между воскресением тела и бессмертием души. Более всего смутило их место, которое я, в согласии с первыми христианами, отвожу для промежуточного положения тех, кто умер и умрет во Христе прежде последнего дня. Это промежуточное положение авторы первого века называли словом «сон». Мысль о временном состоянии ожидания особенно невыносима для тех, кто хотел бы знать больше об этом «сне» мертвых, которые лишившись плотского тела, еще не обрели тела Воскресения, хотя и находятся под властью Святого Духа. Таким людям сложно смириться с осторожностью в этом вопросе авторов Нового Завета, включая апостола Павла, или удовлетвориться радостным обещанием апостола, сказавшего, что смерть отныне не с0может отделить от Христа тех, кто получил Святого Духа: «Живем ли -- для Господа живем; умираем ли -- для Господа умираем» (Рим 14.8).
Есть те, для кого концепция «сна» совершенно неприемлема. Мне хочется спросить их, оставив ненадолго в стороне экзегетический метод исследования: погружались ли они когда-нибудь в такой сон, в котором они были счастливы, как никогда, хотя они всего лишь спали? Не может ли это стать иллюстрацией, хоть и поистине несовершенной, того состояния предчувствования, в котором, согласно апостолу Павлу, оказываются умершие во Христе в течение «сна», пока они ожидают тела воскресения?
Как бы то ни было, я не намерен избегать камня преткновения, уменьшая значимость того, что я говорил о временном и все еще несовершенном характере этого состояния. Ибо, согласно первым христианам, настоящая, полная жизнь Воскресения немыслима без нового тела, «духовного тела», в которое оденутся мертвые, когда небо и земля будут созданы заново.
В данном исследовании я не единожды ссылаюсь на изенгеймский алтарь, исполненный художником Матиасом Грюневальдом в 1515 г. Мастер изобразил именно воскресение тела, а не бессмертие души. Подобным образом другой художник, Иоганн Себастьян Бах, дал нам возможность услышать - в Символе Веры мессы си-минор - музыкальную трактовку слов этого древнего текста, который выражает новозаветную веру в Воскресение Христа и наше собственное Воскресение. Торжественная музыка великого композитора стремится изобразить не бессмертие души, но момент воскресения тела: «Et resurrexit die tertia…expecto resurrectionem mortuorum et vitam venturi seculi». И Гендель в последней части «Мессии» позволяет нам услышать, что апостол Павел понимал под сном упокоившихся в Господе, а в триумфальной песне -- упование Павла на конечное Воскресение, когда «последняя труба вострубит, а мы изменимся» (1 Кор 15.52).
Разделяя эту надежду или нет, давайте, по крайней мере, признаем, что художники в этом случае оказываются лучшими толкователями Библии.
15 сентября 1956 г. Шамони
Ссылка на где скачать статью, если интересно:)
13Кульман+.doc
(я даже научилась использовать народ.яндекс.