Как с блеском писать плохие рецензии
Это легче, чем безнаказанно писать плохие стихи: в том случае мы имели дело с заниженной планкой (точнее - с планкой, зарытой в землю), а здесь планки нет вообще. «Плохая рецензия» как прижившееся понятие не существует. Так говорят разве что о рецензиях, где не написано ничего хорошего.
Говорят иногда с осуждением: «попробуйте сначала сами снять семичасовой фильм, а потом требуйте, чтобы он был о чем-то»; или: «вы расписались в своем плебействе, не поняв, что когда в моей постановке менструирующая Заречная швыряет свои трусы в зрительный зал, это символ раненой чайки»; или: «что же вам не нравится в строках "мечта разбита в кровь о яд тумана, накрыта песней бессердечных пуль, и с одурью бескрылого сапсана бежит мустанг по асимптоте в нуль"? это же Метафора! надо уметь чувствовать! так можно и к Лермонтову придраться!»; и так далее. Но мы сейчас не о том, как избежать возмездия, если вы критик, осмелившийся критиковать. Напротив: мы о том мирном и умудренном рецензенте-толкователе, перед которым читатель, зритель, слушатель наконец осознаёт в полной мере свое дремучее ничтожество. Как и в прошлый раз, несколько простых правил.
1. Запомните и других заставьте запомнить: если что-то не написано или не показано, то это Подтекст. Из этого, конечно, не следует, что любая мысль, не выраженная в произведении, может считаться его Подтекстом. Нет, Подтексты бывают строго трех видов: сексуальные, острополитические и мистические (если забудете, откройте любую желтую газету). Подтексты главнее явно высказанного, поскольку идут глубже. Например, в сказке «Голый король» нет ни слова о детском вуайеризме, и это должно насторожить больше, чем явный и довольно нехитрый политический мессадж. Куда изощреннее закулисная политика в «Трех сестрах» - предвидел же Чехов перенос столицы в Москву, стало быть, не зря так упорно молчит о предчувствии революции? Ну а в «Парке юрского периода» - никто словом не обмолвился о вызывании дьявола, который, между прочим, любит облик змеи, т.е. рептилии!
2. Чтобы читатель вас сразу зауважал, обо всем начинайте говорить с середины и называйте как можно больше имен в быстрой последовательности. Рецензию на стишок «У попа была собака» можно начать так:
Даже преодолев искушение вспомнить «священное время» Элиаде, о котором сразу напоминает циклически воспроизводящая себя в «мирском» времени надпись - строго говоря, миф, записанный жрецом - мы не избежим концепции вечного возвращения в ее более широком и древнем, пифагорейском смысле, концепцию круга, неразмыкаемого, как последний круг дантовского ада, куда помещен Брут, - недаром первое четверостишие звучит эхом бесстрастной антитезы из его шекспировского монолога о Цезаре: любил потому-то и потому-то; убил потому-то и потому-то. Фрейд, вспоминая тот же монолог в связи со сном, в котором по ошибке произносит «non vixit» вместо «non vivit», являет здесь некую противоположность тому бесконечному «vixit», тому бессмертию канувшего, прикованность к которому Кундера сравнивает с крестом Иисуса - и вот мы снова стоим у истока вечности: вначале была собака, и собака была у попа; рискнем ли мы утверждать, что поп был в некотором смысле собакой?
Обо всем следует упоминать как бы невзначай, делая вид, что лишь повторяешь и без того понятные вещи. Читатель может скептически отнестись к мысли, когда она, пешая, идет ему навстречу, - но не когда она шелестит мимо него в роскошном авто. Чтобы при этом не отпугнуть, иногда, на каких-нибудь полстроки, становитесь просты и понятны до банальности.
3. Вымышленных героев не существует. Вернее, все вымыленные герои существуют, а потому не могут считаться вымышленными. Все разговоры о «воображении автора», и якобы лишь «случайных совпадениях» - деликатная условность. Всегда, а не только мелким шрифтом над выходными данными какого-нибудь политического триллера «Барак дяди Этомбама». Читатель не просто должен оставить надежду, что есть персонажи, не списанные автором с его друзей, врагов, зеркала в ванной или телевизора. Приучите его стыдиться этой ребяческой надежды. Впрочем, большинство читателей как раз будут вам благодарны, если вы их просветите на этот счет. Их - людей взрослых, обстоятельных - занимают серьезные вопросы, например, был ли Набоков педофилом - или же Гумберт списан с дяди Рукавишникова; и они оценили бы мудрую решительность публициста (не помню имени), написавшего, что хотя Толкиен всегда и отрицал, будто Мордор «символизирует» нацистскую Германию, но в наши дни новых исторических перипетий, цитирую, «we can no longer allow Tolkien that protest». Я не выдумываю, этот публицист прямо так и написал. Вот с кого нужно брать пример. Характер, как говорится, нордический.
4. Символы. Они заполонили все искусство. Символы. Не забудьте выдрать из контекста и как можно дальше зашвырнуть. Число 4 (вспомним его китайский смысл) и длина этого пункта символизируют скоротечность жизни.
5. Если сюжет как-то подозрительно не вписывается ни в одно клише, найдите в нем Подвох. Что-нибудь значительно все упрощающее - и вместе с тем такое, чтобы читатель ваших рецензий захотел это с загадочным видом передать дальше: «а ты знаешь, что на самом деле...». На самом деле Элвин Стрейт умер, и весь фильм на тракторе ездила его душа. На самом деле Холден Колфилд был голубым. На самом деле все подстроил Фортинбрас, чтобы завладеть короной. На самом деле Шейд выдумал Кинбота - нет, Кинбот Шейда - и не выдумал, а убил. В подтверждение вашей гениальной разгадки ищите и приводите нечто среднее между Подтекстами и Символами - Намеки. Порадуете конспирологов, если дадите им понять, что не только переклички газетных заголовков и Откровение Иоанна Богослова можно расшифровывать; спасете от разочарования тех, на кого книга или фильм произвела то же впечатление, что недавно въехавший сосед по площадке, который «какой-то не такой». Ведь нечестно будет, если он не окажется ни шпионом, ни сексуальным маньяком, ни, на худой конец, подпольным миллионером, а именно тем, что про него известно: слегка аутистичный бухгалтер-виртуоз, на досуге выводящий породу морских свинок с шестью полосочками.
6. Но радовать-то радовать, а нашу главную цель вы не забыли? Читатель ваших рецензий волен сколько угодно восхищаться собственным умом в уединении, но рядом с вами он должен осознавать себя чем? ничтожеством. Каким? дремучим. Мы уже поговорили о способах показать ему, что он в книге (фильме, спектакле) вообще ничего не понял, ибо не смог разглядеть там то главное, чего там нет; этого, однако, недостаточно. Надо объяснить ему, почему вы - смогли. Объяснить, разумеется, не выдавая секретов. Покажите ему, как вы эзотеричны в самом восприятии искусства. Поговорите о Послевкусиях; не забудьте (особенно если рецензируете поэтический сборник) обмолвиться о бежево-фиолетовой энергетике и преобладании водной стихии; выдайте на-гора дóбычу подсознательного в необъяснимой связи с каким-нибудь словом или образом - конечно же, невзначай, как-нибудь так: «...напоминая нам, что молоко - совесть земли, и через это выстраивая...» Иногда нужно более прямое внушение - тогда пройдитесь вскользь по вашей любимой теософско-шамбаловедческой доктрине и, разумеется, найдите ее отголоски у автора.
7. И заключительное напутствие. Тяжело в учении. Мы брали не самые простые примеры. Но мы живем во времена, когда передовое искусство создается едва ли не исключительно в расчете на рецензентов. Потому что творцам, как и вам, нужно делать вид. И вместо паразитирования у вас получится прекрасный симбиоз. Вот открылся, допустим, вернисаж консервных банок. Они вращаются на гончарных кругах, с отогнутыми в немом крике рваными краями. В зале тихо играют романсы 30-х годов. Люди ходят, что-то вполголоса обсуждают, сохраняют умный вид - но все тайно надеются на вас, рецензента, чтобы где не ошибиться, чтобы, главное, отвадить никак не уходящее - после стольких лет в тусовке! - чувство, что все это какая-то вялая херня. Люди волнуются. Люди ждут. А ваши пальцы, пахнущие устрицами и дорогим дымом, уже взметнулись, как над роялем...
И закрапало, полилось: о египетских священных сосудах для внутренностей, об Адаме из глины, о горшке с мясом как символе домашнего уюта - ergo, плодоносящего чрева; об этимологии слова conservāre, букв. «присматривать», от servus «раб», об эволюции через отрицание себя и потерю сакрального статуса к консервной банке-рабу, жертвующему собой, о машинной цивилизации и сардиннице ужасного содержания с выводом, что всякая консервная банка есть мумия бомбы, о супах Энди Уорхола, о центробежной силе, о космонавтах из рабочих, о единении и слиянии, в вечности отслуживших вещей, гончарного круга и патефона, и победоносно (гончар - Гончаров - металл) об архетипичном Обломове, чье медленное духовное вращение рано или поздно сбросит любой рабский, параноидальный в своем охранительстве («присматривать») сталинизм. Вам будут не просто благодарны, перед вами не просто будут чувстовать себя дремучими ничтожествами. Произойдет то невероятное, о котором мы упоминали в прошлый раз. Вас начнут понимать.
Говорят иногда с осуждением: «попробуйте сначала сами снять семичасовой фильм, а потом требуйте, чтобы он был о чем-то»; или: «вы расписались в своем плебействе, не поняв, что когда в моей постановке менструирующая Заречная швыряет свои трусы в зрительный зал, это символ раненой чайки»; или: «что же вам не нравится в строках "мечта разбита в кровь о яд тумана, накрыта песней бессердечных пуль, и с одурью бескрылого сапсана бежит мустанг по асимптоте в нуль"? это же Метафора! надо уметь чувствовать! так можно и к Лермонтову придраться!»; и так далее. Но мы сейчас не о том, как избежать возмездия, если вы критик, осмелившийся критиковать. Напротив: мы о том мирном и умудренном рецензенте-толкователе, перед которым читатель, зритель, слушатель наконец осознаёт в полной мере свое дремучее ничтожество. Как и в прошлый раз, несколько простых правил.
1. Запомните и других заставьте запомнить: если что-то не написано или не показано, то это Подтекст. Из этого, конечно, не следует, что любая мысль, не выраженная в произведении, может считаться его Подтекстом. Нет, Подтексты бывают строго трех видов: сексуальные, острополитические и мистические (если забудете, откройте любую желтую газету). Подтексты главнее явно высказанного, поскольку идут глубже. Например, в сказке «Голый король» нет ни слова о детском вуайеризме, и это должно насторожить больше, чем явный и довольно нехитрый политический мессадж. Куда изощреннее закулисная политика в «Трех сестрах» - предвидел же Чехов перенос столицы в Москву, стало быть, не зря так упорно молчит о предчувствии революции? Ну а в «Парке юрского периода» - никто словом не обмолвился о вызывании дьявола, который, между прочим, любит облик змеи, т.е. рептилии!
2. Чтобы читатель вас сразу зауважал, обо всем начинайте говорить с середины и называйте как можно больше имен в быстрой последовательности. Рецензию на стишок «У попа была собака» можно начать так:
Даже преодолев искушение вспомнить «священное время» Элиаде, о котором сразу напоминает циклически воспроизводящая себя в «мирском» времени надпись - строго говоря, миф, записанный жрецом - мы не избежим концепции вечного возвращения в ее более широком и древнем, пифагорейском смысле, концепцию круга, неразмыкаемого, как последний круг дантовского ада, куда помещен Брут, - недаром первое четверостишие звучит эхом бесстрастной антитезы из его шекспировского монолога о Цезаре: любил потому-то и потому-то; убил потому-то и потому-то. Фрейд, вспоминая тот же монолог в связи со сном, в котором по ошибке произносит «non vixit» вместо «non vivit», являет здесь некую противоположность тому бесконечному «vixit», тому бессмертию канувшего, прикованность к которому Кундера сравнивает с крестом Иисуса - и вот мы снова стоим у истока вечности: вначале была собака, и собака была у попа; рискнем ли мы утверждать, что поп был в некотором смысле собакой?
Обо всем следует упоминать как бы невзначай, делая вид, что лишь повторяешь и без того понятные вещи. Читатель может скептически отнестись к мысли, когда она, пешая, идет ему навстречу, - но не когда она шелестит мимо него в роскошном авто. Чтобы при этом не отпугнуть, иногда, на каких-нибудь полстроки, становитесь просты и понятны до банальности.
3. Вымышленных героев не существует. Вернее, все вымыленные герои существуют, а потому не могут считаться вымышленными. Все разговоры о «воображении автора», и якобы лишь «случайных совпадениях» - деликатная условность. Всегда, а не только мелким шрифтом над выходными данными какого-нибудь политического триллера «Барак дяди Этомбама». Читатель не просто должен оставить надежду, что есть персонажи, не списанные автором с его друзей, врагов, зеркала в ванной или телевизора. Приучите его стыдиться этой ребяческой надежды. Впрочем, большинство читателей как раз будут вам благодарны, если вы их просветите на этот счет. Их - людей взрослых, обстоятельных - занимают серьезные вопросы, например, был ли Набоков педофилом - или же Гумберт списан с дяди Рукавишникова; и они оценили бы мудрую решительность публициста (не помню имени), написавшего, что хотя Толкиен всегда и отрицал, будто Мордор «символизирует» нацистскую Германию, но в наши дни новых исторических перипетий, цитирую, «we can no longer allow Tolkien that protest». Я не выдумываю, этот публицист прямо так и написал. Вот с кого нужно брать пример. Характер, как говорится, нордический.
4. Символы. Они заполонили все искусство. Символы. Не забудьте выдрать из контекста и как можно дальше зашвырнуть. Число 4 (вспомним его китайский смысл) и длина этого пункта символизируют скоротечность жизни.
5. Если сюжет как-то подозрительно не вписывается ни в одно клише, найдите в нем Подвох. Что-нибудь значительно все упрощающее - и вместе с тем такое, чтобы читатель ваших рецензий захотел это с загадочным видом передать дальше: «а ты знаешь, что на самом деле...». На самом деле Элвин Стрейт умер, и весь фильм на тракторе ездила его душа. На самом деле Холден Колфилд был голубым. На самом деле все подстроил Фортинбрас, чтобы завладеть короной. На самом деле Шейд выдумал Кинбота - нет, Кинбот Шейда - и не выдумал, а убил. В подтверждение вашей гениальной разгадки ищите и приводите нечто среднее между Подтекстами и Символами - Намеки. Порадуете конспирологов, если дадите им понять, что не только переклички газетных заголовков и Откровение Иоанна Богослова можно расшифровывать; спасете от разочарования тех, на кого книга или фильм произвела то же впечатление, что недавно въехавший сосед по площадке, который «какой-то не такой». Ведь нечестно будет, если он не окажется ни шпионом, ни сексуальным маньяком, ни, на худой конец, подпольным миллионером, а именно тем, что про него известно: слегка аутистичный бухгалтер-виртуоз, на досуге выводящий породу морских свинок с шестью полосочками.
6. Но радовать-то радовать, а нашу главную цель вы не забыли? Читатель ваших рецензий волен сколько угодно восхищаться собственным умом в уединении, но рядом с вами он должен осознавать себя чем? ничтожеством. Каким? дремучим. Мы уже поговорили о способах показать ему, что он в книге (фильме, спектакле) вообще ничего не понял, ибо не смог разглядеть там то главное, чего там нет; этого, однако, недостаточно. Надо объяснить ему, почему вы - смогли. Объяснить, разумеется, не выдавая секретов. Покажите ему, как вы эзотеричны в самом восприятии искусства. Поговорите о Послевкусиях; не забудьте (особенно если рецензируете поэтический сборник) обмолвиться о бежево-фиолетовой энергетике и преобладании водной стихии; выдайте на-гора дóбычу подсознательного в необъяснимой связи с каким-нибудь словом или образом - конечно же, невзначай, как-нибудь так: «...напоминая нам, что молоко - совесть земли, и через это выстраивая...» Иногда нужно более прямое внушение - тогда пройдитесь вскользь по вашей любимой теософско-шамбаловедческой доктрине и, разумеется, найдите ее отголоски у автора.
7. И заключительное напутствие. Тяжело в учении. Мы брали не самые простые примеры. Но мы живем во времена, когда передовое искусство создается едва ли не исключительно в расчете на рецензентов. Потому что творцам, как и вам, нужно делать вид. И вместо паразитирования у вас получится прекрасный симбиоз. Вот открылся, допустим, вернисаж консервных банок. Они вращаются на гончарных кругах, с отогнутыми в немом крике рваными краями. В зале тихо играют романсы 30-х годов. Люди ходят, что-то вполголоса обсуждают, сохраняют умный вид - но все тайно надеются на вас, рецензента, чтобы где не ошибиться, чтобы, главное, отвадить никак не уходящее - после стольких лет в тусовке! - чувство, что все это какая-то вялая херня. Люди волнуются. Люди ждут. А ваши пальцы, пахнущие устрицами и дорогим дымом, уже взметнулись, как над роялем...
И закрапало, полилось: о египетских священных сосудах для внутренностей, об Адаме из глины, о горшке с мясом как символе домашнего уюта - ergo, плодоносящего чрева; об этимологии слова conservāre, букв. «присматривать», от servus «раб», об эволюции через отрицание себя и потерю сакрального статуса к консервной банке-рабу, жертвующему собой, о машинной цивилизации и сардиннице ужасного содержания с выводом, что всякая консервная банка есть мумия бомбы, о супах Энди Уорхола, о центробежной силе, о космонавтах из рабочих, о единении и слиянии, в вечности отслуживших вещей, гончарного круга и патефона, и победоносно (гончар - Гончаров - металл) об архетипичном Обломове, чье медленное духовное вращение рано или поздно сбросит любой рабский, параноидальный в своем охранительстве («присматривать») сталинизм. Вам будут не просто благодарны, перед вами не просто будут чувстовать себя дремучими ничтожествами. Произойдет то невероятное, о котором мы упоминали в прошлый раз. Вас начнут понимать.