Вы и убили-с
- Как кто убил?.. - переговорил он, точно не веря ушам своим, - да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... - прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом.
Раскольников вскочил с дивана, постоял было несколько секунд и вдруг распрямился, будто тележная рессора.
- Осмелюсь сообщить, Порфирий Петрович, что наблюдаю в словах ваших провокацию, вызывающую особую озабоченность! Это не я убил!
- Нет, это вы-с, Родион Романыч, вы-с, и некому больше-с, - строго и убежденно прошептал Порфирий.
- Опять вы за старое, Порфирий Петрович! Всё за те же ваши приемы! Где вы были эти 8 лет?
- Какие восемь лет, Родион Романыч? - удивился Порфирий.
- Вот-вот! Это ведь не только смешно, это даже уж бесстыдно! Верите всяким Миколкам, верите в спектакль, процентщицей разыгранный! Ужели не знаете, сколько бед народ русский от процентщиков понес? Как терзали они нас, кровушку пили, провоцировали? Восемь лет мы терпели, но полно теперь, полно. Почему им, Наполеонам, можно, а нам, честным агнцам Божиим, не позволено?
Порфирий Петрович закурил.
- Странные вещи говорите-с, Родион Романыч. То провокация, то спектакль, то страдания вот приплели-с. Наполеоны, опять-таки. Наполеон-то при чем? Да и старуха-то, старуха - она, что ли, пред вами за Наполеона ответ держала?
- Старушонка вздор! - воскликнул Раскольников, - старуха, пожалуй что, и ошибка, не в ней и дело! Старуха была только болезнь... я переступить поскорее хотел. Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею...
- На что право-то, Родион Романыч? - как-то явно насмешливо посмотрел на юношу Порфирий, прищурившись и как бы ему подмигнув.
- Чтобы быть законодателем и установителем человеческим! Чтобы новый порядок творить! Поймите, поймите же, хотя где вам переварить это, куда до этого эстетике вашей, но все же - Наполеон, пирамиды, Ватерлоо…
- Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? - с страшною фамильярностью Порфирий вдруг перебил Раскольникова. - Ужели вы думаете, что, укокошив старуху, Вы себя если не Наполеоном, то хотя бы майором сделаете-с? Коллежская регистраторша - она у вас битва про Аустерлице или больше Венский конгресс?
Мелкие конвульсии вдруг прошли по лицу Раскольникова.
- Вы-то кто такой, - вскричал он, - вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого вы мне премудрствующие пророчества изрекаете? Вы до Свидригайлова обратитесь - он же иностранный агент, в Америку натурально намеревается… А Кох-то, Кох этот, свидетель ваш, - он же мошенник, да наверняка еще до валюты охочий! Совсем окружили меня, жить не дают, ни продыху ни сладу с ними нет, культура отмены кругом.
Порфирий Петрович вдруг сделался совсем серьезен.
- Вы, Родион Романыч, жизнью не брезгайте, - сказал он, - много её впереди ещё будет. Жизни, не американцев, не немцев, не наполеонов с принцами, - жизни. Вышло-то все подло у вас, это правда, да вы-то все-таки не безнадежный подлец. Совсем не такой подлец!
Раскольников надменно смотрел на Порфирия. Он вспоминал свои строки: «"необыкновенный" человек имеет право... то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует».
Гордая, а потому глупая улыбка озарила вдруг лицо юноши, и Порфирий с грустью закурил снова.